Глава первая
     УБИЙСТВО АМОСА ЛИПКИНА
    
    Я не видел, как убили Липкина.
     Потом я жалел об этом. Если бы я принял приглашение Игаля Зильбермана, если бы поехал на ту встречу в Герцлии, если бы находился в комнате, когда Липкин разговаривал с Финкельштейном, то почти наверняка я увидел бы многое из того, что прошло мимо внимания присутствовавших. Люди обычно очень невнимательны. Если человек смотрит на собеседника, он видит его лицо, видит, как движутся губы, может, даже замечает выражение глаз, но попробуйте спросить, что происходило в это время на заднем плане, где-нибудь, скажем, за окном или в соседней комнате, дверь в которую была открыта. Уверяю вас, вы услышите ответ лишь в одном случае из ста. Но даже и тогда ответ будет очень приблизительным, а зачастую и неверным.
     Как-то я попросил мою секретаршу Эстер, женщину, вообще говоря, очень наблюдательную, описать, что происходило в моем кабинете в то время, когда она беседовала в приемной с настырным посетителем. Естественно, дверь в кабинет была открыта, более того - Эстер не могла не смотреть в мою сторону. И что вы думаете? Она правильно описала мебель (естественно, мебель не менялась уже больше трех лет!), но мгновенно запуталась, когда я спросил, сидел ли мой клиент в кресле у окна или за зеленым журнальным столиком.
     Теперь вы понимаете, почему я не дал бы даже ломаного гроша за те показания, которые после убийства записал в протокол полицейский следователь Шай Нисан?
     Да, я жалел впоследствии, что не принял приглашение и не поехал на встречу. Хотя, если подумать, я все же поступил правильно. В тот вечер мы с Катрин были в театре, смотрели знаменитого "Адама Бен-Келева" и, вернувшись домой, были настолько переполнены впечатлениями, что, впервые за последний год, легли спать вместе. В Герцлию я наверняка поехал бы один, и тогда наше примирение произошло бы много позже. Если бы вообще произошло. Все, как вы понимаете, имеет две стороны. В тот вечер мне выпала лучшая.
    
     * * *
     Убийство, если верить свидетельским показаниям, произошло при следующих обстоятельствах.
     Игаль Зильберман, помощник министра финансов, собрал у себя на вилле десятка два нужных людей, чтобы во время легкого ужина обсудить с ними кое-какие проблемы и дать гостям возможность обсудить аналогичные проблемы друг с другом. Проблем в правительстве и бизнесе всегда хватает, а в тот вечер главной темой было, естественно, дело Бар-Она. Замечу в скобках, что, по-моему, никто из присутствовавших не имел никакой приватной информации по этому делу - знали только то, что писали газеты и показывало наше родное ангажированное телевидение. Иными словами, не столько знали, сколько строили предположения, а это всегда вдвойне интересно, потому что не предполагает ответственности за сказанное.
     Погода весь день была аховая. Реки в Израиле - явление временное. Летом их нет в помине, но в феврале каждая израильская речка начинает воображать себя Ниагарой или, на худой конец, Иорданом. И поступает соответственно. Аялон затопил Иерусалимскую дорогу, а в Калькилии утонул автобус. Правда, с палестинскими рабочими, что было немедленно расценено кое-кем из моих знакомых, как знак Божий. Не знаю, не могу судить.
     Как бы то ни было, на виллу Зильбермана приехали почти все приглашенные - кроме меня и заместителя редактора "Едиот ахронот", который не появился, побоявшись, видимо, что его побьют за публикации последних дней.
     Пока гости собирались и сушили зонты в салоне первого этажа, беседы велись совершенно беспредметные. А потом произошло одно из тех чудес, какими богата израильская погода в середине февраля. Совершенно неожиданно прекратился дождь, в тучах появились просветы, и полчаса спустя небо почти очистилось. Ненадолго, конечно. Когда пару часов спустя на виллу прибыла полиция, и комиссар Хутиэли приступил к сбору показаний, дождь опять припустил, как из ведра.
     Итак, около восьми вечера тучи неожиданно рассеялись, и кто-то из гостей предложил открыть в салоне окно.
     - Не замерзнем? - спросил адвокат Финкель. Я могу себе представить, какое у него при этом было лицо. Финкелю холодно всегда, даже в июле он выходит на улицу при галстуке - не потому, что соблюдает протокол, когда ему нужно, Финкель готов нарушить все правила поведения. Нет, просто от галстука ему становится теплее. Возможно, только на душе, не знаю.
     - Сейчас, в общем-то, не холодно,- отозвался Рон Брухман, хозяин консалтинговой фирмы "Тикватейну".- А свежий воздух не помешает. Не включать же кондиционер, когда на улице так легко дышится.
     Наверняка с ним могли поспорить на тему о том, что такое февральская свежесть на берегу Средиземного моря. Но, похоже, гости настолько увлеклись разговорами друг с другом, что просто не слышали ни вопроса Финкеля, ни замечания Брухмана. Как бы то ни было, появившийся в холле хозяин сдвинул рамы, поднял шторы, и вечерняя свежесть заполнила салон до самых дальних уголков.
     - Хорошо! - мечтательно сказал Брухман, подходя к окну, выходившему в небольшой дворик. Задняя сторона виллы была обращена к морю, а дворик до самого забора был покрыт гранитными плитками, в которых кое-где архитектор запланировал отверстия для деревьев. Деревья еще предстояло привезти - Зильберман все не мог договориться с собственной женой о том, нужны им во дворе пальмы или лучше высадить лимонные и апельсиновые деревья.
     Через минуту несколько гостей вышли из салона во дворик - вечер действительно оказался достаточно теплым, и беседовать, особенно на темы, не предназначенные для многочисленных слушателей, лучше было на природе. Даже если природа представляла собой каменный мешок размером пять на пять метров.
     - Вы слышали, что заявил сегодня Кахалани? - спросил Зильберман у Алекса Липкина, не предполагая, конечно, что разговаривает с человеком, которому осталось жить от силы четверть часа.
     - А,- махнул рукой Липкин,- я не верю ни одному слову ни Кахалани, ни Либермана, ни, тем более, Бар-Она с Дери.
     - У вас есть основания для такого утверждения? - нахмурился Зильберман.- Ни одному слову - слишком сильно сказано.
     - Ну,- пожал плечами Липкин,- вы, Игаль, прекрасно понимаете, что я имею в виду. С Киршенбаумом я говорил бы иначе. Или с Аялой Хасон. Но, между нами, вся эта цепочка построена очень точно и, я бы даже сказал, красиво.
     - Если может быть красивым сговор,- покачал головой Зильберман.
     - Красиво,- упрямо продолжал Липкин.- И вы понимаете, что я имею в виду не моральную красоту, а именно разработку дела с политической точки зрения. Или вы будете утверждать, что все прочие назначения в правительстве не проводятся аналогичным образом? Или вы сами не рекомендовали своему шефу фигуру Хаима Ури во время прошлогодней перестановки? Ведь Ури всегда был вашим человеком, а министр его совсем не знал, верно?
     - Да, вы правы,- неохотно согласился Зильберман.- Но это совсем разные вещи, Алекс. У меня не было преступного умысла, а дело Дери, и все, что с ним так или иначе связано, извините, пахнет таким...
     - Не продолжайте, я знаю, чем это пахнет. И разницу прекрасно понимаю тоже. Я хочу лишь сказать, что в такого рода делах о правительственных назначениях всегда был элемент подтасовки, просто не нужно переходить черту. Дери слишком нахален, вот, что я вам скажу.
     Разговор был на время прерван и, как оказалось впоследствии, в результате Липкину были подарены лишних десять минут жизни.
     Внесли напитки и легкое угощение. В углу салона стоял длинный низкий стол, куда и были водружены подносы.
     - С обеда ничего в рот не брал,- сказал Липкин и, прервав свою речь, направился к столу. Вернулся он через минуту с одноразовым стаканчиком в одной руке и пластиковой тарелочкой в другой. В стаканчике, как потом установила экспертиза, была обыкновенная кола, а на тарелочке лежал кусок рулета с маком, от которого Липкин, прежде чем умереть, успел откусить ровно три раза - это легко было установлено по следам зубов.
     Зильберман, между тем, перешел к другой группе гостей, и собеседником Липкина оказался Даниэль Финкельштейн, тот самый, вице-директор одного из отделений электрокомпании "Хеврат хашмаль", которого в кругу знакомых называли за глаза "Буравчиком". Подтверждаю: личность, действительно, неприятная, я бы его к себе не позвал ни под каким видом, да он и не принадлежал к кругу моих знакомых.
     Липкин, который жаждал продолжить разговор с хозяином виллы, был, видимо, немало раздосадован тем, что у окна его ждал не Зильберман, а Финкельштейн, с которым, как, опять-таки показало дальнейшее расследование, бедняга Липкин был знаком очень поверхностно.
     - Послушайте, Алекс,- сказал Финкельштейн в своей обычной наступательной манере,- все эти бредни относительно Бар-Она невозможно доказать. Я не люблю Нетаниягу, это всем известно, он слишком левый для меня, но в этой ситуации я не позволил бы никому вешать на премьера всех собак.
     - Да кто же...- начал было Липкин, но Финкельштейна не так легко было остановить.
     - Нет, вы послушайте,- продолжал он возбужденно,- кому выгоден скандал? Только маараховцам и этим ренегатам из МЕРЕЦа, больше никому. Даже если что-то было, - допустим! - дело можно было спустить на тормозах, особенно сейчас, когда Биби приходится отступать по всем фронтам. Я кое-что знаю, у меня есть свои каналы информации, и я вам скажу...
     - Вы не знаете, куда отошел Игаль? - невежливо прервал Липкин своего визави.- Я разговаривал с ним...
     - А со мной не хотите! - с пониманием усмехнулся Финкельштейн.- Но я от вас не отстану, пока вы не поймете простую вещь...
     Последние слова Финкельштейн почти выкрикнул, и несколько гостей обернулись. "Я от вас не отстану", - это была обычная вступительная фраза Финкельштейна, за которой всегда следовал монолог длительностью не менее получаса, прервать который удавалось немногим. Похоже, что каждый, кто обернулся в сторону окна, подумал в этом момент: "Да, не повезло Липкину".
     Липкину, действительно, не повезло, причем именно в этот момент.
     Он стоял у окна, повернувшись к нему спиной. Финкельштейн, который был на голову ниже Липкина, загораживал своего собеседника, и те, кто был в салоне и кто час спустя давал показания, видели только лицо Алекса. На лице было написано раздражение - и было отчего. Но в следующую секунду раздражение сменилось недоумением. Липкин нахмурился, будто вспомнил что-то важное, поджал губу, и лицо его на несколько секунд застыло в странной неподвижности - будто бизнесмен нацепил маску. Финкельштейн продолжал говорить, ему было все равно, как реагирует собеседник.
     Лицо Липкина, между тем, исказила гримаса - тем более страшная, что была совершенно беспричинной,- и неожиданно для всех бизнесмен повалился вперед, на Финкельштейна, увлекая того за собой. Оба свалились на пол, и вопль Липкина слился с возмущенным криком Финкельштейна.
     - Вы что, с ума сошли?! - кричал Филькенштейн, выбираясь из-под Липкина, лежавшего неподвижно лицом вниз. Теперь уже невозможно было сказать, какая новая маска застыла на лице бизнесмена. Но подбежавшим к окну гостям хорошо была видна рукоять ножа, торчавшего из спины Липкина. На темной материи пиджака раслывалось черное пятно.
     - Что? Что это такое?! - вскричал Финкельштейн и упал в обморок.
    
     * * *
     Полицейский комиссар Хутиэли с экспертом-криминалистом и оперативной бригадой прибыли на место по вызову скорой помощи через двадцать две минуты после испуганного вопля Финкельштейна.
     - Почему вы столько времени ждали? - резко спросил комиссар хозяина дома.- Нужно было сразу вызывать полицию.
     - Я...- Зильберман растерянно пожал плечами. Похоже, что это был единственный жест, который давался ему без особых усилий.- Я думал, что он жив... И... еще Даниэль со своим обмороком... Я думал, что его тоже... В общем...
     - Понятно,- протянул Хутиэли.- Понятно, что упущено время. Вы видите, что творится?
     Он ткнул пальцем в сторону окна. Окно все еще было раскрыто, но уже несколько минут снаружи опять хлестал дождь, да что там хлестал, дождь припустил с такой силой, будто кто-то наверху очень жалел о временной передышке и старался наверстать упущенное. Сразу после вопля Финкельштейна все, кто находился снаружи, в дворике, вернулись в салон, некоторым пришлось подняться на верхний этаж, потому что сразу стало тесно, как в буфете кнессета во время не очень важного голосования. Около окна на полу салона уже успела натечь довольно большая лужа, и тело Липкина лежало ногами в воде. Никто не решался закрыть окно, а хозяину это даже и в голову не пришло - он твердо знал одно: на месте преступления нельзя ничего трогать. Мысль, что дом его стал местом преступления, была единственной, которая еще теплилась в его мозгу.
     Медики из "Маген Давид адом" стояли в узком коридорчике и ждали разрешения эксперта-криминалиста, чтобы увезти тело.
     - Фотографируйте,- сказал эксперт. Засверкали вспышки, будто на светском рауте, на мгновение Зильберману даже показалось, что сместилось и время, и пространство: такая же толпа возбужденных гостей стояла в его холле полгода назад, и так же сверкали вспышки, только повод был совершенно иным, и снимали тогда, конечно, не полицейские, а репортеры. Праздновали победу национального лагеря. Полгода назад? Всего полгода...
     Тело Липкина положили на носилки, накрыли зеленой простыней и понесли к выходу - в дождь, ветер, в никуда. Комиссар Хутиэли закрыл окно, и в салоне сразу стало жарко от дыхания двух десятков человек. Снаружи сверкнула молния, и Зильберман увидел, как несколько полицейских, мокрых, будто дельфины, бродят по двору и что-то высматривают на гранитных плитках. Хутиэли был, конечно, прав: если какие-то следы и могли остаться (да какие еще следы, что за бред?), то их уже смыло и унесло потоками воды.
     - Господин Зильберман,- сказал комиссар,- пройдемте в какую-нибудь комнату, я задам вам несколько вопросов. Вы понимаете, господа,- продолжал он, обращаясь к замершим гостям,- что никто не может покинуть виллу до моего разрешения. Да, собственно, вам и не позволят это сделать... Так, господин Зильберман, куда нам...
     Зильберман не нашел лучшего места для разговора, чем собственная спальня. Это была самая дальняя от салона комната первого этажа, обстановка которой напоминала витрину мебельного магазина, - все было дорогое, безвкусное и расставленное кое-как. Похоже, что хозяин не очень-то часто здесь ночует,- отметил комиссар. Впрочем,- подумал он,- у супругов наверняка есть еще и общая спальня.
     Сели за письменный стол, предмет, в спальне явно лишний, но оказавшийся кстати.
     - Прежде всего, господин Зильберман,- сказал комиссар, приготовившись записывать,- сколько человек было сегодня у вас в гостях? И фамилии, пожалуйта.
     - Алекс Липкин,- сказал Зильберман, которого неожиданно одолел приступ кашля. Кашлял он долго, с надрывом, Хутиэли терпеливо ждал, глядя перед собой.- Алекс Липкин,- повторил хозяин, откашлявшись.- Даниэль Финкельштейн...
     - Да-да,- сказал комиссар,- этих я уже знаю. Назовите остальных.
     Понадобилась четверть часа, чтобы хозяин припомнил всех, кого звал, при этом он так и не смог сказать точно, все ли приглашенные на самом деле явились, и были ли среди гостей те, кого Зильберман и не думал приглашать.
     - Ну, хорошо,- вздохнул комиссар, отчаявшись добиться точного ответа,- расскажите, где вы были в момент преступления, что видели... Вот схема первого этажа, можете показать свое место и места, где стояли остальные - те, кого сможете вспомнить?
     Через несколько минут выяснилось, что, когда раздался вопль Финкельштейна, хозяин мирно беседовал с адвокатом Маркишем - они стояли в коридорчике, под лестницей, которая вела на второй этаж. Зильберман ничего не видел, кроме своего собеседника - ровно ничего, понимаете, комиссар, ну совершенно ничего...
     - Ясно,- сказал Хутиэли.- А сколько человек, и кто именно, вышли во дворик и находились там в момент преступления?
     - Ну откуда мне знать? - округлил глаза Зильберман.- Я не следил... О Господи! - неожиданно воскликнул он.- Комиссар, уже почти десять, я обещал Фанни позвонить ей в половине десятого!
     - Фанни - это ваша жена? - уточнил Хутиэли.- Ее нет среди присутствующих?
     - Нет, конечно, нет... Когда у меня собирается мужская компания, Фанни уезжает к Куперманам... Э... Куперманы - это наши друзья, они терпеть не могут политические тусовки. У него ресторан на Жаботинского... Фанни и Эстер - давние подруги и...
     - Ясно,- прервал Хутиэли.- Сейчас мы с вами закончим и можете позвонить жене, я дам распоряжение сержанту. Только пускай она пока не возвращается, хорошо?
     - А когда...
     - Не раньше полуночи,- отрезал комиссар.- Мне нужно опросить всех. Надеюсь, вы понимаете, что убийца находится среди ваших гостей?
     - Гостей...- сглотнул Зильберман. Похоже, до него только сейчас дошло, что не только бедный убитый Липкин был его гостем, но и тот ужасный человек, злодей, негодяй, преступник, который незаметно подошел к окну снаружи и вонзил в спину...
     - Послушайте, комиссар,- изумленно сказал Зильберман, который, наконец-то, представил себе ясно все то, что происходило в его доме час назад,- но это же невозможно!
     - Что именно? - поднял брови полицейский.
     - Ну... Все невозможно! Во дворе было человек... ну, я не знаю... наверное, не меньше пяти или шести. Кто-то обязательно должен был видеть, как этот... И в комнате... Финкельштейн смотрел на бедного Алекса и, значит, должен был видеть все, что происходило за окном. И того, кто подошел, должен был видеть тоже, и как тот ударил...
     - Снаружи было уже темно,- задумчиво сказал Хутиэли.- А свет горит только у двери, которая ведет во дворик.
     - Но в салоне светло, свет падает из окна, и из других окон тоже...
     - Конечно, конечно,- согласился комиссар,- вы начинаете приходить в себя, дорогой Зильберман. Уверен, что, если бы вы находились в салоне, я бы сейчас имел более ясную картину преступления. Может, даже, и преступления не было бы... Ну, хорошо,- вздохнул он, сожалея о том, что хозяин не находился в самой гуще событий в самый важный момент,- ну хорошо, идите к гостям...
     Час спустя комиссар сказал только что приехавшему на виллу полицейскому следователю Шаю Нисану:
     - Похоже, тебя доставали со дна морского.
     - Почти,- согласился Нисан, брезгливо глядя на собственные туфли, выпачканные свежей грязью.- Мы были с женой в Ариэле у родственников. Меня вытащили из-за стола, и я не доел индейку. К тому же, на шоссе такие потоки... К делу, Ами, к делу!
     - Вот тебе предварительные показания, дальше продолжишь сам. На вилле восемнадцать мужчин. Убитый был девятнадцатым. Повод для сборища - обсуждение положения в бизнесе и политике в связи с возможными правительственными изменениями, связанными с пресловутым назначением Бар-Она юридическим советником. Приступить к обсуждению не успели - намечали сначала провести частные беседы, потом перекусить, а только после этого... Особенных споров не предвиделось: собрались, в общем, единомышленники, почти все - члены Ликуда, двое из "Цомета" - Брухман и Финкель, да еще рав Разбаш из "Яхадут а-тора". С восьми до без десяти девять дождь не шел, небо даже прояснилось на некоторое время, и Зильберман открыл окна. В обоих салонах - здесь и наверху. Несколько человек вышли в задний дворик, тот, что со стороны моря. Шесть человек, если быть точным,- вот список. Хотя, должен сказать, не настаиваю на том, что этот список точен.
     - Почему? - спросил Нисан, перечитывая фамилии.
     - Потому, что каждый из гостей мог назвать только одного, максимум двух, о которых точно знал, что они находились рядом...
     - Ну, так проведи цепочку, и ты определишь всех, кто...
     - Ты это мне говоришь? Я так и сделал. Но достаточно одному человеку соврать, и чего стоит такая цепочка, а?
     - Гм... Верно.
     - Продолжаю, если ты не против. Во дворе находилось, видимо, шесть человек. Моше Явин, хозяин завода "Металлик шева", Фернандо Брухич, помощник заместителя министра строительства, рав Ури Разбаш, Амнон Куперман, это комбинат "Хар-таль", Рон Каспи, дипломат, работает в западноевропейском отделе МИДа, и Нахум Брон, журналист с "Седьмого канала".
     - Как затесался в эту компанию рав Разбаш? - удивленно сказал Нисан.
     - Почему нет? Вот-вот может разразиться правительственный кризис. Сейчас все ищут контакты друг с другом. Чтобы прояснить позиции, да просто - чтобы узнать что-нибудь. Пока ведется расследование, никто ничего не знает точно, а все хотят иметь информацию... Участвовал Дери в этой афере с назначением Бар-Она или его подставили? Что знает министр полиции? Сообщали ли Нетаниягу? Заметь - Зильберман не пригласил никого из ШАСа, партии Дери. Хотели обсудить проблему в своем кругу...
     - Значит, убил кто-то из шестерых,- прервал Нисан рассуждения Хутиэли.- Даже из пятерых. Не представляю себе рава Разбаша с ножом в руке.
     - Я тоже, но давай пока никого исключать не будем.
     - Хорошо... Мог ли кто-нибудь попасть во двор виллы снаружи?
     - Так, чтобы остаться незамеченным? Вряд ли. Все тут были друг с другом знакомы. Я опросил тех, кто находился во дворике: они утверждают, что незнакомых не видели. Впрочем, они и друг о друге почти ничего сказать толком не могли - темно было, каждый видел собеседника и не обращал внимания на то, что делалось вокруг. Так что свидетельские показания - это аргумент номер два. Аргумент номер один - слякоть вокруг дворика. Вилла огорожена довольно низким каменным заборчиком, на который легко можно взобраться. Но если кто-то и сделал это, то должен был наследить во дворе. Да и на самом заборе должно было что-то остаться.
     - Под таким дождем? - удивился Нисан.- Все моментально смыло!
     - Согласен, но, видишь ли, плитки пола во дворе не гладкие, поверхность зернистая, и комочки грязи могли застрять. Мы ничего не обнаружили.
     - Можно ли этот вариант исключить однозначно? - с сомнением спросил Нисан.
     - Нет,- подумав, признался Хутиэли.- Однозначно - нет. Но вероятность очень мала. Сейчас мои люди опрашивают соседей - возможно, уже после восьми к вилле подъезжала машина...
     - Хорошо,- кивнул Нисан.- Давай пройдемся по мотивам. За что могли убить Липкина, и кому это было выгодно?
     - Я имел в виду этот вопрос, когда опрашивал присутствовавших. Зильберман утверждает, что убийство Липкина не было выгодно никому. Не только никому из гостей, но вообще никому на белом свете. Липкин возглавлял довольно крупную строительную компанию "Боним бамерказ". Тебе, конечно, придется проверить финансовое состояние фирмы, но, по словам Зильбермана, Липкин не испытывал трудностей - дела у него шли хорошо, он получил недавно очень крупный заказ на застройку в Шикун Мигдаль.
     - Может, в этом причина? Среди строительных подрядчиков конкуренция сам знаешь какая.
     - Но я что-то не припомню, чтобы наши кабланы кололи друг друга ножами. Иначе никого бы уже не осталось в живых.
     - И это говорит полицейский! - воскликнул Нисан.- Сто человек не способны убить конкурента, а сто первый способен. Или тысяча первый.
     - Да, да, это понятно. Хочешь знать, кто из гостей имеет отношение к строительной отрасли? Я тебе скажу: во-первых, Фернандо Брухич, помощник заместителя министра строительства. Во-вторых, Амнон Куперман - владелец небольшого заводика "Хар-таль", где производят железобетонные блоки. И все. Если вести расследование по линии профессии, то подозрение может пасть только на этих двоих.
     - Оба находились во дворе в момент убийства,- напомнил Нисан, глядя в список.
     - Вот именно.
     - И если окажется, что они разговаривали друг с другом...
     - Нет,- усмехнулся Хутиэли.- Я знаю, что какое-то время Брухич спорил с равом Разбашем. Брухич, по словам рава, утверждал, что...
     - Неважно,- прервал инспектора Нисан, - неважно, о чем они спорили. Если рав Разбаш говорит правду, то у Брухича алиби.
     - Нет у него полного алиби,- с досадой сказал Хутиэли.- Рав, конечно же, не лжет, но разговор продолжался несколько минут, потом начало моросить, и Брухич заявил, что пойдет за зонтиком. Больше он к раву не подходил, и рав Разбаш прогуливался, по его словам, в одиночестве, пока не услышал дикий крик из салона.
     - Прогуливался в одиночестве и не смотрел по сторонам?
     - Смотрел,- кивнул Хутиэли,- но мало что видел. Был погружен в свои мысли. Утверждает только, что любой из тех, кто находился во дворе, мог подойти к окну. Он даже видел несколько раз силуэты на фоне окна, но просто не обратил внимания, кто бы это мог быть. Один силуэт, правда, показался ему странным, но он, хоть убей, не может вспомнить, в чем же эта странность заключалась.
     - Если убить, то, естественно, не вспомнит,- флегматично заметил Нисан, делая записи в своем блокноте.- А что Куперман?
     - Примерно такая же картина. Он беседовал сначала с Явином, обсуждали, мог ли Аппель, ну, тот, который предложил кандидатуру Бар-Она...
     - Неважно,- в очередной раз сказал Нисан,- неважно, о чем они беседовали. Сколько времени это продолжалось?
     - Минут десять, по словам Явина, и около двадцати - по словам Купермана. Потом Купермана отвлек журналист Нахум Брон, он переходил от группы к группе и всех пытал на предмет... Да, да, это сейчас неважно. Короче говоря, Брон увел Купермана и продержал минут десять. Дождь уже начался опять, и Брон сказал, что надо бы вернуться в салон, а Куперман заявил, что ради свежего воздуха можно немного и помокнуть. В результате Брон ушел, а о том, что делал Куперман в момент убийства, не может сказать никто.
     - Кроме самого Купермана...
     - Естественно. По его словам, он хотел поговорить с Брухичем и ждал, когда тот закончит разговор с равом.
     - Значит, он следил за...
     - Не до конца! Когда начало капать, он отошел к стене, там небольшой козырек, и, если нет сильного дождя, то капли туда не попадают. Но зато оттуда не видно, что делается в дальней части двора. Короче говоря, о дальнейших передвижениях Брухича он ничего сказать не смог. Как никто не смог подтвердить, что Куперман находился под козырьком - он был там один.
     - Или не был...
     - Или не был,- согласился Хутиэли.
     - А что Рон Каспи? - спросил Нисан, глядя в список.- У дипломатов глаз наметанный.
     - Он говорил сначала с Явином, потом с Броном, потом опять с Явином. В момент, когда раздался крик, оба находились в световом пятне, падавшем из окна салона второго этажа. Хорошо видели друг друга, но почти не видели никого вокруг...
     - Значит, по крайней мере у этой пары есть алиби? - уточняюще заметил следователь.
     - Видимо, так. Остаются четверо, и среди них - оба главных подозреваемых.
     - Что-то все это сомнительно...- протянул Нисан.- Стал бы ты привлекать внимание к своей персоне, если бы захотел убить человека?
     - Я-то? - хмыкнул инспектор.- Непременно! Пусть думают, что я ни при чем, ибо не такой же я идиот, чтобы привлекать к себе внимание...
     - Слишком сложно,- отмахнулся Нисан.- Не видел ни одного убийцы, который был бы хитрее торговца с рынка Кармель...
     - А Лапид?
     Нисан нахмурился. Дело Лапида завершилось полгода назад, и следователь едва не лишился своего места из-за того, что позволил подозреваемому в убийстве адвокату принять смертельную дозу яда. Дело, таким образом, завершилось как бы само собой. Не мог же Нисан, в самом деле, предвидеть, что яд находился у подозреваемого в сигаретном фильтре! Мог или не мог - так и осталось недоказанным, сам Нисан никогда ни с кем из коллег на эту тему не распространялся, но из Иерусалимского отделения предпочел перейти в центр, в Герцлии как раз ушел на пенсию следователь Йом-тов. Повод тоже нашелся - Нисан продал свою иерусалимскую квартиру и купил поменьше, в Герцлии-питуах, поближе к своей старшей дочери, вышедшей замуж.
     - Лапид,- пробормотал Нисан.- Это особый случай. Исключение, которое только подтверждает правило.
     - Так ты предлагаешь сосредоточить расследование на этих двоих - Купермане и Брухиче?
     - Я не исключаю никого, но ведь и невозможно разрабатывать с одинаковой интенсивностью все... сколько там?.. восемнадцать линий. Начнем с этих, поскольку алиби у них нет, и они единственные, кому, хотя бы в принципе, мог насолить этот Липкин. Или есть еще кто-то?
     - На данный момент больше никого,- покачал головой Хутиэли.
     Звонок сотового телефона прервал разговор.
     - Слушаю. Хутиэли,- сказал инспектор.
     Нисан поднес к глазам список и еще раз перечитал фамилии. Ему казалось, что инспектор провел предварительное дознание не очень профессионально. Не то, чтобы Нисан предполагал, что Хутиэли отнесся к делу спустя рукава - инспектор должен был понимать, что в деле об убийстве, особенно, когда замешаны достаточно влиятельные лица, нужен максимум тщательности, но и максимум осторожности. Нисану, однако, не нравились лакуны, которыми просто зияла реконструкция инспектора. Да, темно, но из окон падал свет. Да, ненаблюдательность свидетелей, но их было шестеро, и хотя бы один должен был оказаться достаточно внимательным, чтобы...
     - Черт побери! - воскликнул Хутиэли, пряча телефон.- Шай, все осложняется.
     - Что случилось? - нахмурился Нисан.
     - Звонил Азриэль, судмедэксперт, который только что закончил вскрытие. Результат пока предварительный, но все же...
     - Ну? - нетерпеливо сказал Нисан.
     - Рана, нанесенная ножом, была не только не смертельна, но даже и не опасна для жизни. Более того, удар пришелся в область между правой лопаткой и грудиной, где находится место, не очень чувствительное к боли. К тому же, удар был неглубокий. При таком ударе жертва некоторое время может просто не понимать, что же произошло. Ну, толкнул кто-то в спину - и все. Причем не очень сильно. В пылу спора можешь даже не обратить внимания...
     - Не понимаю,- раздраженно сказал Нисан.- Ты хочешь сказать...
     - Не я, а Азбель хочет сказать, что Липкин мог почувствовать боль от удара ножом через минуту после того, как удар был нанесен.
     - Бред,- буркнул Нисан.- Никогда о таком не слышал.
     - Но ведь действительно существуют на теле точки, где...
     - Это я знаю. Но попробуй ударить в темноте с такой точностью!
     - Не в темноте, из окна падал свет...
     - Тем более, бить пришлось против света. Бред,- повторил Нисан, и тут до него дошло.- Погоди! Ты сказал, что рана была не смертельна и даже не опасна?
     - Не я, а Азбель,- вторично поправил Хутиэли.- Видишь ли, непосредственной причиной смерти стал паралич сердца, наступивший в результате действия очень сильного яда из группы кураре.
    
     Глава вторая
     УБИЙСТВО ФЕРНАНДО БРУХИЧА
    
     Жаль, повторяю, что меня не было на том вечере. Возможно, мне удалось бы заметить то, что прошло мимо внимания остальных гостей. Во всяком случае, я смог бы сделать для моего клиента гораздо больше, чем мне это удалось в первые сутки расследования. Конечно, если бы я находился на вилле Зильбермана в момент убийства Липкина, то и сам неминуемо попал бы под подозрение, и отправлять свои обязанности защитника мне было бы затруднительно. Но это неважно. С этой проблемой я бы справился. Возможно, если бы я был на вечере у Зильбермана, второго убийства просто не произошло бы.
     О том, что убит какой-то подрядчик по фамилии Липкин, я узнал из телепрограммы "С добрым утром, Израиль!" Для меня утро, пожалуй, действительно было добрым, я хорошо выспался, мы помирились с женой, днем меня ждало в суде явно выигранное мной дело по обвинению Моше Гурвича в попытке шантажа. Свою защитительную речь я намеревался начать словами "Провал обвинения настолько очевиден, что мне достаточно представить высокому суду два свидетельских показания и одну официальную бумагу"...
     Убийство Липкина заинтересовало меня лишь постольку, поскольку комментатор каким-то хитроумным образом связал его с разборками, связанными с делом Бар-Она. По-моему, журналисты перегибали палку: в последние дни они просто из себя выходили, подбрасывая в и без того уже разгоревшийся костер новые поленья, которые они именовали "фактами".
     Фамилия следователя Нисана привлекла меня в гораздо большей степени. В нашей адвокатской среде Нисан прославился полгода назад, когда ему удалось обвинить в убийстве такого пройдоху, как Лапид. Лапид мне не нравился никогда, он был слишком важен, слишком самовлюблен и слишком неразборчив. Но убийство? Дело бросало тень на всю корпорацию, и только из-за этого следователь Нисан не вызывал во мне симпатии. Конечно, в этом моем отношении не было ничего, кроме эмоций,- наверняка Нисан был хорошим профессионалом, и то обстоятельство, что он позволил Лапиду покончить жизнь самоубийством, говорило о том, что следователь вовсе не хотел, чтобы на скамье подсудимых оказался адвокат. И все же... Убийство некоего Липкина в сочетании с именем Нисана вызвало во мне инстинктивное желание держаться от этого дела подальше.
     Теперь можете представить, как я себя почувствовал, когда в перерыве судебного заседания позвонила Мая Куперман и, рыдая в трубку, заявила, что муж ее арестован, что полиция обвиняет его в убийстве, и что, если я немедленно не приеду, бедный Амнон умрет.
     Почему бедный Амнон Куперман должен умереть от того только, что подвергся задержанию, я понять не смог. Женщины всегда преувеличивают, особенно жены. Но и отправиться немедленно в полицейский участок Герцлии я не мог тоже. Честно говоря, я настолько был поглощен своей предстоящей речью, что даже не удосужился связать задержание моего клиента с убийством, о котором слышал по телевидению в семь утра.
     О том, что ночью произошло второе убийство, я в то время не знал вовсе.
    
     * * *
     В следственный изолятор я попал лишь к трем часам дня, когда бедняга Куперман действительно готов был наложить на себя руки. Я хотел сначала поговорить с инспектором Хутиэли и узнать о том, на каком, собственно, основании он подверг задержанию честного человека и отличного семьянина. Но Хутиэли отправился по срочному вызову - какой-то псих, судя по всему, облил помоями соседа, последний вызвал полицию, и хотел бы я знать, намерен ли он был до приезда инспектора ходить в грязной и мокрой одежде, чтобы иметь на себе вещественные доказательства преступления!
     Не оказалось на месте и следователя Нисана, но с ним встречаться у меня не было желания. Пришлось идти прямо к начальнику участка и предъявлять свои полномочия семейного адвоката Куперманов, каковые были мне даны еще лет пятнадцать назад, когда бедняга Амнон ходил под стол пешком.
     Камера - не лучшее место для подведения жизненных итогов, особенно, когда и итогов, собственно, не наблюдается. Амнон выглядел, как кукла министра финансов Меридора в передаче "Харцуфим": у него так же болталась голова, так же тряслись руки, и голос был блеющим, как у козленка перед закланием.
     - Ну-ну,- сказал я, усаживаясь напротив.- Тебе угрожали? Я могу подать жалобу на действия полиции?
     - Н-нет,- сказал Куперман.- Меня вежливо... Ну, то есть, этот инспектор... И я ничего... Ничего!
     Пришлось налить бедняге кока-колы и потратить четверть часа, чтобы привести его в "рабочее" состояние. В результате мне удалось узнать следующее.
     Он спокойно спал в своей постели, когда в квартиру вломился инспектор Хутиэли с двумя полицейскими. Было одиннадцать утра, самое, как вы понимаете, время для наблюдения снов. Спросонья Амнон не понял, что происходит, и делал все, что требовал Хутиэли, будучи в состоянии, близком к сомнамбулизму: оделся, умылся, собрал вещи, на которые указал инспектор. И только после этого обратился к Хутиэли с вопросом:
     - А что происходит?
     - Вы задерживаетесь по подозрению в убийстве Фернандо Брухича.
     Наконец Куперман проснулся по-настоящему.
     - Кого? - воскликнул он, сразу вспомнив события предшествовавшего вечера и тот нудный допрос, которому его подверг этот самый инспектор.- Вы что-то путаете, убитого звали Алекс Липкин! И вы меня уже спрашивали, а я вам сказал...
     - Свидетельские показания по делу Липкина я у вас действительно получил,- терпеливо разъяснил Хутиэли.- А теперь я хочу поговорить с вами об убийстве Фернандо Брухича.
     - Ничего не понимаю,- растерянно сказал Куперман. - Брухич живее меня, мы с ним вместе выехали из Герцлии, он в Раанану, а я к себе, в Рамат-Авив...
     - Вот именно,- подтвердил инспектор.- Это и другие подтверждают. А сегодня утром Фернандо Брухич был найден мертвым в своем домике. Кстати, вот предписание на обыск...
     Должно быть, у Купермана началась истерика. Во всяком случае, дальнейшего он решительно не помнил. Пришел в себя в камере.
     Описывать дальнейший разговор с клиентом я не стану по двум причинам. Первая - больше ничего связного Амнон не произнес. И вторая - выводы, к которым я пришел, не имеют никакого отношения к производимому расследованию.
     - Все обойдется,- повторял я, как заведенный, - все обойдется, ты невиновен, это должно быть ясно даже дураку. Я во всем разберусь, не беспокойся... Да, кстати, что ты делал после того, как вернулся домой?
     - Что я делал? - удивился Куперман.- Ничего. Ты же знаешь, я сова, ложусь не раньше трех-четырех утра. Вернулся я в полночь, Мая уже спала. Слушал музыку, смотрел телевизор, потом опять слушал музыку... Работал немного. Мой бухгалтер, кажется, что-то напутал, и я недоплатил налог, а ты знаешь, как шутить с налоговым управлением, если...
     - Ты был один?
     - Один. Что ты хочешь сказать - что я привожу женщин в дом, где спит моя жена?!
     - Хорошо, хорошо... Мая, значит, спала и ничего не слышала. А соседи могут подтвердить, что ты вернулся и что из твоей квартиры были слышны звуки музыки?
     - Не знаю... Музыка была тихая...
     - Иди,- сказал я,- и ни о чем не беспокойся. Задерживать тебя на срок больше суток они не могут. А судья не даст постановления о продлении задержания, об этом я позабочусь.
     - Спасибо тебе,- с чувством сказал Амнон, выходя из комнаты под конвоем полицейского, который наверняка играл в баскетбольной команде тель-авивского "Маккаби".
    
     * * *
     Перед разговором с уже вернувшимся с боевого задания инспектором Хутиэли я знал только, что ночью кто-то как-то и почему-то убил некоего Фернандо Брухича, и что полиция намерена навесить оба убийства на Амнона Купермана, поскольку на Амнона Купермана, по определению, можно навесить всех собак, какие бродили, бродят и будут бродить по израильским дорогам.
     - Надеюсь, вы понимаете, господин Барзель,- сказал инспектор, когда мы сели напротив друг друга в его кабинете,- что у нас достаточные улики, если прокурор разрешил произвести задержание?
     - Да, да,- нетерпеливо сказал я.- Но, видите ли, инспектор, я совершенно не в курсе дела. О первом убийстве знаю только то, что слышал утром по телевидению и затем по радио, когда ехал в суд. О втором убийстве не знаю ничего, потому что Куперман сейчас просто невменяем. И есть отчего!
     - В двух словах,- сказал Хутиэли.- Подробности вы найдете в деле. В восемь сорок три Липкин получил удар ножом в спину. Он стоял у открытого окна, удар был нанесен снаружи. Проблема в том, что Липкин не сразу даже ощутил удар. Почему - поймете, прочитав заключение судмедэксперта. Во всяком случае, между нанесением удара и падением Липкина могла пройти целая минута. Возможно - чуть больше. Липкин умер очень быстро. Смерть наступила не в результате ножевого ранения, которое было легким - просто царапина, если говорить точно. На лезвии был обнаружен сильнейший яд из группы кураре. Его действие и вызвало паралич дыхательных путей и сердца.
     - Где находился Куперман в эти две-три минуты, предшествовавшие убийству Липкина, не смог сказать никто,- продолжал инспектор.- Его видели во дворике и в салоне, сам он утверждает, что, когда раздались крики, находился в туалете. Никто этого не подтверждает и не опровергает. После снятия показаний гости Зильбермана были отпущены по домам. Куперман и Брухич выехали одновременно, это подтверждено, и некоторое время машина Купермана следовала за машиной Брухича. На перекрестке перед дорогой на Тель-Авив они разъехались, но куда направился Куперман, неизвестно. Мы опросили соседей. Никто не видел, когда Куперман вернулся, никто не слышал никаких звуков из его квартиры. Жена Купермана тоже ничего не слышала - спала, по ее словам, без задних ног. Машина Купермана стоит перед домом, и бак ее наполовину пуст, хотя Куперман утверждает, что полностью заправился перед тем, как ехать на вечер к Зильберману. Завершая описание первого убийства, скажу, что только Куперман знал, как нанести удар ножом, чтобы попасть в нужную точку - по нашим сведениям, лет десять назад, сразу после армии, он серьезно занимался на курсах восточной медицины и акупунктуры. Не знаю уж, зачем это ему было нужно, но факт остается фактом. И у Купермана был мотив для того, чтобы избавиться от Липкина. В подробности вдаваться не буду, более детальную информацию вы можете получить у следователя Нисана.
     - У вас есть вопросы по этой части? - спросил Хутиэли, прерывая рассказ.
     - Нет,- отозвался я,- жажду услышать продолжение. Что там произошло с Брухичем?
     - Он вернулся к себе. Семья Брухичей живет в двухэтажном коттедже - он, жена, трое детей. Вернулся Брухич за полночь, лил дождь, с женой он поругался еще днем, а после возвращения продолжил. У них там дело шло к разводу... Короче говоря, он отправился спать в садовый домик. У них там небольшой сад, четверть дунама. В саду стоит кирпичный домик - старая постройка пятидесятых годов. Одна комната и маленькая прихожая. Говорят, что Брухич частенько спал там - иногда даже женщин водил, назло жене. Но это другая история, к нашей отношения не имеет.
     - Как знать,- вставил я.
     - Не имеет,- повторил инспектор.- Так вот, Брухич заперся в домике и лег спать. Утром ему позвонили, чтобы он явился к завтраку. На звонок он не ответил. Послали восьмилетнего сына позвать отца. Через минуту мальчик с воплем ворвался в салон. Он увидел через окно садового домика... В общем, когда взломали дверь, обнаружили Брухича лежащим на полу. Похоже, что он упал с кровати, судя по положению тела. Нож лежал рядом. Рана в нижней части живота была неопасна, но Брухич был мертв уже несколько часов. Причина оказалась в точности та же, что в случае с Липкиным. Лезвие ножа отравлено ядом. И, как и в случае с Липкином, у Купермана было основание желать смерти Брухича. Более того, только у Купермана было основание желать смерти обоих этих людей.
     - Вы хотите сказать,- произнес я недоверчиво,- что некто (я не говорю - Куперман, по-моему, это чушь) проследил за Брухичем, подождал, когда тот ляжет спать, вошел, ударил его ножом, вышел и отправился спокойно домой? Должны были остаться следы на земле около домика и на дороге. Да, шел дождь, но что-то должно было остаться!
     - К сожалению,- покачал головой Хутиэли,- следов нет. Точнее, нет таких следов, которые позволили бы сказать что-то определенное. Неизвестно, останавливалась ли около участка Брухичей какая-нибудь машина. В саду на земле есть очень нечеткие следы, но неизвестно, оставил их сам Брухич или, возможно, убийца. Все так размыто, что нельзя даже установить размер обуви.
     - В самом домике должны были быть следы,- напомнил я.- Если не следы борьбы, то хотя бы следы того, что кто-то входил. Шел дождь...
     - Да, конечно,- согласился инспектор.- В прихожей следы ботинок хозяина и ничьи больше. В комнате вообще никаких следов нет. Да, собственно, и быть не может...
     Хутиэли запнулся и посмотрел на меня странным виноватым взглядом, будто ощущал собственную вину за то, что неизвестный преступник не оставил следов на месте преступления.
     - Почему - не может? - агрессивно спросил я.
     - Видите ли, господин Барзель,- произнес инспектор, и в его голосе звучало сомнение,- после того, как Брухич лег, в комнату никто не мог войти. Он заперся изнутри на крюк, есть, знаете, такие большие крюки в старых квартирах, они накидываются на дверную петлю... Снаружи не откроешь.
     - Вы хотите сказать, что Брухич впустил убийцу, позволил ему пырнуть себя ножом, а потом запер за ним дверь и улегся на кровать, чтобы упасть с нее на пол? - спросил я, стараясь вложить в эти слова всю иронию, на какую был способен.
     - Я не говорил подобной глупости,- с досадой сказал Хутиэли.- Когда Брухич получил удар ножом, он, без сомнения, был в комнате один и лежал на кровати.
     - Окно...- догадался я.
     - Окно закрыто,- покачал головой инспектор.- То есть, вообще говоря, возможно, что оно было открыто, а потом убийца закрыл его снаружи. Это старый домик, и в окне опускающаяся рама. Если она была поднята, то достаточно было потянуть снаружи, рама тут же падает, и шпингалет входит в гнездо. Здесь нет проблем.
     - Значит, убийца мог...
     - Не мог, господин Барзель. На окне решетка. Пролезть между прутьями могла разве что кошка, причем - не очень упитанная...
     - Вы видели Амнона Купермана,- заявил я.- По размерам он намного больше кошки, верно?
     - Вот потому мне и хотелось бы, чтобы ваш подзащитный, с вашей, естественно, помощью, сотрудничал со следствием, а не мешал ему. Во время допроса у Нисана Куперман и рта не раскрыл, утверждал, что не скажет ни слова, не посоветовавшись с вами.
     - Вы полагаете, что он был неправ?
     Я встал.
     - Когда я смогу получить для себя копию экспертных заключений?
     Хутиэли не ответил. Похоже, инспектор не был великодушным человеком - Куперман не желал сотрудничать с полицией, а полиция, в свою очередь, не желала сотрудничать с защитой. Ну и ладно. Свое я получу, что бы там ни думал господин Хутиэли.
    
     * * *
     Разговор со следователем Нисаном получился даже короче, чем я рассчитывал.
     - Посоветуйте вашему подзащитному не молчать, как рыба,- сказал Нисан.- Чем быстрее мы разберемся, тем проще будет и ему, и вам на суде.
     - На каком суде? - удивился я.- За что судить невиновного? Вы доказали, что Куперман был в ту ночь на участке Брухичей? Доказали, что он был у них в саду? Что он заходил в садовый домик? Насколько я понял инспектора, туда вообще никто войти не мог!
     - Но, тем не менее, убийство произошло,- сказал Нисан.- Классический пример убийства в запертой комнате. Вы прекрасно понимаете, что это - разрешимая проблема.
     - Но при чем здесь Куперман?
     - У него нет алиби ни в первом, ни во втором случае. Из всех, кто был на вечере у Зильбермана, только Куперман изучал восточную медицину и занимался акупунктурой. И самое главное - только у него из всех, кто присутствовал на вечере у Зильбермана, был мотив для убийства как Липкина, так и Брухича.
     - О мотиве - подробнее, если можно,- попросил я.
     Я легко мог разбить аргументацию следствия, связанную с юношеским увлечением Купермана и отсутствием у него алиби. Само по себе ни то, ни другое не было достаточно убедительно. До тех пор, пока не обнаружен мотив. Я неплохо знал Амнона, я был его адвокатом больше десяти лет. Человеком он, конечно, был не из приятных и даже не из очень честных, что говорить. Но мне никогда и в голову бы не пришло, что он способен на убийство - даже на два сразу. Куперман по натуре был трусом. Нет, он не боялся влезть в какую-нибудь сомнительную аферу, а потом обратиться ко мне с вопросом, действительно ли эта афера так сомнительна, как ему о ней говорят. Но он боялся крови. Он любил смотреть триллеры, потому что там текла ненастоящая кровь, но не выносил, когда по телевизору показывали документальные передачи или репортажи с мест терактов или боевых действий. Когда в феврале и марте прошлого года произошли страшные трагедии в восемнадцатом автобусе, около Дизенгоф-центра и на ашкелонской тремпиаде, Куперман вообще не включал телевизор - я знаю это доподлинно, поскольку в один из мартовских вечеров был приглашен к нему домой для уточнения деталей какого-то контракта, который подписывала его фирма и в деталях которого он сомневался. Прошли всего сутки после взрыва у Дизенгоф-центра, телевидение еще не оправилось от шока и показывало все подряд, каждый клочок человеческой кожи, найденный на месте трагедии. В доме Купермана телевизор не работал, я хотел посмотреть "Мабат", но Амнон заявил, что не может мне этого позволить, потому что тогда ему придется выйти из комнаты, а дело не терпит...
     Пока я раздумывал, Нисан перелистывал папку, в которой было около двадцати листиков, и время от времени бросал взгляд на экран стоявшего чуть в стороне компьютера. Должно быть, на экране был список документов по делу - со своего места я не мог этого видеть.
     - Мотив,- сказал он, наконец,- вот вам мотив, господин Барзель. Алекс Липкин, убитый вечером, был владельцем строительной компании "Боним бамерказ". Если бы его не убили, то, скорее всего, через день-другой он был бы допрошен в связи с делом Бар-Она.
     - Он-то как оказался связан с этим делом? - я не смог сдержать удивления.
     - Я не могу вам этого сказать,- покачал головой Нисан.- Собственно, я и сам не владею полной информацией, это ведь совсем другое дело, я к нему не допущен. Но информация надежная, мне ее сообщил майор Визель, вы его знаете...
     Визеля я знал, он уже второй месяц участвовал в допросах по делу о назначении Бар-Она юридическим советником правительства. Насколько я знал, Визель был человеком кристальной честности. Если он собирался допрашивать Липкина, значит, видел связь. Допустим.
     - Фернандо Брухич был помощником заместителя министра строительства,- продолжал Нисан, перевернув страницу.- Был связан с Липкиным. Они старые знакомые, еще со школьных лет. Попав в министерство строительства летом прошлого года, Брухич успел провести положительные решения по нескольким конкурсным заявкам компании "Боним бамерказ". Явный протекционизм, но это ведь не криминал, верно? Все за кого-то говорят, все кому-то помогают... Но вот в декабре, когда в министерстве принимают решение о начале большого строительства в Шикун Мигдаль, начинают происходить странные вещи. Практически весь заказ получает "Боним бамерказ", хотя, вообще говоря, Шикун Мигдаль не относится к зоне, где эта фирма обычно ведет строительство. А завод, хозяином которого является ваш подзащитный, в свою очередь, получает крупнейший за всю свою историю заказ. У Купермана незадолго до этого начала черная полоса - убытки исчислялись миллионами шекелей. Спасти от банкротства мог только крупный заказ. И он этот заказ получил.
     - Взятка, вы полагаете? - спросил я, хотя было вполне ясно, к чему клонит следователь.
     - Очевидно. Теперь смотрите, господин Барзель: в связи с расследованием дела Бар-Она, которого никто из этой троицы вовсе не ожидал, должны были начаться допросы - сначала Липкина, потом Брухича... Афера незаконна, и, как полагает майор Визель, Куперман, хорошо знавший и самого Бар-Она и его окружение, был одним из интересантов, желавших видеть именно этого человека на посту юридического советника.
     - Не доказано,- заметил я.
     - Не доказано,- и не подумал возражать следователь.- Но это след. Если бы афера всплыла, а она непременно всплыла бы в процессе допросов, карьера Купермана была бы закончена. Банкротство фирмы неминуемо. А дать против него показания могли только Брухич и Липкин - никто больше. И как раз за день-другой до вызова на допросы обоих убивают - причем одного за другим, одним и тем же способом. Вы верите в то, что такое совпадение могло быть случайным? Я не верю. Спросите - кому выгодно, и получите ответ: только Куперману.
     - Может, кому-то еще? - пробормотал я.- Вы ведь не могли проверить всех присутствовавших на вечере за столь короткое время...
     - Вы не поверите, господин Барзель,- с гордостью в голосе сообщил Нисан,- но мы это сделали. Я ведь понимаю, что, если в таком деле не выйти на преступника по горячим следам, то потом увязнешь надолго. Вот я и говорю: если ваш подзащитный будет отвечать искренне на наши вопросы, это значительно облегчит задачу.
     - Вашу задачу,- уточнил я.
     - Нашу общую задачу,- поправил Нисан.- Сейчас у нас есть достаточно подозрений, чтобы судья Сегаль продлил арест до десяти суток. А за это время, я убежден, мы обнаружим и доказательства. Если бы не дождь, эти доказательства уже были бы в нашем распоряжении. Впрочем, если бы не дождь, возможно, и убийств бы не было - преступник просто не решился бы...
     Он не сказал прямо "Куперман побоялся бы оставить следы". И на том спасибо. Чего я терпеть не могу в полицейских - так это их внутреннюю убежденность в том, что первая же версия, которая кажется правдоподобной, должна быть еще и верной.
    
     * * *
     Второй разговор с Амноном не принес мне морального удовлетворения. Я еще раз объяснил ему, чтобы он отвечал на вопросы следователя только в моем присутствии. По-моему, Куперман понял, но я не был уверен, что он так и поступит. Что-то он от меня скрывал. Возможно, это "что-то" не имело отношения к делу. Но ощущение недоговоренности не оставляло меня и не позволяло строить пирамиду умозаключений. Какие, к черту, умозаключения, если подзащитный прячет, возможно, самый важный, камень? Через каждые два слова Куперман повторял, как заведенный: "я не убивал"...
     Знал я одного такого же - Йоси Бар-Меира, слава Богу, он не был моим клиентом. Такой весь из себя благородный, все время говорил "это не я, я не мог убить", и ему невозможно было не поверить. Тем не менее, Далию Охана убил именно он - они были любовниками, и Йоси задушил женщину, причем хладнокровно, заранее обдумав все возможные последствия.
     Куперман, конечно, из другой породы, да и знал я его не первый год, но мог ли однозначно утверждать, положа руку на сердце: убивал не он? Да, Амнон не выносил крови. Но много ли было крови в данных конкретных случаях? Почти не было. К тому же, нанеся удар, убийца мог даже не глядеть на жертву. Яд действовал быстрее ножа. Но, черт возьми, откуда, в таком случае Куперман взял яд - не какую-то крысиную отраву, которую можно приобрести в любом магазине, а редкий препарат, запрещенный к продаже? И что он сделал с остатками яда - если, конечно, были какие-то остатки? Ведь во время обыска в квартире Купермана не нашли ничего, иначе Нисан упомянул бы об этом.
     Я вернулся в офис, было уже семь вечера, дома меня не ждали, я предупредил, что вернусь поздно. Рина, моя секретарша, ожидала в приемной, читая "Лаиша", и я отпустил ее с миром, хотя полезнее было бы, наверное, заставить ее переждать: на улице не просто лило, как из ведра, но лило с каким-то ожесточением, по мостовой текла не река, но водная лавина. Нормально. Месяц назад мошавники требовали у правительства денег, чтобы справиться с засухой, теперь они будут требовать денег, чтобы справиться с наводнением.
     Я набрал номер Меира Сингера и немедленно услышал его бодрый голос:
     - Детективное агентство "Сингер" к вашим услугам.
     - Именно услуга мне от тебя и требуется,- сообщил я.
     - Цви! - обрадовался Сингер, надеюсь, искренне.- Давно не виделись! Рад слышать твой голос.
     - И даже узнать его, хотя мы действительно не разговаривали почти полгода.
     - Всегда узнаю хороших клиентов. Ты сказал, что тебе нужна услуга, я не ослышался?
     - Не ослышался. И если через десять минут ты будешь у меня в офисе, то узнаешь подробности.
     - Дело об убийствах. Подозреваемый Куперман - твой клиент. Буду через восемь минут, если не утону.
     Что мне всегда нравилось в Сингере - он понимал с полуслова. Иногда он понимал даже больше, чем я мог сказать. Восемь минут? Хорошо, если он будет через полчаса. И надеюсь, он действительно не утонет.
     Сингер приехал с семьей из Америки девять лет назад. Семья у него была немалая - шесть детей, а в Израиле он создал еще троих. Славные ребята, но я их всегда путал, различая, в основном, по росту. Юрист по образованию, Меир несколько лет работал в криминальное отделе Нью-Йоркской полиции, но то ли не сошелся характерами, то ли совершил какой-то служебный проступок - во всяком случае, его уволили. Видеть себя вне полицейских расследований Сингер не мог. По-моему, это было основной причиной его репатриации. Мы никогда об этом не говорили, но, как мне казалось (что там казалось, я был убежден в этом), Сингер не разделял сионистских идей - каждый человек, еврей, в том числе, должен жить там, где хочет, а не там, где ему велит национальное самосознание. Сингер захотел жить в Израиле, и я не спрашивал - почему.
     Но однажды я спросил, почему он открыл свое частное детективное бюро, а не попытался устроиться в полицию. Меир долго молчал, я уже потерял надежду получить ответ, но, наконец, он все же открыл рот и произнес то, что я запомнил надолго:
     - Человек должен жить только там, где ему нравится. Человек должен делать в жизни только то, что ему нравится. И единственное, чего человек делать не должен, это нарушать закон - даже если закон ему не нравится.
     Понятно, да? Агентство "Сингер" долгое время (год? полтора?) еле сводило концы с концами, сам Меир занимался слежкой за неверными женами и мужьями, и это, в конце концов, начало приносить ему неплохой доход. Нравилось это Сингеру? Вряд ли. Он изменял своим принципам, но как иначе он мог встать на ноги? А когда, наконец, встал (после блестящего расследования убийства Сильвии Веред), то мог позволить себе выбирать дела по вкусу и получать от работы истинное удовольствие.
     Мы работали с Сингером девять лет, я уж и не помнил, сколько расследований Меир провел по моим поручениям. Наверняка, не меньше двух десятков. Надеюсь, что он получал удовольствие. Во всяком случае, от оплаты.
     Он всегда появлялся бесшумно. Обычно вздрагивала Рина, но сейчас в приемной никого не было, и вздрогнуть пришлось мне, когда, подняв глаза от бумаг, лежавших на столе, я неожиданно обнаружил стоявшего в дверях Сингера.
     - Когда-нибудь,- пробормотал я,- ты доведешь клиента до инфаркта, и тебе пришьют дело об убийстве по неосторожности.
     Сингер хмыкнул, стянул с себя куртку, хотя, по идее, должен был бы снять брюки - куртка была почти сухой, зато нижняя половина брюк выглядела так, будто Сингер переходил вброд Иордан.
     - Итак, Куперман,- сказал Меир, усаживаясь в кресло у журнального столика и приглашая меня сесть рядом, будто не он пришел в мой кабинет, а я - к нему в агентство.- Полиция считает, что следствие успешно продвигается, а ты думаешь, что Куперман невиновен. Или ты так не думаешь?
     Я обогнул стол и сел напротив Сингера.
     - Куперман невиновен,- сказал я твердо.- И тебе не нужно заниматься поисками доказательств его невиновности, это моя проблема. Ты должен найти убийцу.
     - Всего-то,- хмыкнул Сингер.- У меня сейчас один свободный оперативник, остальные в бегах, и мне их даже за неделю не собрать вместе.
     - Твои проблемы. Побегаешь сам,- отрезал я.- Плата обычная. Мне нужна полная информация о четырех людях, проходящих сейчас, как свидетели - Моше Явин, рав Ури Разбаш, Рон Каспи и Нахум Брон. Что они делали - каждый - после того, как были отпущены следователем Нисаном с виллы Зильбермана, и до примерно четырех утра. Можно и позже. Мог ли любой из них иметь доступ к сильным ядам. И желательно - мог ли кто-нибудь из них проникать невидимым сквозь стены и исчезать, не оставляя следов...
     Сингер хмыкнул.
     - А теперь подробнее, Цви,- сказал он.
    
     Глава третья.
     БЕДНАЯ ЭЛИЗА
    
     Спал я в ту ночь, как убитый. Спорная, вообще говоря, фраза. Не думаю, что убитым в могиле бывает так же удобно, как мне в моей постели. Единственное сходство с человеком, отправленным в иной мир, - я не видел снов. Правалился в черноту и вынырнул из нее через минуту, которая оказалась в действительности восемью часами крепкого сна.
     Я направлялся в ванную, как позвонил Сингер.
     - Сейчас буду,- сказал он.
     И был именно сейчас - ровно через минуту, должно быть, звонил из машины, подъезжая к дому.
     Ночью дождь прекратился, брюки Сингер все-таки переодел, и сейчас выглядел так, как и должен выглядеть с утра образцовый служащий: чист, аккуратен, выбрит и при галстуке. Интересно, он что, получал информацию, не выходя из квартиры?
     - Слушай,- сказал он, усаживаясь за кухонным столом и отправляя в рот кусок тоста, приготовленного для меня женой перед уходом на работу.- Слушай, все оказалось даже интересней, чем я думал...
    
     * * *
     Журналист был на работе - так сказала его жена, когда Сингер попросил позвать Нахума к телефону
     - В Бейт-Эле? - уточнил Сингер.
     - Откуда мне знать? - раздраженно отозвалась женщина.- Он мне не докладывает. Позвоните ему на пелефон, если Нахум вам срочно необходим.
     Сингер записал номер и минуту раздумывал - может, сначала заняться Явином, а Брона оставить на десерт? Директор "Металлик шева" вряд ли в такую погоду ездит по стране, наверняка он-то или дома, или, в крайнем случае, в офисе, хотя время, вообще говоря, подходило к восьми, и у преуспевающего бизнесмена не было повода засиживаться допоздна.
     Мысль продолжала прокручиваться, а пальцы уже набрали номер сотового телефона журналиста. Хорошо поставленный, с металлическим темборм, голос объяснил Сингеру, что аппарат временно отключен. Что ж, вероятно, Брон в студии и, естественно, не хочет, чтобы его отвлекали. Перелистав записную книжку, Сингер обнаружил номер телефона "Седьмого канала" - несколько месяцев назад он был там по нелепому поручению клиента, о котором сейчас вспоминал со смехом. Сингер и сейчас улыбнулся, вспомнив то задание - найти в помещении радиостанции человека, наводящего на него, клиента, сглаз посредством молчания в микрофон во время музыкальных пауз. Самое странное, что человека, молчащего в микрофон, он таки да, нашел, но бедняга, естественно, ни сном, ни духом не подозревал о своей страшной способности наводить сглаз посредством молчания. На радио Сингер приобрел тогда несколько хороших знакомых, и сейчас с удовольствием услышал в трубке голос Ави Сапира, редактора вечерних программ.
     - Ави, - сказал Сингер после взаимного предъявления претензий ("куда пропал? почему не звонишь? забываешь старых знакомых"),- Ави, позови, пожалуйста, Нахума Броша.
     - Нахума? - переспросил Сапир.- Сегодня он был в утренней смене. Заданий ему не давали, насколько мне известно, после вчерашнего он, говорят, был не в своей тарелке, ты ведь слышал, что произошло вечером у...
     - Да, конечно,- прервал приятеля Сингер.- Но дома его нет, а пелефон отключен.
     - А! - сказал Сапир, будто в голову ему только сейчас вломилась любопытная идея.- Ну, тогда... Другому я бы не сказал, но ты у нас сыщик, может, тебе будет любопытно...
     - Давай, я не из разговорчивых,- сказал Сингер, подозревая уже, что услышит.- Если он у любовницы, то буду рад услышать ее координаты.
     - Как ты догадался? - удивился Сапир.- Послушай, Шерлок Холмс, если ты все знаешь, зачем тебе ее телефон? Иди по следу.
     - Я не Холмс,- возразил Сингер, улыбнувшись,- я всего лишь его восковая фигура в музее мадам Тюссо.
     - Ну тогда запиши...
     Далия Холемски жила в трех кварталах от дома Бронов - журналист, по мнению Сингера, ловко устроился. А в дождь такой расклад был и вовсе незаменим. Правда, есть опасность, что жена, прогуливаясь в окрестностях...
     Впрочем, это их проблемы. Сингер набрал номер и услышал мягкий высокий голос:
     - Слушаю вас.
     Разговор не занял и минуты - Нахума нет, да, уже ушел, вот только что, позвоните ему на пелефон. Женщина не испытывала смущения и даже не спрашивала, откуда у Сингера ее номер. Если есть, значит, от Нахума, все в порядке. Сингер хотел было уже распрощаться, но сила, которую он называл внутренним голосом, приказала ему поступить иначе.
     - Я хотел бы поговорить с вами,- заявил Сингер.- Видите ли, я частный детектив.
     - Ох...- голос женщины изменился как по мановению волшебной палочки.- Вас что, наняла Элиза?.. Она что, все знает?
     Сингер предпочел обойти вопросы молчанием, пусть Далия думает, что хочет. Он попросил о встрече, получил растерянное согласие и уже через четверть часа сидел в уютном салоне под торшером в форме слонового хобота. Далия оказалась чуть полноватой женщиной лет тридцати, не очень-то и красивой, о таких говорят обычно "в ней что-то есть", но при этом затрудняются определить - что именно.
     - Если Элиза подаст на развод,- сказала Далия, насыпая в чашку сыщика вдвое больше кофе, чем он просил,- это будет лучше для них обоих. И для нас обоих тоже,- добавила она, помолчав.
     Сингер сделал неопределенный жест рукой и спросил:
     - Он ведь вчера не ночевал дома, вот... м-м... Элиза и предположила...
     - Ну да,- сказала Далия,- Нахум был у меня. Приехал сразу после того ужасного убийства. Он был просто не в себе... Его прямо распирало сделать материал для радио, но ему не разрешил этот инспектор, как его...
     Хорошее желание,- подумал Сингер,- для человека, проходящего свидетелем в деле об убийстве.
     - Нахум оставался у вас до утра?
     - Это вам и Элиза могла бы сказать. Да, до утра. Кстати, меня уже спрашивали сегодня. Полиция. Не знаю, как они узнали - не от Нахума же...
     - Вы сказали им то же самое? - уточнил Сингер.
     - А почему я должна была сказать им иначе? - удивилась Далия.
     - Ну... потому что на самом деле он ведь выходил посреди ночи...
     Сингер вовсе не надеялся на эффект своей провокации. Это был его обычный способ, и в восьми случаях из десяти Сингер выслушивал резкую отповедь с пожеланием не опускаться до нелепых фантазий. Сейчас он, однако, попал в цель, сам того не ожидая. Лицо Далии стало пунцовым, чашка, которую женщина выпустила из рук, звякнула о блюдечко и перевернулась, расплескав густую, почти черную жидкость по стеклянной поверхности журнального столика.
     - Когда он выходил? - напористо продолжал Сингер.- Полиции вы об этом не сказали по понятной причине, но мне сказать можете, я не занимаюсь убийствами и, к тому же, отсутствие Нахума с этим делом не связано, верно ведь?
     - Конечно...- сказала Далия, расправляя на мокром стекле несколько бумажных салфеток.- Никакого отношения... Но полиция могла подумать Бог знает что... Вы понимаете, я...
     - Все в порядке,- заявил Сингер.- Он отсутствовал два часа - с двух до четырех, верно?
     - Н-не совсем... Вы хотите точно? Я посмотрела на часы, когда Нахум выходил - было два сорок. А вернулся он, когда я спала, и я не заметила... Я просто...
     - Понятно,- поспешно сказал Сингер. Интуиция продолжала подсказывать ему нужные решения, и он сначала произносил фразы, а потом задумывался о смысле того, что говорил.- Он ездил домой, он знал, что жена спит и хотел что-то взять. Элиза не проснулась, и он вернулся. Что ему было нужно?
     Последний вопрос он задал резким голосом, и Далия вздрогнула.
     - Наверно,- пробормотала она,- Элиза все-таки проснулась, ведь это она вам сказала, что...
     - Что ему было нужно? - повторил он.
     - Ну, если Элиза видела, то она вам сказала...
     - Хочу услышать от вас.
     - Он... взял свой пистолет. Он с вечера беспокоился из-за того, что пистолет остался дома, а этой стерве могло ведь придти в голову все, что угодно, он не мог спокойно спать, и я ему сама посоветовала...
     А что? - подумал Сингер.- Хорошая идея. Действительно, пистолет в руках у разъяренной ревнивицы. Пиф-паф. Статья на первой странице. Кажется, именно о таком случае писали все газеты пару месяцев назад. Жена убила мужа из его собственного пистолета. Фантазия у журналиста была не очень-то богатой, мог бы придумать иной предлог для того, чтобы покинуть любимую женщину в два часа ночи. Разумеется, все это можно проверить, но... Если убийца - Брон, то у него было вполне достаточно времени для того, чтобы съездить в Раанану и вернуться незамеченным. Правда, вряд ли он, вернувшись, стал возиться в ванной и мыть ботинки. Тогда...
     - Он не слишком наследил, когда вернулся? - спросил Сингер самым равнодушным тоном, на какой был способен.
     - Было немного,- призналась Далия.- Всю ночь лило.
     - А сейчас,- спросил Сингер, поднимаясь,- Нахум поехал домой, не знаете?
     - Думаю, да... Послушайте... Я ведь не скрываю, что мы с Нахумом... В общем, можете говорить Элизе что угодно, пусть она сама подает на развод. И чем быстрее, тем лучше...
     Сингер лишь кивнул на прощание - в мыслях у него была вовсе не бедная обманутая Элиза Брон.
     - Так-так,- сказал я,- любопытная информация. Ты, конечно, разузнал, возвращался ли домой журналист вчерашней ночью.
     - Конечно,- кивнул Сингер.- Не возвращался. Хутиэли, кстати, этим уже занимался, я шел по его следам и потому получил гораздо меньше, чем он - люди не склонны дважды давать показания...
     - Если Хутиэли знает, что Брон не возвращался домой...- начал я, но Сингер перебил мою мысль.
     - Но он не знает, что Брон покидал любовницу. Он полагает, что у журналиста стопроцентное алиби.
     - А ботинки? Даже если Брон их вымыл, комочки грязи должны были остаться, и экспертиза может установить их идентичность с почвой на вилле Брухича. Пожалуй, имеет смысл сообщить нашу информацию инспектору, ты не находишь?
     - Видишь ли,- осторожно сказал Сингер.- Я бы предпочел пока придержать эти сведения. Дело в том, что я знаю, куда ездил Брон.
     - Не в Раанану, ты хочешь сказать?
     - Нет. Он ездил к Рану Шиндлеру.
     - Это еще кто такой? - удивился я.
     - Стареешь, память ослабла,- укоризненно сказал Сингер.- У тебя же есть полный список вчерашних гостей Зильбермана. Номер девятый. Заместитель отдела планирования министерства транспорта.
     Я проглядел список, со вчерашнего вечера лежавший на моем столе. Все было верно, Ран Шиндлер, номер девять.
     - Может, ты даже узнал, что понадобилось Брону у Шиндлера в два часа ночи? О чем они говорили?
     - Ни о чем. Шиндлера дома не оказалось.
     - Похоже,- заметил я,- гости Зильбермана, отпущенные инспектором, решили ночевать где угодно, только не дома. У кого-нибудь из них есть надежное алиби?
     - Что ты называешь надежным алиби? Стопроцентного нет, я полагаю, ни у кого. Даже у рава Разбаша.
     - А что там с равом Разбашем? - насторожился я.
     - Ничего, ровным счетом ничего, Цви,- успокоил меня Сингер.- Он был дома, а рано утром пошел в синагогу. Вряд ли в этом можно сомневаться, но формально это могут удостоверить только его жена и дети, а они наотрез отказались отвечать на вопросы инспектора Хутиэли.
     - Еще бы,- хмыкнул я.- Не стоило и спрашивать... А что этот дипломат - Рон Каспи?
     - Его алиби тоже сомнительно. Дома он появился в четвертом часу ночи, мой агент разговаривал с двумя его знакомыми, которых Каспи посетил, по его словам, после отъезда с виллы Зильбермана. У него было плохое настроение, и ему хотелось выпить. Оба приятеля - бывшие коллеги по дипломатической службе. Оба подтверждают: да, Каспи приезжал, выпивал по рюмке коньяка, рассказывал о случившемся и уезжал. Но назвать точное время не смог никто. Час ночи? Два? Что-то около, но неточно. Во всяком случае, числа настолько неопределенны, что вполне можно допустить: в промежутке между одним приятелем и другим Каспи приехал в Раанану... Или перед возвращением домой - как тебе больше нравится.
     - А мотив? - спросил я с интересом.
     Сингер покачал головой.
     - Никакого мотива,- сказал он.- С Брухичем он даже и знаком не был до вчерашнего вечера.
     - Итак, что мы имеем? - сказал я, пододвигая к себе лист со списком гостей Зильбермана.- Во дворе находились шестеро. Один из них - Брухич - был убит таким же способом, как и Липкин. Остаются пятеро. Рав Разбаш не в счет - значит, четверо. Куперман невиновен - получается трое.
     Сингер пошевелился в кресле, и я поднял взгляд.
     - Куперман невиновен,- повторил я.- И я так думаю не только потому, что я его адвокат. Я хорошо знаю Амнона. Он хитрец, он прекрасно разбирается в строительном бизнесе, он человек без принципов и вполне мог пойти на хитрую махинацию, на подлог, на шантаж даже, чтобы получить выгодный заказ, тем более, что находился в очень плохом финансовом состоянии. И он занимался акупунктурой. Все так. Но в машине Купермана полупустой бак. Хутиэли с Нисаном считают это аргументом в пользу того, что Куперман не сразу поехал домой, а сначала отправился вслед за Брухичем. Но, дорогой Нахум, чтобы сжечь столько бензина, он должен был за ночь проехать пол-Израиля!
     - Ты хочешь сказать,- задумчиво произнес Сингер,- что я должен заняться машиной Купермана и разобраться в том, куда его носили черти вчера ночью?
     - Конечно. Ты должен добыть Амнону алиби. И ты должен доказать, что алиби не было не только у тех, кто находился во дворе, но и у тех, кто был в салоне. Я не могу исключить никого. Я не могу сказать точно, что никто не мог незамеченным выйти на минуту из салона во двор, воткнуть нож в спину Липкину и сразу же вернуться. Надежных показаний нет.
     - Ты хочешь, чтобы я сработал за всю полицию,- запротестовал Сингер.
     - Почему же за всю? - удивился я.- Задания конкретные. Первое: куда ездил Куперман? Второе: каким образом убийце удалось проникнуть в садовый домик Брухича и уйти, если он не проходил сквозь стену? Кто из шестнадцати гостей Зильбермана способен на такое?
     - Из шестнадцати?
     - Я исключил Купермана и Разбаша. Остальные - в твоем распоряжении.
     - О'кей,- сказал Сингер, захлопнул блокнот и поднялся с кресла.
    
     Глава четвертая
     ПОДОЗРЕВАЮТСЯ ВСЕ
    
     Судья Ривкин решал вопрос об освобождении Купермана под залог. Я плохо знал Ривкина, он занимался уголовными делами, а я, в основном,- гражданскими, мы почти не сталкивались, и мне трудно было по выражению его лица судить о том, каково у судьи настроение. В таких делах, когда у судьи нет представленных следствием убедительных аргументов, и он волен полагаться на свою интуицию, практически все зависит от такого ненадежного фактора, как настроение. Судья Амрами, которого я хорошо знал, в таких случаях долго смотрел на висевшую под потолком люстру, и я мог заранее предсказать, каким будет решение: если люстра была освещена солнечными лучами, решение оказывались в пользу задержанного. В противоположном случае беднягу уводили из зала заседаний в камеру.
     К сожалению, у меня не было времени предварительно переговорить с Амноном и сообщить ему свои рекомендации. Я приготовился к тому, чтобы вмешиваться каждый раз, когда реплики Нисана начнут переходить допустимые, с моей точки зрения, границы.
     - Господин судья,- начал следователь,- у задержанного Купермана были причины желать устранения Брухича и Липкина, это доказано. Вот подписанные им и министром строительства контракты. Вот показания сотрудников министерства и работников фирмы "Боним бамерказ". Куперман хорошо нагрел руки на этих контрактах, но теперь Брухич и Липкин могли его выдать, и он счел разумным убрать обоих.
     Куперман бросил на меня вопросительный взгляд, я отрицательно покачал головой. Судья Ривкин внимательно прочитал лежавшие перед ним документы и счел их, видимо, очень любопытными - он несколько раз нахмурился и пометил какую-то фразу желтым фломастером.
     - Алиби у него нет,- продолжал Нисан.- Далее... Вот справка из колледжа альтернативной медицины Игаля Шомрона, где Куперман проходил курс акупунктуры в восемьдесят восьмом году. И вот показания Арона Хузнера, хозяина аптеки, расположенной на вашей улице. Две недели назад Куперман завел с ним разговор о ядах и том, какой из них самый сильный и способен убить человека за считанные секунды.
     Глаза Купермана расширились, а я выругался про себя. Этот идиот мог бы быть со мной откровеннее. Или он еще не понимает, что цена его молчания - пожизненное заключение?
     - Все это косвенные улики,- вмешался я,- и не могут служить достаточным основанием для того, чтобы содержать подозреваемого под стражей.
     Нисан покосился на меня, но на реплику не отреагировал. Ривкин поднял на меня взгляд и заметил кротким голосом:
     - Суд для того и изучает представленные следствием документы, чтобы вынести адекватное решение.
     - Я не мог...- пробормотал Куперман,- как я мог его убить? Я не мог...
     Он бы повторял это "я не мог" еще бесконечное число раз, если бы Нисан не вытянул из пачки еще один лист бумаги.
     - И наконец,- сказал он,- вот показания Рана Шиндлера, одного из тех, кто был на вечере у Зильбермана. Шиндлер видел машину Купермана на перекрестке между Раананой и Герцлией в четыре часа утра. Обе машины стояли рядом у светофора, и Шиндлер прекрасно разглядел Купермана в окно, даже пытался окликнуть его, но Куперман не обратил на Шиндлера никакого внимания.
     - Но я не был в Раанане! - закричал Куперман.- Я спал!
     - А что делал там сам Шиндлер? - осведомился я.
     - Ездил к брату в Ариэль,- сухо сказал Нисан.- Это подтверждено и не вызывает сомнений. Он приехал к брату в одиннадцать, а выехал обратно в два, чтобы утром быть на службе.
     - И проезжал Раанану на пути туда и обратно,- сказал я.
     Нисан положил бумагу в папку.
     - Уважаемый господин Барзель,- сказал он официальным тоном.- Полиция рассматривала все варианты, в том числе и этот. Смею вас заверить, что только один человек, а именно ваш подзащитный, имел мотив и возможность совершить оба убийства. У Шиндлера действительно нет алиби на время от двух до четырех ночи. Но у него не было и причин убивать Брухича, с которым они дружили много лет. А уж о Липкине не говорю - Липкина Шиндлер вообще не знал, и на вечере у Зильбермана они друг с другом не общались. Более того, вот показания - Шиндлер не покидал салона, он постоянно находился на глазах по крайней мере у трех свидетелей...
     - Все улики косвенные,- еще раз повторил я.
     - Согласен со следствием,- неожиданно заявил судья Ривкин, хлопнув ладонью по документам.- У задержанного могли быть мотивы и возможности для совершения преступления.
     Я еще раз выругался. Проигрывать Нисану уже на этом раннем этапе расследования вовсе не входило в мои планы.
     - Согласен также и с защитой,- продолжал судья.- Представленные улики являются косвенными и не могут служить достаточным основанием для содержания подозреваемого под стражей до момента предъявления более убедительных доказательств. Амнон Куперман, подозреваемый в двойном убийстве Липкина и Брухича, освобождается из-под стражи под залог в сто пятьдесят тысяч шекелей.
     Для Купермана, как я надеялся, это не было непосильной суммой.
    
     * * *
     После третьей рюмки коньяка Амнон пришел в себя настолько, что вспомнил о жене и работе. Возможно, если бы он выпил еще, то вспомнил бы гораздо больше, но я все же спрятал бутылку в бар, поскольку, не исключено, очередная рюмка могла возыметь противоположное действие и заставить Купермана забыть все, сказанное раньше.
     - Хочу домой, - вздохнул он.- Спать в своей постели.
     - Ты еще успеешь поспать в своей постели,- пообещал я,- когда Сингер найдет истинного убийцу. А пока мне нужна твоя помощь, и прежде всего - прямые ответы на прямые вопросы.
     - Я всегда даю прямые ответы,- сухо сказал Амнон.
     Скажите пожалуйста, он уже обижается!
     - Ну тогда ответь, куда ты ездил после Зильбермана. Бак твоей машины наполовину пуст, между тем ты сам показал, что сделал полную заправку перед тем, как ехать к Зильберману. Это проверено: служащий на бензоколонке перекрестка Герцлии узнал тебя по фотографии. На суде этот момент станет одним из важных моментов обвинения, и мне бы хотелось, чтобы со мной ты был откровенен.
     Куперман долго молчал, смотрел на меня, хмурился, похоже, он, действительно, не понимал, что я от него хочу.
     - Я ехал от Зильбермана следом за Брухичем,- наконец сказал он.- Потом свернух к себе, а он - на Раанану. То есть, это я так думаю, что на Раанану, вообще-то он мог и... Да, тебя интересует, куда ехал я... Да никуда я не ехал! - неожиданно вспылил Куперман.- Почему честный человек должен доказывать, что он не сделал ничего предосудительного, а какой-то негодяй в это время...
     - Спокойно, Амнон,- я предостерегающе протянул руку.- Я всего-то хочу знать, что делал честный человек после того, как распрощался с Брухичем. Полиция тоже захочет это знать, и...
     - Слышал,- поморщился Куперман.- Ничего я не делал. Погода была мерзкая. Вечер был мерзкий. Я вдруг вспомнил, что мой инженер перед вечерней сменой собирался менять во дворе... неважно, ты все равно не знаешь, что это такое... При таком дожде! Мы повздорили, он мне заявил, что, если я хозяин, это еще не значит, что я хороший инженер, и он, дескать, лучше знает... Я пригрозил его уволить... Слово за слово... Я запретил всякие работы по смене оборудования до моего распоряжения и уехал. Ну вот, а по дороге домой вспомнил и, я же знаю Арона, он замечательный инженер, он знает, что другого такого я не найду и потому показывает характер, когда нужно и когда не нужно... Короче говоря, я поехал посмотреть.
     - В промзону Нетании? - уточнил я.
     - Куда ж еще?
     - Ну и как? - заинтересованно спросил я.
     - Он сделал по-своему! Настроение у меня и без того было мерзким, а тут еще Арон добавил... Короче, домой я поехал кружным путем, чтобы успокоиться. Я и сам не помню, как ехал, лило, как из ведра, я видел только дорогу перед собой, даже светофоры выглядели будто пятна... Вернулся домой и... Ну, дальше я уже рассказывал. Музыка меня всегда успокаивает.
     - Тебя видели на заводе? Кто может подтвердить, что ты приезжал?
     - Сторож, естественно,- с досадой сказал Куперман.- Русский парень, зовут его Пинхас.
     - Типично русское имя,- буркнул я.- Почему, черт побери, ты не сказал все это Хутиэли и Нисану?
     - Н-не знаю...- с удивлением заявил Амнон.- Ты знаешь, весь вчерашний день у меня как в тумане... Будто это не я был, а кто-то другой. Я не помню вообще, что я говорил, а что - нет! Можешь поверить?
     - Могу,- сказал я.- Ты вышел бы из камеры еще вчера, если бы помнил, что говоришь, и говорил то, что помнил.
     Куперман пожал плечами и погрузился в мрачное раздумье. Выпустить-то его выпустили, но все еще подозревали в двойном убийстве.
     - Ты хорошо знаешь тех, кто был у Зильбермана? - спросил я.- Например, Каспи и Брона. Если не ты, то только они могли совершить эти убийства.
     - Хорошо ли... Каспи практически не знаю, а с Броном встречались часто, я ему даже как-то интервью давал для "Седьмого канала". Не могли они никого убить. Зачем им это было нужно?
     - Хотел бы я знать... Попробуй теперь, когда твоя голова соображает чуть лучше, вспомнить, что происходило во дворе за минуту до того, как закричал Финкельштейн?
     - Я уже рассказывал Нисану...
     - Я не Нисан.
     - Извини... Я говорил с Броном, потом начало капать, и я отошел под навес... Освещен был только центр двора, такая косая полоса света из окна салона. Там стоял рав Разбаш и беседовал с дипломатом. То есть... Это мог быть и не Каспи. Рава, естественно, спутать нельзя было ни с кем, а собеседник... Он был в светлом костюме, и я подумал... До этого там стоял Каспи...
     - Рав Разбаш тоже подтверждает, что беседовал именно с Каспи.
     - Ну тогда... Просто мне показалось...
     Куперман замолчал, рассматривая кончики своих пальцев. Я терпеливо ждал, у меня возникло ощущение, что сейчас в ходе расследования наступит перелом, и слова, которые произнесет Амнон позволят понять, наконец, что происходило на самом деле. Ощущение было интуитивным, но заставило меня не торопить Купермана, не сбивать его с мысли.
     - Мне показалось,- сказал он, наконец, не очень уверенно,- что у окна тоже стоял Каспи. И говорил с Разбашем Каспи. Их было двое - какой-то момент. Ну да, это было как раз незадолго, как завопил Миха. Тогда мне это показалось странным, я увидел у окна Каспи и перевел взгляд на прямоугольник света в центре двора, и там тоже стоял Каспи и беседовал с равом... Я опять посмотрел в сторону окна, но там никого не было, и я решил, что мне показалось... Собственно, я и сейчас думаю, что показалось. Не могло же их быть двое, на самом деле!
     - Ты сказал об этом Нисану?
     - Чтобы он подумал, что я псих?
     - А мне ты сказал, чтобы я подумал, что дурак? - рассердился я.- Ты понимаешь, что для следствия важна любая зацепка? Тебя обвиняют в двух убийствах, а ты, по-моему, так этого еще и не понял! Что ты сказал Нисану - он ведь задавал тебе тот же вопрос, что и я?
     - Что сказал? Что стоял под навесом, никто меня не видел - мне так казалось... И я не видел у окна никого. Черт возьми, Цви, я действительно никого не видел, не мог же я сказать следователю, что там были два дипломата, он бы решил, что я вожу его за нос!
     - Он и так решил, что ты водишь его за нос,- буркнул я.- Хорошо, что тебя освободили под залог, иначе ты угробил бы себя. Я же тебя просил не отвечать на вопросы следствия вообще! Зачем тебе нужно было давать показания, выдумывая их из головы?
     Куперман молчал.
     - Допустим,- продолжал рассуждать я,- что там действительно было два дипломата.
     - Ты что, издеваешься? - вскинулся Амнон.
     - Помолчи, когда не спрашивают,- рявкнул я.- Тебе непонятно, что ты видел убийцу? Он был в таком же сером костюме, как дипломат. Рост? Прическа? Ты хоть что-то видел, кроме костюма? Лицо? Он действительно был похож на Каспи?
     - Не помню,- покачал головой Куперман.- Среди тех, кто околачивался во дворе, только Каспи был в сером костюме. Поэтому, увидев его у окна, я даже не вглядывался. Рост был...
     Он неожиданно замолчал и нахмурился, вспоминая. Я ждал.
     - Ты знаешь,- сказал Куперман,- теперь я думаю... Тот, у окна, был выше. А может, мне это сейчас кажется...
     - Куда он смотрел? В сторону окна? В противоположную сторону?
     - Не знаю. Я видел его спину.
     - Сам ты стоял справа от окна, верно? Видел чью-то спину. Значит, тот стоял так, что правой рукой мог ударить человека, стоявшего у окна в салоне. Вот так развернуться и...
     Я занес правую руку и сделал движение, будто наношу удар.
     - Может быть,- равнодушно сказал Куперман.- А может, и нет. Если никто, кроме меня, его не видел, то Нисан скажет, что я все это выдумываю, чтобы запутать следствие.
     - Непременно скажет,- подтвердил я.- Но я-то не Нисан. И я тебе еще раз повторяю - на будущих допросах отвечай только на те вопросы, на которые я тебе разрешу давать ответы. И только так, как я тебе скажу, понятно? Об этом эпизоде ты будешь молчать, ясно?
     - Ясно...
     - Кто еще из гостей был в сером костюме?
     - Я же сказал - никто, именно потому я и подумал, что...
     - Нет, я имею в виду не только тех, кто был во дворе - я говорю обо всех гостях.
     - Обо всех? - Куперман задумался.- В сером был Амитай Нудельман...
     - Профессор из Рамат-Авива?
     - Да.
     - Так, кто еще?
     - Еще? Хаим Наве, но у него серым был только пиджак, а брюки черные.
     - Ты хочешь сказать, что успел рассмотреть, какие у того человека были брюки?
     - Ну... Мне показалось... Нет, утверждать не могу, ты прав.
     - Кто еще?
     - Вроде бы все.
     - Хорошо,- сказал я удовлетворенно, делая пометки в своем дневнике.- Сейчас ты поедешь домой и прежде всего выспишься. На очередной допрос тебя вызовут завтра, я тоже там буду. Смотри на меня и отвечай, когда я дам знак.
     - О, Господи! - неожиданно выдохнул Куперман и посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами. Похоже, до него только сейчас дошло, в чем его обвиняют.
    
     * * *
     Сингер позвонил, когда я ехал домой из суда. Мне хотелось принять душ - утром я так и не успел это сделать,- и немного подумать, сидя в собственном салоне, а не в офисе, где моя секретарша Эстер донимала меня многочисленными вопросами, большую часть которых задавала из чисто женского любопытства. Я поднес к уху трубку сотового телефона и недовольным тоном сообщил сыщику, что ближайший час у меня занят абсолютно и бесповоротно.
     - Ну, давай,- с легкостью согласился Сингер,- а тем временем будет уничтожена любопытная улика.
     - Какая улика? - сразу насторожился я.
     - Я сейчас на задворках участка Брухича,- сообщил Сингер.- Приезжай - покажу.
     Чертыхнувшись, я перестроился в левый ряд и на ближайшем перекрестке свернул налево - в сторону Раананы.
     Дождь не шел уже больше часа, но меня не покидало ощущение того, что это лишь минутная передышка перед очередным массированным наступлением: тучи лежали на крыше Алмазной биржи - Тель-Авивского небоскреба,- и были черны, как душа убийцы. Сингер стоял, на углу улиц Герцля и Жаботинского, руки в карманах, взгляд исподлобья - ну чистый грабитель.
     - Пойдем отсюда,- сказал он и потащил меня по липкой грязи в сторону пустоши, где, по-моему, уже несколько дней не ступала нога человека. Точнее, след был, но только один - вел он в обе стороны и принадлежал, скорее всего, самому Сингеру. Насколько я мог понять, мы пробирались к тыльной стороне участка Брухичей, выходившей на незастроенную еще территорию будущего торгового центра.
     - Полиция сюда не заглядывала,- сказал Сингер, не оборачиваясь.- Вчера здесь было море, сегодня чуть подсохло, но никаких следов с прошлой ночи, конечно, сохраниться не могло, вот Хутиэли и посчитал, что лазить по этой грязи не имеет смысла...
     Он остановился и сделал шаг в сторону, приглашая меня осмотреться.
     Мы стояли у проволочной ограды высотой около двух метров - металлические стержни торчали из земли на расстоянии трех-четырех метров друг от друга, а между ними была натянута проволочная сеть зеленого цвета, стандартное ограждение большинства новых садовых участков. Перелезть через такую ограду сложновато, но можно перерезать проволоку садовыми ножницами - преграда была, конечно, чисто символической. Забор, у которого мы стояли, не был поврежден на всем протяжении, никто не пытался ни проникнуть здесь на частную территорию, ни покинуть ее. Наверняка Хутиэли, обследовав изнутри садовый участок, обратил внимание на это обстоятельство, потому и не стал пачкаться в грязи, чтобы удостовериться в том, что и без того было ясно.
     - Ну,- сказал я,- и для чего ты меня сюда притащил? Брюки я уже загадил.
     - Погляди,- сказал Сингер, протягивая руку - метрах в двух от ограждения в луже жидкой грязи лежал длинный и тонкий палка. Сначала я решил, что это просто сук, оторванный от какого-то дерева, но, приглядевшись, понял, что прут был обструган, и только налипшая на нем грязь создавала впечатление, будто это покрытый корой сук. Прут был прямой, не меньше двух метров в длину, а то и больше.
     - Больше таких прутьев здесь нет, можешь убедиться сам,- сказал Сингер.
     Я огляделся и убедился.
     - Ну и что? - сказал я.
     - А то,- заявил сыщик,- что целая связка таких же прутьев лежит в дворе Брухичей, перед входом в дом.
     - Ну и что? - повторил я, и тут до меня дошло. Сингер широко улыбнулся, радуясь произведенному эффекту, и сделал было шаг, чтобы поднять прут из лужи, в которой он лежал, будто в витрине музея.
     - Эй,- сказал я, удерживая сыщика за руку.- Не трогай. Хутиэли и без того будет недоволен тем, что мы тут шастали без его дозволения. Пусть достает сам.
     - Неплохо бы посмотреть вблизи,- пробормотал Сингер.
     - Я и так вижу все, что нужно. Смотри: сначала, повидимому, были заострены оба конца, но один затупился - им тыкали в какую-то преграду. Кстати, для чего Брухичу нужны были такие прутья?
     - Он заказал деревянную решетку, чтобы перегородить салон,- объяснил Сингер.- Готовые прутья принесли еще до начала дождей и сложили штабелем под навесом у входа в дом. Но к работе мастера пока не приступали.
     - Очень хорошо,- сказал я.- Пошли отсюда, пока я не утонул. Поедем ко мне. Пока я не приму ванну - никаких разговоров. У меня мозги слипаются от вида этой грязи.
     Так мы и поступили - оба молчали, пока не доехали до моего дома. Ботинки мы скинули на пороге, я оставил Сингера в салоне смотреть телевизор, а сам наполнил ванну и погрузился в нее, как морской царь в пучину.
     Конечно, Сингер был прав, я прекрасно понимал ход его рассуждений. Неведомый убийца был, несомненно, знаком Брухичу. Был ли это кто-то из тех, кто находился во дворе, когда закричал Финкельштейн, или кто-то, кто на полминуты вышел из салона, воткнул нож в спину Липкина и вернулся обратно, - неважно. Важно, что Брухич знал этого человека и сам впустил его к себе в садовый домик. Возможно, они даже договорились заранее о встрече. Не исключено, что вместе и приехали, и гость ждал хозяина снаружи, пока Брухич разбирался с домочадцами. Все это сейчас не существенно. В любом случае, хозяин с гостем оказались в садовом домике наедине, и гостю было нетрудно сделать то же, что он уже сделал два часа назад, - пырнул ножиком беднягу Брухича. На этот раз, впрочем, у него не было необходимости метить точно в единственную точку - ведь сейчас ему не нужно было создавать себе алиби именно таким экстравагантным способом.
     Итак, он ударил Брухича, тот упал, и гость приступил к операции отхода. Сначала он поднял раму в окне, выходившем в сад. Дождь, скорее всего, еще не кончился, но окно было расположено с подветренной стороны, и капли в комнату не попадали - во всяком случае, из протокола осмотра, который мне показал Хутиэли, следовало, что пол в комнате под окном был утром совершенно сухим.
     После этого убийца (кстати говоря, Брухич, скорее всего, был еще жив и, судя по положению тела, пытался доползти до кровати, может, он даже кричал, но в доме, расположенном в двух десятках метров, никто ничего не услышал), так вот, после этого убийца (возможно даже, переступив через тело Брухича, о Боже, какая мелодраматическая деталь!), так вот, повторяю, переступив через тело, убийца подошел к двери и поднял крюк в такое положение, чтобы сильный толчок непременно заставил его упасть. Затем убийца вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Крюк остался в поднятом положении, упасть сам и закрыть дверь изнутри он не мог - это было, судя по полицейскому протоколу, массивное сооружение, плотно сидевшее на оси.
     Убийца пересек небольшую прихожую и вышел в сад, прикрыв наружную дверь. Он прошел к связке длинных прутьев, лежавшей под навесом у входа в двухэтажный коттедж Брухичей, и вытянул один из прутьев. Подойдя к окну садового домика (Брухич, возможно, еще стонал, а может, уже потерял сознание, ведь яд действовал очень быстро), убийца просунул прут через решетку, дотянулся им до дверного крюка и толчками заставил крюк упасть, заперев комнату изнутри. Осталось только опустить раму.
     Можно было уходить, но оставлять на виду прут, который многое мог бы сказать внимательному взгляду, убийца не хотел и зашвырнул прут через забор на пустырь, резонно полагая, что деревяшка либо потонет в непролазной грязи, либо полицейским не придет в голову искать следы преступления там, где их, по идее, быть не могло...
     Я вылез из ванны, насухо вытерся, высушил феном волосы и вышел к Сингеру, чувствуя себя готовым к любым подвигам во имя торжества справедливости.
     Сыщик смотрел тридцать третий канал - прямую передачу из кнессета, замечательное шоу, способное увлечь не меньше, чем самый крутой голливудский триллер. Особенно сейчас, когда оппозиция опять выдвинула вотум недоверия правительству Нетаниягу, и перепалка между депутатами грозила перейти все границы приличия.
     - Убери звук,- потребовал я.- А если хочешь знать, что они говорят, читай по губам.
     - Пока ты мылся, я приготовил бутерброды,- объявил Сингер.- Извини, пришлось порыться в твоем холодильнике, но отпечатков пальцев я не оставил, так что ты ничего не докажешь.
     - Молодец,- одобрил я.- Если ты еще и чайник включил, я повышу твою дневную ставку на десять шекелей.
     - Двадцать,- тут же потребовал Сингер и кивнул на чайник, стоявший на журнальном столике. В чашках уже лежали пакетики.
     - Отлично,- сказал я.- Пусть будет двадцать, но при условии, что ты обнаружишь убийцу в течение сорока восьми часов.
     В нескольких словах я пересказал Сингеру свой последний разговор с Куперманом и его слова о неизвестном в сером костюме.
     - Нудельман и Наве,- повторил Сингер.- Люди в серых костюмах... В этом что-то есть. Точнее, в этом чего-то нет, ты прав.
     - Нет чего? - спросил я с подозрением.
     - Алиби, естественно. У обоих оно отсутствует. Профессор, по его словам, после Зильбермана отправился успокаивать нервы в свою лабораторию, где и пробыл до утра. Видишь ли, у Нудельмана своя небольшая химико-фармацевтическая фирма на улице Арлозоров.
     - Химико-фармацевтическая? - встрепенулся я.- Становится теплее, ты не считаешь?
     - Нет,- покачал головой Сингер.- Лично я Нудельманом не занимался, но мне известны данные, собранные полицией. К ядам фирма Нудельмана не имеет отношения.
     - Но химия...
     - Цви, если у тебя слово "химия" непременно ассоциируется с ядами, то ты ошибаешься.
     - Ну хорошо, хорошо,- я поднял руки вверх, но про себя решил вернуться к личности Нудельмана. Профессор, видите ли. Знал я одного профессора, который пристрелил собственную жену, когда заподозрил ее в неверности. Страсти свойственны каждому, будь он профессором или мойщиком автомобилей.
     - А что Наве? - спросил я.
     - Алиби, насколько я знаю, нет и у него. Наве уверяет, что был дома, и домашние действительно это подтверждают. Но спит Хаим в своем кабинете, он, видишь ли, храпит, и жена не хочет...
     - Понятно, продолжай.
     - Так вот, Наве вполне мог, когда все уснули, потихоньку выбраться из квартиры и отправиться хоть на край света.
     - К утру он не успел бы вернуться,- меланхолически заметил я.
     - С края света - безусловно,- согласился Сингер.- А из Раананы - без проблем.
     - Итак,- резюмировал я,- подозреваемых у нас больше, чем нужно. Собственно, подозревать можно каждого... Сейчас мы с тобой хотя бы знаем уже, как убийца проник в садовый домик Брухича и как его покинул. Если провести лабораторный анализ следов грязи с ботинок всех шестнадцати и сравнить с составом грязи на участке Брухича... Нет, я понимаю, что это утопия,- сказал я, заметив протестующее движение Сингера.- Лично мне самым подозрительным представляется при нынешних обстоятельствах тель-авивский профессор. Он знал обоих - Брухича и Липкина?
     - Да,- подтвердил Сингер.- Они знакомы давно, я слышал, что Нудельман заказывал Липкину какие-то строительные конструкции для своей лаборатории.
     - У него что, целый дом в центре Тель-Авива? - удивился я.
     - Нет. Извини, Цви, я не знаю деталей, но непременно этим займусь. Кажется, Нудельман хотел построить для лаборатории небольшой домик где-то на окраине, но это оказалось ему не по карману, и он приобрел помещение на Арлозоров...
     - Займись этим,- сказал я.- И поскорее. Ты уже достаточно выпил чаю, можешь отправляться.
     - А ты не отключай свой мобильный телефон, когда сидишь в суде,- попросил Сингер.- Могут быть срочные сообщения.
     - Невыполнимое требование,- отрезал я.- Судья Левин прикажет вывести меня из зала. Звони вечером, когда я вернусь домой...
    
     Глава пятая
     УБИЙСТВО НАХУМА БРОНА
    
     Когда я выходил из дома, немного распогодилось. На востоке в тучах появились просветы, которые расширялись, и в разрывах показалось иссиня-голубое небо. Похоже было, что через час-другой станет совсем безоблачно, и я, конечно, не захватил зонтик. Со мной всегда так бывает - малейшее улучшение погоды я воспринимаю, как обещание светлого будущего. Естественно, минут через пять дождь полил с таким ожесточением, будто даже временная передышка показалась кому-то на небе непростительным упущением.
     Во Дворец правосудия я вбежал, прикрываясь газетой. Промок, конечно, и на заседании чувствовал себя не лучшим образом. Впрочем, дело было простым, умственных усилий не требовало и вылетело у меня из головы немедленно, как только я получил гонорар.
     Три часа, однако, мой телефон был отключен, и я обнаружил, что за это время меня домогались два интересовавших меня абонента: на дисплее обозначились номера Сингера и управления полиции. Подумав, я решил поговорить сначала с сыщиком.
     Должно быть, Сингер стоял в людной толпе на каком-то перекрестке, гомон голосов был таким, что я с трудом выделял слова.
     - Цви, наконец-то, - прокричал Сингер.- Приезжай немедленно!
     - Куда? - удивился я.- И что происходит?
     - Ты не знаешь? - в свою очередь удивился сыщик.- Я думал, во Дворце правосудия новости распространяются быстрее звука. Два часа назад убили Нахума Брона. А час назад Нисан вторично арестовал Купермана.
     - Где произошло убийство? И как?
     - Шоссе четыреста шестьдесят один в трех километрах от Неве-
     Эфраима.
     - Я еду к Нисану, в девять будь у меня.
     - В офисе?
     - Дома.
     - Договорились.
     Второй звонок - следователю.
     - А, это вы, адвокат,- голос у Нисана был каким-то отрешенным, но, по крайней мере, его было хорошо слышно.- Я вам звонил несколько раз. Куперман отказывается говорить, приезжайте.
     - Буду немедленно,- сказал я.
     Пришлось, однако, остановиться у ресторана и потратить полчаса, чтобы съесть какое-то подобие обеда - я чувствовал, что в следующий раз поесть удастся не раньше позднего вечера. Хорошо, хоть дождь опять прекратился - разумеется, временно, как все в этом мире.
     На Купермана было жалко смотреть. Первый арест он перенес, не очень понимая, что происходит. Во второй раз он просто сломался. Даже если он был невиновен, любой следователь пришел бы к противоположному выводу, достаточно было посмотреть на физиономию Амнона. На ней было написано раскаяние в содеянном, обещание признать любую вину, все, что угодно, только не желание бороться за собственную репутацию. Единственное, что я мог сделать при таких обстоятельствах, это потребовать прервать допрос в связи с болезнью подследственного.
     Я так и сделал.
     Странно, что Нисан не стал возражать. Кажется, он решил, что дело у него в кармане - он тоже, видимо, судил по физиономии Купермана. А может, у него были более веские аргументы, и в таком случае, я хотел бы их знать.
     - Извините, господин адвокат,- сказал следователь, когда Купермана увели в камеру,- что не могу уделить вам время.
     - Только один вопрос,- сказал я.- Брон что, тоже убит отравленным ножом?
     - Ножом? - удивился Нисан.- Вы еще не в курсе? Нет, его застрелили.
     - У Купермана нет пистолета,- напомнил я.
     - Брон застрелен из собственного пистолета. И ваш подзащитный звонил Брону за час до убийства.
    
     * * *
     Два часа спустя я сидел, протянув ноги к газовому камину в своем кабинете, жена в салоне смотрела свой любимый сериал "Рамат-Авив гимел", а Сингер, похожий на вымоченного цыпленка, излагал детали расследования. Вечер был гнусным. Дождь, естественно, лил с прежним ожесточением, но до отчаяния меня довел Куперман. Я имел с ним разговор, который продолжался ровно пять минут. Амнон смотрел на меня затравленным взглядом и повторял одно и то же:
     - Не убивал я его. Меня там вообще не было...
     То же самое, что наутро после убийства Брухича.
     - В семнадцать пятнадцать,- говорил, между тем, Сингер,- автомобиль журналиста был обнаружен патрулем дорожной полиции на обочине шоссе. По чистой случайности, надо сказать. В такой ливень там почти не ездят. Машина съехала с дороги и уткнулась бампером в камень. Полицейские заглянули в кабину и увидели, что водитель лежит, повалившись вбок на переднем сидении. Брон был мертв. Выстрел был сделан в упор в правый висок, смерть наступила мгновенно. Пистолет Брона лежал на полу салона. Пальцевых отпечатков нет, оружие протерли.
     - Ну и при чем здесь Куперман? - нетерпеливо сказал я.- Если он сел с Броном в машину и убил его по дороге, как он назад добрался? Пешком? Или его машина ехала за ними своим ходом, как хорошая лошадь за хозяином?
     - Это неизвестно,- признал Сингер.- Но полиция выяснила, что после заседания суда, на котором его освободили под залог, Куперман поговорил с тобой и поехал домой. Но не доехал - дома он так и не объявился до самого вечера. Он отправился на свой завод и устроил разнос главному инженеру.
     - Амнон собирался его уволить,- заметил я.
     - Ты в курсе? И уволил. Потом полдня, будучи в несносном расположении духа, носился по территории и давал взаимоисключающие распоряжения. Дождь то прекращался, то припускал вновь, что тоже, видимо, действовало угнетающе... Часа в три Куперман уехал с завода и около четырех имел разговор с Броном по сотовому телефону, это установлено по данным компании "Селком". О чем они говорили, конечно, никто не знает, но этот разговор оказался последним, который вел Брон до своей гибели.
     - А с кем журналист говорил до того? - поинтересовался я.
     - С редакцией. Ави Сапир, редактор, утверждает, что Брон хотел сделать репортаж об этих двух убийствах. Он говорил, что якобы имеет сногсшибательные сведения, ему, мол, нужно найти только одного человека, и тогда он взорвет бомбу.
     - Какого человека?
     - Неизвестно. Но Брон просил дать ему полчаса в завтрашнем выпуске новостей - значит, полагал, что до утра закончит собственное расследование.
     - Ты полагаешь, что ему что-то действительно стало известно? Такое, что неизвестно нам?
     - Возможно... Во всяком случае, Брона нужно исключить из числа подозреваемых в убийстве Брухича и Липкина.
     - Да,- согласился я.- Это ясно. Видимо, журналист оказался более дотошным в своем расследовании, чем полиция и мы с тобой, но, не будучи профессионалом, он дал убийце понять, что сидит у него на хвосте.
     - Ты по-прежнему считаешь, что это не Куперман?
     - Конечно. Разве что существуют вполне определенные доказательства противного.
     - Доказательств нет, а косвенных улик достаточно. Первое - у Купермана в очередной раз нет алиби. С четырех до шести его никто не видел. Сам он что-нибудь говорит по этому поводу?
     - Нет,- коротко сказал я.
     - Понятно. Отсутствие алиби - раз. Разговор с Броном по телефону - два. И третье - в машине Брона обнаружен брелок, принадлежавший Куперману. Лежал под передним сидением.
     - Очень интересно,- протянул я.- Убийца аккуратно протирает оружие, чтобы не оставить отпечатков, и одновременно теряет брелок. Не кажется ли тебе...
     - Согласен, убийца потому и протер пистолет, что там не было пальцев Купермана. Но полиции это не нравится. У них ход мыслей стандартный - косвенных улик достаточно, а в процессе расследования подозреваемый, может быть, и сам признается. Нисан не хочет расставаться со своей версией, да и времени нет расследовать несколько линий. На нем ведь висят еще другие дела... Надеюсь, что ты сумеешь узнать у Купермана, что ему нужно было от журналиста.
     - Если он скажет правду,- пробормотал я.
     - Ты начал сомневаться в своем подзащитном?
     - Черт возьми,- раздраженно сказал я.- Я продолжаю считать, что Куперман невиновен, три убийства подряд - это ему просто не по силам. Но что получается? Брон жив и здоров, пока Куперман сидит за решеткой. И только Амнона выпускают, как тут же происходит третье убийство.
     - Да, Нисан тоже, конечно, об этом думал, когда производил задержание.
     - Где обнаружили машину Купермана?
     - Она стояла на платной стоянке у Северного железнодорожного вокзала.
     - Значит, Куперман, если он убийца, о чем-то договорился с Броном, тот подобрал Амнона по дороге в районе вокзала, и они поехали в сторону Неве-Эфраим.
     - Брон ехал в Бейт-Эль,- вставил Сингер.- Там его ждали в редакции "Седьмого канала" к шести часам.
     - Пусть так. По дороге Куперман вытаскивает у Брона из кобуры пистолет...
     - Пистолет лежал в бардачке, достать его не составляло проблемы.
     - Вот как? Убийца вытаскивает пистолет, стреляет водителю в висок с риском, что машина свалится с дороги, перевернется, мало ли что еще... А потом? Выходит под дождь и пешком идет в Тель-Авив?
     - Почему пешком? Голосует на шоссе и возвращается на попутной машине. Или на такси. Сейчас полиция как раз и занимается тем, что ищет машину, которая могла бы подвезти убийцу.
     - Бог ей в помощь. Надеюсь, когда водителя найдут, я узнаю об этом немедленно.
     - Я дам тебе знать,- пообещал Сингер.- Но согласись, положению твоего клиента не позавидуешь. Под залог его теперь вряд ли выпустят.
     - Тем более важно, чтобы ты нашел настоящего убийцу в течение тридцати шести часов.
     - Почему тридцати шести? - возмутился Сингер.- Ты говорил о двух сутках...
     - Из которых половина суток уже прошла,- возразил я.- И вообще, я не понимаю, почему ты здесь торчишь и пьешь колу, вместо того, чтобы собирать улики.
     - Против кого?
     - Меня по-прежнему интересуют Нудельман и Наве. По-моему, они единственные, кто мог совершить эти убийства. Если, конечно, принять во внимание слова Купермана о втором Роне Каспи - человеке в сером пиджаке.
     - Хорошо,- сказал Сингер.
    
     Глава шестая
     ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ ПИДЖАКЕ
    
     Вечер после ухода детектива я посвятил приведению в порядок собственных мыслей. Перед Сингером я мог, конечно, изображать хоть самого Перри Мейсона, но себе-то мог признаться, что никаких идей по поводу того, кто мог так ловко провернуть все эти убийства, у меня не было. Единственное, что было понятно, так это - почему убили Брона. Журналист докопался до информации, которая вывела бы следствие к настоящему преступнику. И тогда звонок Купермана Брону действительно становился уликой первостепенной важности. Положение Амнона было не просто сложным, оно с каждой минутой ухудшалось - достаточно было Нисану проследить по цепочке, с кем виделся и о чем говорил журналист в те часы, что Куперман просидел в тюрьме прежде, чем его выпустили пол залог, и следователь смог бы повторить один к одному выводы журналиста.
     Или не мог? Поставлю себя на место преступника. Если кто-либо другой, кроме Брона, мог повторить его рассуждения, то имело ли смысл убивать журналиста? Брон узнает обо мне важную информацию, и я убираю свидетеля. Но ту же информацию может получить следователь, проследив за тем, что делал Брон. Значит...
     Ничего это не значит. Если преступник убрал журналиста, значит, знал, в отличие от Нисана и от меня, что Брон совершил нечто, о чем никому, кроме убийцы, не было известно. Но, как бы то ни было, путь, которым шел Брон, нужно было повторить очень тщательно, и наверняка Нисан сейчас занимался именно этим. Не мне ему помогать, конечно, но информацию я хотел бы иметь. Тогда мне легче было бы определить собственный путь - я хотел выяснить, виделся ли Брон и разговаривал ли с кем-либо из этой пары - Нудельман и Наве. В конце концов, Брон тоже находился во дворе и мог видеть человека в сером на фоне окна за минуту до вопля Финкельштейна. Почему промолчал? Почему вообще молчат журналисты? Только в одном случае - когда хотят приберечь для себя важную информацию в надежде на сенсационное разоблачение.
     Кстати, не потому ли Брон и к Шиндлеру ездил? Вообще говоря, это было сомнительно, причина могла быть и иной, Шиндлер не был в сером, Шиндлер находился в салоне и не выходил под дождь, да и ростом Шиндлер был невелик, явно ниже, допустим, Нудельмана - спутать этих людей невозможно, даже если видишь только серую фигуру на фоне яркого освещения салона.
     Вот, кстати, еще одно обстоятельство. Расхаживая по двору, Брон, даже увидев силуэт неизвестного на фоне окна, не сумел бы разглядеть цвет костюма - это была бы всего лишь черная тень на ярком фоне. Цвет разглядел Куперман - потому только, что смотрел сбоку, незнакомец был освещен падавшим на него светом...
     Хорошо. Буду действовать последовательно. Первое - были ли какие-то контакты у Брона с Нудельманом и Наве. И есть ли у этих господ алиби на период с трех до пяти часов. Второе - почему Брон ездил к Шиндлеру, какую хотел получить информацию. И третье, а по времени и важности, видимо, скорее, первое: почему Куперман звонил журналисту и что хотел сказать?
     Я позвонил в КПЗ и спросил, как себя чувствует задержанный Куперман, сидящий в седьмой камере. И если он находится во вменяемом состоянии, не могу ли я поговорить с ним - достаточно пяти минут. Я понимаю, что до сна осталось мало времени, но я его адвокат и...
     - Я вас прекрасно знаю, господин Барзель,- пробасил в трубку начальник смены Игаль Битон.- Но не могу взять на себя ответственность, обычно такие разрешения на посещения задержанных во внеурочное время дает только Кадури.
     Ноэль Кадури уже седьмой год был директором этого увеселительного заведения. Мы были хорошо знакомы, и, если бы Кадури находился сейчас на работе, мне было бы, конечно, легче доказать ему абсолютную необходимость посещения клиента в десять вечера.
     - Хорошо,- сказал я.- Я сейчас сам позвоню Ноэлю. Спасибо.
     - Будьте здоровы, адвокат,- отозвался Битон.
     Какая-то мысль, пришедшая в голову во время краткого разговора, тут же вылетела обратно, я помнил только, что мысль была важная, интересная, и касалась она... Нет, не вспомнилось. Возможно, если повторить действия... Вот я набираю номер (теперь это был, конечно, номер не тюрьмы, а сотового телефона Ноэля Кадури)... Вот я слышу знакомый голос (нет, не вспоминается, голос действительно был знакомым, в то время, как голос Битона я слышал сегодня впервые)...
     - Я слышу, ты жуешь,- неодобрительно сказал я.- В десятом часу - вредно для здоровья.
     - Ха,- сказал Кадури с полным ртом, я слышал, как он с трудом проглотил кусок,- кто бы беспокоился... Что, ты хочешь сказать, что твой подзащитный сбежал?
     - Законопослушные граждане не убегают из тюрем,- заявил я.- А поскольку они законопослушны и не нарушают правил, то почему бы начальству не позволить им поговорить на ночь глядя со своим адвокатом?
     - А, вот ты о чем? - похоже, что Кадури положил в рот новый кусок.- Не можешь подождать утра? Имей в виду, Нисан будет недоволен.
     - А есть ситуации, при которых Нисан бывает доволен? - осведомился я.
     - Ха,- сказал Кадури.- Если ты успеешь до десяти, я сейчас перезвоню Битону. Но ровно в десять он тебя выставит, извини. Он ведь тоже законопослушный чиновник.
     - Принято,- сказал я и только после этого подумал, что опять придется выходить под дождь.
    
     * * *
     Куперман немного пришел в себя. Когда его привели, он выглядел так, будто только что уволил, наконец, своего главного инженера и сбросил с плеч непосильную ношу. Было без семи десять, и Битон, оставляя нас вдвоем в комнате, выразительно посмотрел на висевшие над дверью электрические часы.
     - Слушай,- сказал я,- все будет в порядке, завтра судья Сегаль вынужден будет опять отпустить тебя под залог, ты вернешься домой, и вообще тебе не о чем беспокоиться, поскольку не ты убивал. Но для того, чтобы этот дурной сон кончился, я должен знать все. Все, понятно?
     - Ну,- сказал Куперман, глядя в пол.
     - Нисан тебя наверняка уже спрашивал. Не знаю, что ты ему сказал, а мне обязан сказать правду. Ты звонил Брону на мобильный телефон в три часа?
     - Ну,- повторил Куперман, не поднимая глаз.
     - Что тебе было нужно от него?
     - Мне от него? Ничего. Ему от меня.
     - Но не он же тебе звонил, а ты ему.
     - Ну и что? - пожал плечами Куперман.- Я ему, потому что мы так договорились.
     - Хорошо, чего он хотел от тебя?
     - Что вы оба прицепились к этому разговору? - уставшим голосом сказал Куперман.- По-моему, это вообще не имеет...
     - Давай-ка я буду судить, что имеет, а что не имеет...
     - Брон позвонил мне, когда я был на заводе. Это было... кажется, в двенадцать. Ну да, в полдень, как раз начались новости по радиостанции "Галей ЦАХАЛ".
     - Он звонил тебе на сотовый телефон? Этот звонок можно проследить по распечатке "Селкома"?
     - Нисан меня уже спрашивал... Нет, нельзя. Он звонил ко мне в кабинет из какого-то уличного автомата. Как доказать, что звонил именно он? Никак...
     - Ну хорошо, продолжай. Что он сказал?
     - Сначала я не понял, кто меня вообще спрашивает, мы ведь и знакомы шапочно... Он спросил, кто строит "Мигдаль Питуах" в Раанане.
     - Погоди... Какой еще "Мигдаль Питуах"? - не понял я.
     - Ну... Это новый торговый центр, каньон на восемьдесят магазинов, два кинотеатра... Я сказал, что не знаю, мой завод делает потолочные конструкции для субподрядчиков, это Бехман и Шустер... Не могу ли я узнать, спросил он, ему нужно для репортажа. Я сказал, нет проблем, узнаю и позвоню ему. Вот и все.
     - Все? - удивленно спросил я.- Его интересовало только это?
     - Только это. Я навел справки, когда зашел к себе в кабинет, это было часа три, и сразу позвонил ему на мобильный телефон. Он поблагодарил и положил трубку. Что вы, черт побери, прицепились к этому разговору?
     Мне нужно было подумать. Я был уверен, что сейчас Куперман не скрывает от меня ничего, повторив разговор с Броном слово в слово. Нисан же наверняка решил, что Амнон умалчивает о важных деталях, либо вообще лжет. Действительно, если он сказал правду, то вопрос журналиста не имел никакого отношения к расследованию убийств. Наверняка ведь Брон готовил не один репортаж одновременно, были у него иные дела, кроме поиска убийцы.
     В дверь заглянул Битон и сказал:
     - Десять часов, адвокат. Вам придется уйти.
     - Спокойной ночи,- пробормотал я, когда Куперман поднялся. На лице его ясно читалось тихое отчаяние - он-то понимал, что ночь не будет спокойной. Скорее всего, он не заснет до утра. А что будет утром?
    
     * * *
     Вернулся я домой в одиннадцать, простояв полчаса в пробке на въезде в Рамат-Авив. На шоссе произошла авария, обе полосы в сторону Тель-Авива перекрыла дорожная полиция, пропуская машины по одной в минуту. Не дождавшись моего возвращения, жена ушла спать, и вместо нее меня поджидал в салоне Сингер, почему-то переодевшийся в строгий черный костюм. Он даже галстук нацепил на ночь глядя.
     Я коротко пересказал разговор с Куперманом и опять ощутил неприятный укол - та же мысль, что мелькнула час назад, всплыла и погрузилась, оставив разбегавшиеся круги. Что это было? Что я упускал все время?
     - Так,- сказал Сингер.- А я кое-что выяснил относительно этих двух господ в серых костюмах.
     - Говори,- попросил я,- ты что будешь пить? Коньяк? Вино? Колу?
     - Не отказался бы от кофе с коньяком. Кофе отдельно, коньяк отдельно.
     - Говори,- повторил я,- а я пока приготовлю. Мне все слышно.
     - Слышно - это хорошо,- задумчиво сказал Сингер.- А видно ли?
     Я уже успел пройти в кухню и мне, конечно, не было видно то, что происходило в салоне. Я выглянул - Сингер сидел, уставившись в потолок.
     - Скажи-ка, Цви,- спросил он,- какого цвета эти плафоны?
     Плафоны у светильника, висевшего под потолком, вообще говоря, были очень светлого коричневого оттенка, венецианское стекло, мой любимый цвет. Сейчас, правда, когда горели три шестидесятисвечовые лампы, цвет казался скорее желтоватым, я говорил жене, когда она выбирала люстру, что днем стекло выглядит не совсем так, как будет выглядеть, освещенное ярким электрическим светом. Но с Мирой в таких делах спорить трудно.
     - Светлокоричневые,- сказал я вопреки очевидному зрительному впечатлению.
     - Да? - удивился Сингер.- А по-моему, так скорее оранжевые.
     Я пожал плечами и вернулся в кухню. Открыл новую бутылку "Наполеона", разлил по чашечкам кипяток, себе положил одну ложечку кофе, Сингеру - три, я знал, что он любит крепкий. Занимаясь приготовлениями, я неотступно думал о той мысли, что уже дважды всплывала и тонула, не находя опоры на поверхности сознания. Если бы я ухватил хотя бы кончик! Почему мне казалось, что мысль эта имела отношение к убийству? Это ведь могло быть что угодно - например, воспоминание о том, что завтра мне нужно связаться с клиентом по поводу раздела имущества. Впрочем, нет, конечно, уж это я помнил, мне не нужно было хватать за кончики тонувшие мысли, если они касались будничных дел. Безусловно, это было что-то, связанное с Куперманом. Или с кем-то еще? Липкином? Брухичем? Броном? Нет, так мысль не ухватить... Придет сама, не может не придти. Лишь бы это не произошло в три часа ночи, да еще и во сне...
     Я поставил чашечки, бутылку и рюмки на поднос, вынес в салон - Сингер продолжал сидеть в той же позе, разглядывая люстру. И что он в ней увидел?
     - Коричневый, говоришь? - переспросил он.- А в салоне Зильбермана какого цвета была люстра?
     Тогда до меня дошло.
     - Черт,- сказал я.- Ты хочешь сказать, что цвет, показавшийся Куперману серым, мог быть на самом деле другим?
     - Другим - вряд ли. Но оттенок... Костюм мог быть светлокоричневым. Или светлозеленым. Или даже светлоголубым. Все зависит от того, какого цвета стекло в люстре. Ты можешь это выяснить?
     Я посмотрел на часы - десять минут двенадцатого, рано, чтобы ложиться спать, но поздно, чтобы задавать идиотские вопросы. Ну да ладно, у каждого свой интерес. Я раскрыл записную книжку и отыскал номер телефона Зильбермана.
     - Здравствуйте, это адвокат Барзель,- сказал я, когда бизнесмен поднял трубку.- Я защищаю Амнона Купермана, обвиняемого в убийствах.
     - Очень приятно, адвокат,- спокойно отозвался Зильберман. Похоже, ему действительно было приятно, во всяком случае, я не заметил никакого напряжения в голосе.- Если у вас есть ко мне вопросы, мы могли бы поговорить завтра в моем офисе.
     Намек был достаточно прозрачен, но за каким чертом я должен был ждать столько времени, чтобы задать единственный вопрос?
     - О, дорогой господин Зильберман, - с энтузиазмом воскликнул я.- только два слова, и я пожелаю вам спокойной ночи. Не скажете ли вы, какого цвета плафоны в той люстре, что висит в вашем салоне на первом этаже?
     Несколько секунд в трубке молчали. Видимо, Зильберман не мог понять, то ли адвокат выпил, то ли просто издевается.
     - Уверяю вас,- поторопился объяснить я,- что мой вопрос имеет прямое отношение к расследованию дела об убийстве Липкина. Два слова, и я...
     - Цвет опала,- неприязненно сказал Зильберман.- Что еще?
     - Ничего. Спасибо за информацию, спокойной ночи.
     - По-моему, он решил, что я пьян,- сказал я Сингеру, положив трубку.- Ну да ладно. Плафоны опалового цвета.
     - Значит,- задумался Сингер,- костюм был на самом деле не серый, а скорее светлокоричневый...
     - Не знаю,- я пожал плечами.- Нужно провести эксперимент.
     Если бы кто-нибудь увидел, чем занимались в полночь двое взрослых мужчин, невольный свидетель наверняка решил бы, что мы спятили. Стекол опалового оттенка в квартире не нашлось, и мы экспериментировали со всем, что попадалось под руку. Нашли, наконец, что-то близкое по оттенку - это было стекло от старых солнечных очков, несколько лет лежавших в моем секретере.
     Было около часа ночи, когда стало ясно: незнакомец был в светлоголубом костюме.
    
     * * *
     Утром процедура повторилась: беднягу Купермана опять привели в суд, и опять судья Сегаль внимательно выслушал версию полицейского следователя Нисана. У меня не было сомнений в том, что на этот раз Амнона под залог не отпустят - хотя бы потому, что судья будет бояться последствий. Вчера он отпустил задержанного, и сразу же произошло третье преступление. Нет никаких доказательств, что убийство совершил Куперман, но, раз уж дело зашло так далеко, не лишним будет перестраховаться. Если Куперман не виновен, то убийцу найдут, и перед Амноном извинятся (в чем я, однако, сильно сомневался). А если он виновен?
     Похоже, что Нисан был, как и я, убежден в победе хотя бы на этом этапе расследования. Судья внимательно смотрел на Купермана все время, пока следователь излагал детали вчерашнего убийства и подводил бомбу замедленного действия под все мои попытки представить Амнона жертвой обстоятельств.
     - У вас, адвокат, есть заявления или вопросы? - обратился ко мне Сегаль совершенно индефферентным тоном, когда Нисан закончил анализ улик.
     - Безусловно,- энергично заявил я.- Сначала вопрос господину следователю. Что вы можете сказать, господин Нисан, по поводу длинной трости, с помощью которой убийца запер изнутри дверь садового домика Брухича, создав тем самым иллюзию закрытой комнаты?
     - Какой еще трости? - недовольно спросил Нисан, и я облегченно вздохнул. Хорошо, значит, ему так и не пришло в голову обойти участок снаружи.
     - Вопрос второй,- продолжал я.- Подозреваемый в убийствах Куперман забыл, как вы отметили, свой брелок под сиденьем в машине Брона. Если не ошибаюсь, это брелок от ключей, и на нем выгравирована фамилия Купермана. Не кажется ли вам подобная улика несколько... мм... нарочитой?
     Нисан бросил на меня недружелюбный взгляд. Он размышлял сейчас над первым моим вопросом, пытаясь понять его смысл, и потому на второй отвечал неуверенным тоном. На это я и рассчитывал.
     - На первый взгляд - да,- сказал следователь.- Но... Мало ли какие предметы теряют преступники... Если господин судья вспомнит дело Шахаля, то убийца тогда забыл на месте преступления свое удостоверение личности...
     Нисан демонстративно пожал плечами, не желая обсуждать особенности психологии преступника. На судью, однако, второй мой вопрос произвел большее впечатление, чем первый, смысла которого он, как и Нисан, не понял.
     - О какой трости вы говорите, господин Барзель? - обратился судья ко мне, когда Нисан сел.- В деле я не вижу никакой трости.
     Я встал и, предъявив высокому суду фотографии, сделанные Сингером, объяснил, каким образом убийца обманул следствие на первом этапе.
     - Разумеется,- сказал я,- уважаемый господин Нисан может утверждать, что тростью мог пользоваться Куперман, и я не смогу дать на это серьезных возражений. Но, согласитесь, господин судья, что расследование было проведено со значительными упущениями, арест подозреваемого Купермана не сопровождался предъявлением неопровержимых улик, а убийство Брона могло лишь случайно совпасть с выходом подозреваемого Купермана из камеры предварительного заключения. Что касается его разговора с убитым, то, как я уже указал, и это отражено в деле, лежащем перед судом, это был совершенно невинный разговор, не имевший отношения к последовавшему убийству.
     - Все это - со слов Купермана,- недовольно пробормотал Нисан.
     - Конечно,- согласился я и сел, не добавив ни слова. Иногда лучше промолчать, даже если на первый взгляд кажется, что можно было бы добавить еще несколько слов.
     Судья погрузился в глубокое раздумье, перелистывая страницы. Куперман сидел, глядя перед собой невидящим взглядом, я хотел было подбодрить его, но Амнон не смотрел в мою сторону.
     - Задержанный Амнон Куперман,- объявил судья,- обвиняемый в тройном убийстве, освобождается под залог в двести тысяч шекелей с условием, что в течение времени, необходимого для окончания следствия, будет постоянно находиться в пределах собственной квартиры, расположенной по адресу...
     По-моему, Нисан готов был сплюнуть с досады. Что ж, судья принял поистине Соломоново решение: в нынешних обстоятельствах домашний арест - наилучший выход. Во всяком случае, если опять кого-нибудь убьют, у Амнона будет бесспорное алиби.
     - Я заеду к тебе после шести вечера,- сказал я Куперману, когда мы вышли из зала суда.- Большая просьба: отоспись, это единственное, что тебе сейчас позволено делать. Никому не звони, потому что судья наверняка даст разрешение на прослушивание. Никуда не выходи, потому что у двери будет дежурить полицейский.
     Мая ждала мужа у машины. Похоже, она собиралась играть роль конвоира не хуже самого вредного полицейского из отдела по расследованию убийств.
    
     * * *
     Я позвонил Сингеру на радиотелефон и услышал:
     - Только один человек, Цви, был в тот вечер в светлоголубом костюме. Только один, чтоб я так был здоров.
     - Кто же? - спросил я, уловив в голосе детектива странную интонацию изумления.
     - Фернандо Брухич, светлая ему память,- сказал Сингер.
    
     * * *
     Конечно, ошибиться мог каждый. Куперман мог ошибиться, утверждая, что пиджак был серым. Мы с Сингером могли ошибиться, обнаружив, что при опаловом освещении серым представляется светлоголубое. Но, если мы ошибались, то все нужно начинать сначала. Кстати, я не учитывал и другой возможности: что, если Амнон попросту лгал? Я с самого начала не допускал мысли, что он и был таинственным убийцей, и потому верил каждому его слову. Но ведь, черт возьми, действительно - у Купермана была возможность совершить все три убийства, у Купермана и ни у кого другого.
     При этой мысли мне показалось, что... Будто что-то опять выглянуло из подсознания, хитрая такая мордочка то ли вопроса, то ли идеи. Выглянула и спряталась, оставив лишь смутное впечатление того, что я по-прежнему не обращаю внимания на какую-то очевидную вещь.
     Когда я после судебного заседания, где мне пришлось выступить по вопросу о разделе имущества, возвращался домой, то думал о том, что наилучшим для Купермана выходом из ситуации было бы, пожалуй, четвертое убийство. У Купермана сейчас алиби на все случаи жизни, и тогда, возможно, усилия Нисана окажутся направленными на поиск истинного преступника.
     Сингер, как и вчера, просиживал штаны перед моим газовым камином. Можно было подумать, что он не провел весь день, разъезжая по Тель-Авиву и ближайшим городам в поисках улик.
     - Вот,- сказал сыщик, когда я пододвинул к камину журнальный столик и, сев в кресло, выставил ноги к теплу,- вот, чем занимались господа Нудельман и Наве за прошедшие двое суток.
     - Зачем ты тратил на них время? - недовольно спросил я.
     - Ну как же? Твое поручение, и ты его не отменял...
     - Я просто забыл! Но разве тебе самому не ясно, что эти люди нам больше не нужны именно потому, что они были в серых костюмах.
     - Совершенно с тобой согласен,- вежливо кивнул Сингер.- Но, поскольку я уже наметил разузнать о каждом, то решил закончить эту работу. Меня интересовал чисто академический вопрос, на который мог ответить, например, господин Нудельман: где в современном Тель-Авиве можно взять, купить, украсть цианистый калий.
     - Я и сам тебе могу назвать десяток мест...
     - Десяток мне не нужен, мне нужно одно. Так вот, Нудельман вовсе не отрицал, что в его лаборатории постоянно пользуются ядовитыми препаратами, в том числе и соединениями циана. И он припомнил, что из тех, кто находился в тот вечер на вилле Зильбермана, три человека в последнее время посещали лабораторию. Это Куперман, Брон и Брухич.
     - Убийца и двое убитых,- резюмировал я.
     - Можно интерпретировать и так,- согласился Сингер.- Полагаю, что Нисан именно так и интерпретировал, поскольку уже побывал у Нудельмана до меня и задавал те же вопросы.
     - Черт,- сказал я.
     - Можно интерпретировать и так,- продолжал Сингер,- а можно - иначе. Почему ты сейчас исходишь из того же предвзятого мнения, что яд взял Куперман? Только потому, что он тоже посетил лабораторию? А если это сделал или Брон, или Брухич?
     - Брон? - удивился я.- Ему-то зачем нужен был цианид?
     - И не забывай,- прервал меня Сингер,- что той ночью, когда убили Брухича, Брон был у Далии Холемски и ездил от нее домой, чтобы взять пистолет. Тот самый, из которого потом был застрелен.
     Я покачал головой.
     - Да, он взял пистолет, но Брухича убили ножом. И Липкин был убит таким же образом. Пистолет в деле не участвовал. Насколько я понимаю, Брон вышел на след убийцы и поплатился жизнью. Не хочешь ли ты сказать, что он и был убийцей, а потом покончил с собой в порыве раскаяния?
     - Нет,- улыбнулся Сингер,- но мне нравится ход твоих мыслей. Еще немного, и ты придешь к тому же выводу, что и я.
     - К какому? - с подозрением спросил я, и в это время из подсознания выглянула все та же мысль, и я успел ухватить ее, потянуть...
     - Господи,- прошептал я.
     - О! - Сингер ткнул в меня пальцем.- До тебя дошло?
     Я вскочил и нервно начал вышагивать по салону. Действительно, Брону ни к чему было убивать ни Липкина, ни Брухича, ни, уж подавно, себя самого. Цианид был ему ни к чему. В лабораторию он заявился, скорее всего, из чистого любопытства. А может, по иному поводу. Но Брухич... Брухич был повязан с Липкином одним и тем же, судебно наказуемым делом. Да, был третий, которому выгодна была смерть и Липкина, и Брухича. Но, черт возьми, ведь и Брухичу тоже было выгодно убрать Липкина с дороги. У Брухича был мотив для убийства. Допустим, его самого не убили бы в ту дождливую ночь - ведь наверняка на следующее утро он стал бы одним из самых главных подозреваемых в деле об убийстве Липкина! И только смерть перетащила Брухича из списка потенциальных убийц в список жертв неизвестного негодяя.
     А если...
     Если все-таки именно Брухич, а не кто-то другой, нанес удар Липкину? Брухич, который был именно в светлоголубом костюме. Брухич, который был в лаборатории Нудельмана и имел возможность украсть яд. Брухич, алиби которого на момент убийства Липкина не было достаточно надежно подтверждено. И единственный вопрос оставался без ответа - знал ли Брухич расположение на теле пресловутых точек иглоукалывания?
     Сингер следил за моими движениями и, похоже, за моими мыслями тоже. Во всяком случае, именно в тот момент, когда я задал себе этот вопрос, он сказал:
     - Брухич посещал курсы восточной медицины год назад. Он не афишировал свой интерес, да и курс почему-то выбрал на русском языке...
     - Он знал русский?
     - Очень плохо. Но разве нужно знать в совершенстве язык, если хочешь выучить, куда нужно вколоть иглу?.. Или нож...
     - Он что, уже год назад задумал убить Липкина?
     - Липкина или кого-то другого... Просто он понимал, что аферы, в которые он ввязался, имеют весьма неприятное свойство выплывать наружу, и тогда появляются свидетели и соучастники... Нет-нет,- добавил Сингер, увидев мои протестующие жесты,- я вовсе не обвиняю, я всего лишь рассуждаю. Во всяком случае, Брухич выбрал русский курс, поскольку его нет в официальном списке подобных курсов, и у полиции окажется меньше возможностей обнаружить его интерес к восточной медицине.
     Мне надоело кружить по салону, и я остановился перед Сингером.
     - Ну хорошо,- сказал я,- предположим... только предположим, поскольку эта версия выглядит весьма искусственной, что убил Липкина именно Брухич. Имел мотив и имел возможность. Но тогда получается нелепица: некто, видевший, как Брухич убивает Липкина, не заявляет об этом инспектору Хутиэли, а является ночью к убийце, и что? Пытается его шантажировать? Брухич не поддается шантажу, и тогда его убивают, используя в точности тот же способ? Неубедительно. Откуда было этого второму убийце знать, где Брухич держит цианид? Почему Брухич его впустил в домик? Почему вообще убийца поехал к Брухичу в ночь и дождь, не мог дождаться утра? К тому, же, тогда получается, что второй убийца тоже находился среди гостей Зильбермана. Не много ли убийц на душу израильского населения?
     - Что ты стоишь у меня над головой? - пожаловался Сингер.- Если бы ты сел, да еще и выпил немного, то мозги у тебя прояснились бы, и ты сам ответил бы на все свои вопросы. Могу ответить и я, но же любишь сам шевелить мозгами.
     Я сел и налил себе коньяка. Сингер был, конечно, прав. Не то, чтобы мозги прояснились, они и до этого были у меня в порядке, но мысли перестали метаться, и картина преступления предстала передо мной со всей очевидностью.
     - Если бы мне это пришло в голову раньше,- сказал я,- то еще вчера, разговаривая с Куперманом, я задал бы ему один конкретный вопрос, и все стало бы ясно.
     - Позвони сейчас,- предложил Сингер.
     - Поздновато,- пробормотал я.- Мая мне не простит, им с Амноном сейчас не до убийств и адвокатов.
     Но рука уже тянулась к телефонной трубке.
     - Между прочим,- флегматично заметил Сингер,- убийцу Брухича наверняка сейчас волнует тот же вопрос, что и тебя. Брон сумел на этот вопрос ответить и погиб. А Куперман ответ знал и раньше, но сидел в тюрьме и был для убийцы недосягаем. Иное дело - теперь...
     - Он и теперь недосягаем,- резко сказал я, не будучи, однако, уверен в своих словах.- Амнон находится под домашним арестом, и в доме дежурит полицейский.
     - Хорошо, если ты прав...- пробормотал Сингер.
     - Двоих он уже убил, не станет же...
     - Именно потому, что он убил уже двоих, ему ничего не стоит убить третьего,- пожал плечами детектив.- Я должен объяснять тебе психологию преступника?
     На другом конце провода трубку не брали.
     - Странно,- сказал я.- Не могут же Амнон с Маей так увлечься друг другом, что...
     Я набрал номер еще раз. Ответом были длинные гудки. Подождав минуту, я положил трубку. Мне было не по себе, хотя я и убеждал себя, что все это чепуха, Куперман, конечно же, в безопасности, что с ним может произойти, если за дверью квартиры сидит полицейский, а сама квартира на втором этаже, и окна выходят на людную улицу...
     - Позвони Хутиэли,- посоветовал Сингер, вставая.- Я, пожалуй, наведаюсь...
     Он быстро надел куртку, схватил свой зонт и выскочил за дверь, не дожидаясь, пока я дозвонюсь до инспектора.
    
     Глава седьмая
     УБИЙСТВАМ НЕТ КОНЦА
    
     Хутиэли не было на работе, и я попросил дежурного, чтобы он связался с полицейским, дежурящим у двери Купермана, и попросил проверить, дома ли освобожденный под залог. Дежурный, видимо, решил, что у адвоката началась мания преследования - действительно, куда мог деться Куперман из запертого помещения?
     Мобильный телефон Хутиэли был занят, о чем мне вежливо сообщил мягкий женский голос.
     Я начал расхаживать по салону, натыкаясь на мебель. Пришлось успокаивать самого себя. Да, убийца, убравший с дороги сначала Брухича, а потом Брона, психологически был подготовлен к тому, чтобы расправиться и с третьим человеком - убийца обычно теряет ощущение реальности, если ему кажется, или, тем более, если он уверен, что нужно убрать одного свидетеля, и все улики окажутся скрытыми. Убираешь одного, но за ним оказывается второй, которому, оказывается тоже что-то известно, и он может... За вторым - третий. И цепочка эта может тянуться, в принципе, до бесконечности, потому что на самом-то деле все обо всех что-нибудь да знают. На деле же обычно все заканчивается на второй или третьей жертве - либо потому, что все концы, действительно, оказываются запрятанными в воду, либо в результате быстрых действий полиции, разрывающих цепь убийств.
     В конце концов, убийца Брухича и Брона сделал отличный, с его точки зрения, ход, когда представил два убийства - Липкина и Брухича - одинаковыми по задумке и исполнению. Хутиэли до сих пор искал одного убийцу - по сути, он искал уже убитого Брухича и, естественно, все его усилия не могли привести к успеху. Я тоже шел по этой дороге, и тоже шел в никуда, все дальше удаляясь от истины, пока идея о человеке в сером не заставила повернуть и задуматься совершенно о другом.
     Но мог ли убийца рассчитывать на то, что, убрав двух свидетелей - Брона и Купермана,- он окажется в безопасности? Видимо, да, иначе зачем ему было стрелять в журналиста? Брон действовал на свой страх и риск и по счастливой случайности (а может, он знал что-то такое, мимо чего прошло мы с Сингером?) вышел на убийцу Брухича раньше всех. И был убит. Брон искал ответ целенаправленно и нашел его. А Куперман знал ответ, не догадываясь, что же именно он знает. Убрать Купермана следовало именно поэтому - он мог проговориться, даже не желая напакостить убийце.
     Я еще раз набрал номер Купермана - никто не брал трубку,- а затем номер Хутиэли - по-прежнему было занятно.
     Что объединяло всех этих людей - Липкина, Брухича, Купермана и неизвестного убийцу? Ответ лежал на поверхности - строительный бизнес. Следовательно, этот ответ наверняка был неверен. Все это слишком очевидно. Даже Хутиэли и Нисан с их мозгами, не желающими отвлекаться на посторонние, по их мнению, детали, должны были прежде всего сопоставить профессиональные интересы всех этих людей. Вероятнее всего, Нисан, будучи человеком достаточно дотошным, уже навел необходимые справки. Строительный бизнес, конечно, потенциально криминален, деньги здесь крутятся большие, особенно у нас, в Израиле, где цены на жилье не столько отражают реальный спрос и возможности рынка, сколько отвечают интересам подрядчиков. В данном же конкретном случае, если я правильно понял, речь шла об очень крупном, многомиллионном заказе, едва ли не самом крупном за последние годы. Было за что бороться, было кому дать взятку, было кого пихать локтями и... Убить? Не знаю, не знаю... Может, и убить. Но в таком случае цепочка должна достаточно легко вывести на убийцу. Достаточно задать вопрос - кому выгодно. Проследить прохождение контрактов, заказов, проверить банковские документы подозреваемых... Да, все эти люди (возможно, и убийца тоже) повязаны строительным бизнесом, но я уже убедил себя в том, что это было поверхностным объяснением.
     Куперман узнал для Брона нечто важное, и Брон поплатился за это знание жизнью. Куперман не подозревал, что эта информация действительно важна, иначе убийца не позволил бы ему до нужных сведений добраться. И это было нечто, не связанное напрямую с профессией Купермана. Нечто такое, что, по мнению Амнона, не составляло ценности ни для кого, кроме человека, задавшего вопрос,- Брона, в данном случае. Если бы Куперман думал иначе, он непременно выложил бы мне свои соображения. Я ведь спрашивал у него, о чем он говорил с Броном за час до убийства журналиста. И Амнон ничего от меня не скрыл. Точнее, ничего, что он считал важным. И если бы я задал тогда конкретный вопрос, Куперман, конечно, ответил бы конкретно. Но я вопрос не задал - в то время я думал, что речь идет именно о делах строительных...
     Я подошел к окну - дождь лил как из ведра. С одной стороны, это хорошо: полицейский, которому приказано дежурить у квартиры Купермана, не станет выходить на улицу, чтобы размять ноги.
     Черт возьми, чем так занят Хутиэли, что... А, наконец-то, линия освободилась, и инспектор сказал:
     - Слушаю, говорите.
     - Адвокат Барзель,- сказал я быстро.- Инспектор, попросите, пожалуйста, своего человека у дверей Купермана позвонить в квартиру и проверить, все ли там в порядке. Я попросил уже об этом дежурного, но уверен, что он предварительно пожелает получить ваше разрешение.
     - Не вижу причины,- раздраженно сказал Хутиэли.- Дежурный мне уже сообщил о вашем звонке. В квартире Купермана гремит телевизор. Программа новостей "Мабат", если вам интересно, что именно смотрит ваш клиент. Может, вы объясните мне, адвокат, что вас вдруг так обеспокоило? Или вы, наконец, тоже решили согласиться с выводами полиции? Решили, что Куперман может сбежать? Так я вам говорю - не может.
     - Сбежать он не может,- сказал я, - но к нему может кто-нибудь придти...
     - Никто к нему не приходил,- отрезал Хутиэли.
     - Ваш человек не покидал своего поста? - настаивал я.
     - Я отвечаю за своих людей,- сухо сказал инспектор.
     - В квартире Купермана не поднимают трубку телефона, я звонил уже несколько раз.
     - Это их право.
     - Так вы не дадите полицейскому указание заглянуть в квартиру и проверить, все ли в порядке?
     - Только в том случае, если вы, господин Барзель, объясните причину своего интереса.
     - Я полагаю, что убийца может попытаться покончить и с Куперманом, как с одним из главных свидетелей.
     Хутиэли хмыкнул, убийца продолжал у него ассоциироваться с Амноном, думать о втором кандидате ему не хотелось.
     - У вас мания преследования, адвокат,- буркнул инспектор и отключил связь.
     Осталось надеяться, что Сингеру повезет больше. Почему он не звонит, однако? Неужели еще не доехал?
     Мне не сиделось, но и выходить под дождь не было никакого желания. В конце концов, платили мне не за то, чтобы я разъезжал в дождь по тель-авивским улицам, а за то, чтобы я сидел на месте и шевелил мозгами.
     Но в мозгах у меня сейчас осталось одно лишь беспокойство. Возможно, это было всего лишь разыгравшееся воображение. Следовало бы его укоротить, но сделать это может лишь сообщение Сингера о том, что Амнон с Лией действительно смотрят "Мабат" или занимаются чем-нибудь, еще более важным и, надеюсь, приятным.
     Когда зазвонил телефон, я схватил трубку, не дождавшись окончания гудка.
     - Сингер,- сказал детектив.- Я в машине перед домом Купермана. Полицейский торчит под навесом у входа в дом.
     - Не у квартиры?
     - Нет. Возможно, у двери Купермана есть еще один...
     - Нет,- сказал я в свою очередь.- Хутиэли поставил одного дежурного. Считает, что достаточно. Можно ли подойти к квартире, минуя центральный вход?
     - Через крышу, естественно. Если выход на крышу с лестничной клетки не заперт изнутри. Это могут сделать жильцы соседних квартир...
     - Да, и войти в дом, как и выйти из него, тоже. Или всякий, кто скажет полицейскому, что идет не к Куперману, а к соседям. К сожалению, мне не удалось убедить инспектора, что...
     - Послушай, Цви,- прервал меня Сингер,- я попробую войти, сказав, что иду... черт, ты знаешь фамилии соседей Купермана? Ты же бывал у него.
     - Не помню,- с досадой сказал я.- Никогда не интересовался.
     - Ну хорошо,- вздохнул Сингер,- предоставь это мне. Пока.
     Он отключил телефон и, должно быть, приступил к выполнению своего плана, которым не счел нужным со мной поделиться. Опять мне оставалось только сидеть и ждать.
     Если бы Лии не было дома... Но она дома, и это хорошо. Если бы что-то произошло с Амноном, она давно бы уже подняла крик. Нет, должно быть, мы с Сингером все-таки зря запаниковали. Да, у нас есть подозрения, но... Сейчас он позвонит и скажет, что пьет колу в салоне у Куперманов, и что Амнон злится на весь белый свет, и...
     Зазвонил телефон, и мрачный голос Сингера произнес:
     - Не открывают. Звоню уже несколько минут. Сейчас спущусь вниз и позову этого раззяву.
     Должно быть, раззява понял, что не очень-то профессионально выполнял свои обязанности. Во всяком случае, еще через минуту Сингер сообщил:
     - Полицейский колотит в дверь, слышишь? Без результата. Сейчас он свяжется с Хутиэли, надеюсь, что он получит приказ взломать дверь.
     Держа трубку около уха, я одной рукой пытался надеть куртку.
     - Куда ты опять в такой дождь? - спросила жена, выглянув из своей спальни.- Сначала твой Сингер натоптал, теперь еще и ты уходишь...
     Женская логика - Сингер натоптал, а я ухожу, где связь?
     - Дела,- бросил я и выскочил за дверь. Сингер телефон отключил, и я сунул свой аппарат во внутренний карман куртки. У меня больше не оставалось сомнений - убийца успел добраться до Купермана. И до Майи? Он что, совсем свихнулся?
     Уже садясь в машину, вспомнил, что не взял пистолета. Ну и хорошо. Не на территории еду, лучше не иметь дополнительного искуса...
     По дороге, остановившись у светофора на перекрестке улиц Жаботинского и Ибн-Гвироль, я подумал, что есть на свете вещи поважнее спасения жизни Амнона Купермана. Это - поимка убийцы. Если до Купермана добрались, то мне там делать нечего. А вот убийца...
     Нет, зря я не взял с собой оружия. Адвокат, размахивающий пистолетом,- не та картина, которая может понравиться Хутиэли, но был ли у меня сейчас иной выход?
     И за светофором я, вместо того, чтобы свернуть на Ибн-Гвироль, продолжил движение на запад. Насколько я помнил, мне предстояло добраться до Бен-Иегуды.
     Заверещал телефон, и я прижал его к уху плечом.
     - Мы в квартире, Цви,- сказал Сингер.- Куперман с женой... Они в кухне. Оба мертвы. Первое впечатление - отравление цианидом. Запах миндаля. Яд, повидимому, находился в чашках с кофе. Чашки стоят на столе, одна опрокинута... Что?
     Он помолчал, в трубке были слышны какие-то голоса.
     - Извини, Цви,- сказал Сингер.- Явился инспектор Хутиэли с оперативной бригадой, требует, чтобы я удалился, но недалеко. После осмотра места происшествия желает со мной побеседовать.
     - Черт,- сказал я,- ты мне очень пригодился бы.
     - Где? - не понял Сингер.- Ты, собственно, куда направляешься, Цви? Разве не сюда?
     - Нет,- отрезал я.- Пока ты будешь втолковывать инспектору, что Куперман не убивал никого, в том числе и себя, убийца смоется. Я хочу с ним поговорить.
     - Эй,- беспокойно сказал Сингер.- Не делай глупостей, Цви. Что ты сможешь ему предъявить?
     - Есть кое-какие соображения,- уклончиво сказал я.- Не телефонный разговор.
     В трубке опять послышались голоса, а потом раздался голос инспектора:
     - Адвокат,- сказал Хутиэли,- на вашем месте я немедленно приехал бы сюда. Ваш клиент мертв, и все говорит о том, что это типичное самоубийство. Похоже, он не выдержал. Все-таки, Куперман не был профессиональным убийцей...
     О Господи, опять он о своем! Куперман убил троих - Липкина, Брухича и Брона,- а потом не выдержал и, поняв, что бравый инспектор от него отстанет, покончил с собой? И с любимой женой тоже - за компанию? Интересно, сам инспектор верит этому бреду или цепляется за него за неимением другой версии? Жаль, что сейчас не было никакой возможности что бы то ни было объяснять. Ехать к дому Купермана я, впрочем, не собирался.
     - Извините, инспектор,- сказал я,- но у меня другое срочное дело. Буду на связи. Кстати... Почему вы уверены, что это самоубийство?
     - Мы нашли яд. Собственно, его и искать не нужно было, он стоит на столе, рядом с чашками. Небольшой флакончик. Уверен, что на нем обнаружатся пальцы Купермана.
     Я тоже был в этом уверен, иначе убийце и стараться не стоило. Нехватало только предсмертного письма.
     - Приезжайте,- повторил Хутиэли.- К тому же, тут ваш человек, этот частный детектив. Я уж за него возьмусь, имейте в виду. Откуда вы оба знали, что Куперман покончит с собой? Вы же утверждали, что он невиновен...
     - Инспектор,- сказал я,- нет возможности начинать дискуссию. У вас свое мнение, у меня свое. Вообще говоря, Сингер нужен мне, а не вам, отпустите его, а через час - или в иное время, когда скажете,- мы оба будем в полиции и все объясним.
     Я вовсе не надеялся, что Хутиэли согласится.
     - Обойдетесь,- сказал он.- Сингер останется здесь.
     Он отключил телефон.
     Я как раз сворачивал на Бен-Иегуду. Дом, в котором жил убийца, был уже виден.
    
     Глава восьмая
     ТОТ ЛИ УБИЙЦА?
    
     На светофоре зажегся красный, я остановил машину, и в тот же момент хлынул такой ливень, что стекла мгновенно стали непрозрачными. Стук капель по крыше превратился в мерный рокот, впечатление было таким, будто я погрузился в подводной лодке на дно бурной реки неподалеку от водопада. Свет светофора угадывался - вроде бы он был все еще красным. Но, возможно, я принимал за светофор освещение какой-то витрины.
     Похоже, остальные водители были равно ошеломлены, никто не сигналил мне, подгоняя, возможно, никто и не видел моей машины. Я поставил машину на тормоз и откинулся на спинку, расслабив лежавшие на рулевом колесе руки.
     Если бы еще и мысли удалось так же расслабить... Сейчас, получив вынужденную передышку на несколько минут (ливень такой силы не мог продолжаться долго), я мог собрать в единое целое аргументы и заново сопоставить факты. Я знал, кто убил Липкина. Я знал, что убил Брухича, Брона и Куперманов. Я понимал, что, если этого человека не остановить, новых убийств избежать не удастся. В каждом человеке он будет видеть очередного опасного свидетеля. Совершая первое убийство, преступник полагает, что этим все и ограничится - убийство имеет причину и повод, которые всегда конкретны и не требуют, в своем большинстве, дополнительных действий. Если убийца находит в себе силы и разум не трогать свидетелей, то он может даже и не попасть в поле зрения полиции - в случае недостаточности основных улик. Но - нервы... Достаточно один раз сказать себе "этот человек меня раскрыл, его нужно убрать", и - все... Остановиться не удавалось никому. Особенно после убийства второго по счету свидетеля. Не знаю, как объясняют этот феномен психологи и объясняют ли вообще, но, убив второго по счету свидетеля, преступник как бы переходит некую черту, возникает качественно новая ситуация. Возможно, в мозгу преступника сдвигаются какие-то заслонки, не знаю. Но теперь он будет убивать и убивать - пока его не остановит полиция, поскольку с каждым новым убийством накапливаются факты, свидетельства, улики. Хутиэли это поймет в ближайшее время, не так он глуп, каким порой хочет казаться. Но за это время, пусть час или два, может произойти следующее убийство, и, если даже мне понятно, что Куперман был для убийцы потенциально опасен, то кто покажется этому человеку, уже переступившему грань между разумом и безумием, кто покажется ему опасным через несколько минут?
     А достоверных доказательств у меня не было. Да, соображения. Да, косвенные улики. И что? Если я заявлюсь сейчас к нему со своими обвинениями, не предстоит ли мне стать очередной жертвой? Оружия с собой нет. Доводы разума на него уже могут не действовать.
     Нужно было выбрать. Если я отправлюсь к дому Куперманов, то сколько потребуется времени, чтобы обратить Хутиэли в свою веру? И кто гарантирует, что за это время не случится нового убийства? И я даже не знаю - кто сейчас в наибольшей опасности.
     А если я отправлюсь к преступнику, то не исключено, что новой жертвой буду сам.
     Может, я просто трушу? В конце концов, я был защитником Купермана, и защитить его мне не удалось. Уж лучше бы судья Сегаль не отпускал беднягу Амнона под залог! Но теперь я не выполняю ничьих поручений, никто не заплатит мне за то, что я, рискуя жизнью...
     Ливень прекратился внезапно, будто на небе повернули кран. Конечно, продолжало лить, но это был уже тривиальный зимний дождь, неприятный, но привычный. На светофоре горел зеленый, и водители машин, стоявших позади меня, начали сигналить с таким ожесточением, будто сами несколько секунд назад не протирали глаза в попытке разглядеть хоть что-то за окнами салона.
     Я переехал перекресток, приблизившись к дому убийцы на пару десятков метров. Вдоль тротуара, как обычно в Тель-Авиве, стояли машины - так плотно, что втиснуться не было никакой возможности. Пришлось проехать мимо дома, я даже не успел заметить, горит ли свет в нужных мне окнах. Впрочем, и сами окна я бы не мог определить с должной степень вероятности. Завернув за угол, я убедился, что места для парковки нет и здесь. Обычное дело, но на меня оно произвело впечатление "голоса свыше". Кому-то там, на небе, очень не хотелось, чтобы я парковал свою машину и шел объясняться с человеком, уже убившим троих и готовым убить любого, кто станет свидетелем или обвинителем. Адвокат? А что, адвокат слелан из другого теста?
     В двух метрах от дома убийцы я думал о том, не уехать ли отсюда, пока жив? Впрочем, Сингер знает, куда я направился, и, если со мной что-нибудь случится... Большое утешение для трупа.
     Я сделал полный оборот вокруг квартала, так и не найдя, где остановиться, и опять проехал мимо нужного мне подъезда. Все,- подумал я,- это знак. Уезжаю. И в этот момент мне, действительно, был подан знак: у одной из стоявших перед домом машин вспыхнули габаритные огни, и она начала медленно выворачивать на проезжую часть. Я замедлил движение, прицеливаясь встать на освобождающееся место.
     Хорошо, что я поднял глаза и посмотрел на водителя отъезжавшей "даяцу". Это был он. Он был один, и он куда-то собрался, на ночь глядя.
     Я сделал знак фарами, но убийца решил, видимо, что я прошу его побыстрее освободить место для парковки. Машина ускорила ход, вырулила на улицу, и мне пришлось за долю секунды принимать решение: становиться ли освобожденное место (сейчас в этом просто не было смысла!) или устроить слежку, непрофессионально подражая моему другу Сингеру. Было, конечно, еще и третье решение - отправляться домой,- но в тот момент оно мне в голову не пришло.
     Я прервал левый поворот и повернул следом за удалявшейся машиной. Кто-то, ехавший за мной, решил, что я просто издеваюсь, и начал истошно сигналить. Я так и слышал крепкие ругательства в свой адрес. Перебьется.
     Автомобиль убийцы заворачивал вправо. Я очень надеялся, что он не свернет тут же в одну из многочисленных поперечных улиц. Этого не произошло. Свернув на Жаботинского, я увидел впереди нужную мне машину и пристроился за ней, оставив между нами какую-то колымагу семидесятых годов.
     Ну хорошо, - спросил я себя,- зачем я это делаю? Убийца может отправиться в гости. Он может просто проветривать свою нервную систему - у него она в беспорядке. Теряю время. Не лучше ли вернуться домой и взять оружие? За это время и Сингер может освободиться.
     "Даяцу" выехала на улицу Намир и перед светофором перестроилась в левый ряд, включив знак поворота влево. Он решил направиться в Рамат-Авив? Или еще дальше - на север? Колымага, ехавшая между нами, свернула вправо, и я оказался в нескольких метрах позади "даяцу". Убийца мог бы увидеть меня в зеркальце. Впрочем, что он мог увидеть в темноте? Только яркий свет фар? К тому же, дождь опять усилился, что делало мою нелепую погону попросту бессмысленной - если "даяцу" оторвется от меня еще на десяток метров, я просто потеряю ее из вида.
     Мы свернули влево и помчались в сторону Рамат-Авива. Пронеслись под мостом, миновали поворот на университет, а потом и улицу Эйнштейна, замелькали пригороды, скорость, несмотря на мокрое шоссе, возросла до ста километров в час. Я внимательно следил за "даяцу", но вовсе не был уверен, что машина, находившаяся сейчас в поле моего зрения, была та, за которой я следовал несколько минут назад. Нехватало еще ошибиться в объекте...
     Ожил радиотелефон, и я нажал на щитке клавишу громкого разговора.
     - Цви,- это был голос жены,- я ложусь спать. Ты скоро?
     - Надеюсь,- сказал я.- Закончу с одним делом и вернусь.
     - Что-то у тебя в последнее время слишком много дел по вечерам,- язвительно сказала Рина.- Не завел ли ты подружку?
     О, Господи! Нехватало только именно в этот момент выяснять семейные отношения...
     - Подружку? - хмыкнул я.- Врагу моему таких подружек... Ложись, я действительно скоро...
     Впереди был поворот на Герцлию и следом - на Герцлию-питуах. Я отключил телефон и сосредоточился. Пожалуй, я догадывался уже, куда направился убийца. Если я прав, то одно из двух - или между этими людьми были какие-то свои отношения, оставшиеся вне моего поля зрения, или... Или он отправился устранять очередного свидетеля. Не слишком ли много? И если так, не пора ли звать на помощь?
     Мы действительно свернули влево и начали петлять между виллами и коттеджами. Теперь уже можно было сказать наверняка: он ехал на виллу Зильбермана. Хотел бы я знать - по взаимной договоренности, или решил нагрянуть, как брошенный террористом камень?
     Здесь, в отличие от Тель-Авива, было достаточно места, чтобы припарковаться, и я не стал рисковать - остановил машину, не доехав квартала. Убийца поставил свою "даяцу" перед дверью Зильберманов, и я увидел тень, нырнувшую в дверь.
     Ждать? Попытаться войти? Попробовать подслушать, о чем они будут разговаривать? Ничто, кроме интуиции, не заставляло меня думать, что приближается развязка. Ничто, кроме интуиции, не подсказывало мне, что я могу стать свидетелем нового преступления. Но голос интуиции кричал так громко, что я просто вынужден был его слушать.
     Дождь неожиданно прекратился - в который уже раз! - и я решил выбраться из машины, оставив зонт на заднем сидении. Насколько я знал, вилла Зильберманов была обнесена невысоким забором, по фасаду высота достигала полутора метров, это я видел сейчас своими глазами. Знаменитая площадка, где несколько дней назад прогуливались гости Зильбермана, располагалась позади дома, и мне, конечно, была не видна. Небольшие ворота, в темноте казавшиеся черными, были приоткрыты, и я проскользнул во двор - точнее, это я так думал, что проскользнул, на самом-то деле меня наверняка мог бы увидеть каждый, кто в это время выглянул бы из окон первого этажа.
     Двумя шагами перемахнув открытое пространство перед домом, я прижался к стене рядом со входной дверью. Из-за двери доносились мужские голоса, в салоне первого этажа разговаривали двое - убийца и хозяин виллы. Слов различить было невозможно, и я несколько секунд раздумывал, что делать дальше.
     Сделал, на мой взгляд, единственное, что имело смысл: обогнул дом и оказался на том самом заднем дворе - небольшой, огороженной каменным заборчиком, площадке, покрытой плитками. Из салона сюда вела узкая дверь - естественно, она была закрыта,- но между раздвигающимися рамами широкого окна, как мне показалось, была щель. Я не видел ничего, что происходило в салоне, потому что, хотя шторы и были сдвинуты, но обзор закрывал плотный темный занавес. Но слышно было хорошо. Да и меня видеть из салона никто не мог.
     Осторожно ступая, я приблизился к окну и застыл, помолившись про себя, чтобы ливень не припустил опять.
     - Послушайте, Шиндлер,- это был голос Зильбермана,- я не очень понимаю, чего вы, собственно, от меня хотите. Сделка, которую вы предлагаете, не принесет мне никакой прибыли. В прошлом году я уже вкладывал деньги в подобное предприятие и потерял двести тысяч. Я не Ротшильд, чтобы разбрасываться деньгами.
     - Я бы на вашем месте согласился,- сказал Шиндлер.- Вы правы, это рискованная затея, деньги вы практически наверняка потеряете, а я практически наверняка заработаю полмиллиона. Но это не так много, согласитесь, если речь идет о жизни и смерти.
     Зильберман хмыкнул.
     - О чьей жизни, извините,- спросил он,- и чьей смерти?
     - О вашей жизни,- спокойно отозвался Шиндлер,- и о смерти Брухича с Броном. Разве то, что я вам сказал, не убедительно?
     Интересно, что он успел сказать Зильберману, пока я подбирался к своему укрытию? И зачем он вообще должен был Зильберману что-то говорить? Должно было быть наоборот! Если Шиндлер, как мы с Сингером предположили, убил Брухича с Броном, а затем покончил с Куперманами, зачем он разговаривает с Зильберманом так, будто...
     Не может быть!
    
     Глава девятая
    
     ТОТ, КТО УБИЛ
    
     Должно быть, собеседники отошли в другой конец салона - звук голосов неожиданно стал глухим, а слова перестали быть понятными. Я стоял практически напротив раздвинутых рам, но от Зильбермана с Шиндлером меня отделял непрозрачный занавес, и я не видел, где они находятся. Конечно, и они не могли видеть меня - это было преимущество, но весьма, впрочем, незначительное: о содержании разговора я мог только догадываться.
     Подслушивать - вовсе не богоугодное занятие. Особенно для преуспевающего адвоката. Даже если бы Шиндлер (ну, не Зильберман же, на самом деле!) сейчас признался своему собеседнику в том, что убил четверых, мне нечего было бы с этим признанием делать. Мне нужно было не признание, а улики. Желая заполучить какие-то доказательства, я ехал за машиной Шиндлера. Что-нибудь вещественное, что я мог бы передать Хутиэли в качестве доказательства вины.
     К чему было слушать разговор? Более того, зачем мне разговор, который ломает построенную мной (и, видимо, Сингером тоже) стройную конструкцию?
     Ибо только Шиндлер, и никто иной, имел основания и возможность убить сначала Брухича, а за ним - Брона и Куперманов.
     Человек в светлоголубом - чепуха. Нож в спину Липкину воткнул Брухич, и Куперман видел это своими глазами, так и не поняв, чему стал свидетелем. Но на том вечере оказался человек, которому нужна была смерть - не Липкина, вовсе нет, но именно и только Брухича. Шиндлер с Липкиным и знаком не был, но с Брухичем имел дела не первый год. Знал ли Шиндлер, принимая решение, что именно Брухич убил Липкина? Или просто воспользовался случаем? Скорее всего - второе. Шиндлер находился в салоне во время убийства, имел стопроцентное алиби и мог ни о чем не беспокоиться. Но он-то знал, что подозревать начнут каждого, кто был во дворе. Значит - и Брухича. И если его убрать именно теперь...
     Так. Алиби на время убийства Брухича у Шиндлера нет и быть не может. Как все могло происходить? После вечеринки Шиндлер на время (полчаса-час, больше не нужно) исчезает, чтобы заполучить цианид. Где? Как? Не мое это дело - разбираться. Хотя могу предположить. Растворы цианидов используют в сельском хозяйстве и садовых делах. У Шиндлера есть брат в Ариэле, а у брата есть участок земли, и практически наверняка в доме имеется и...
     Это понятно, сам Шиндлер вовсе не скрывал на следствии, что ездил после Зильбермана к брату в Ариэли. Оттуда - к Брухичу, где он и повторил в точности то, чему стал свидетелем на вечеринке. Конечно, Брухич без тени сомнений впустил Шиндлера к себе в садовый домик - они ведь были знакомы не первый год... А как Шиндлер вышел, мне уже было известно.
     Но, видимо, о том, что делал Шиндлер, догадался журналист. Брон покинул подружку, съездил домой за пистолетом и отправился добывать дополнительную информацию. Тем временем арестовали Купермана, и Шиндлер решил, что для него лично опасность миновала. Журналист свалился на него, как снег на голову. Однажды убив, Шиндлер был морально готов и ко второму преступлению. Договорился с Броном о встрече и... Дальше - по сценарию Хутиэли, только в машине с журналистом был, конечно же, не бедняга Амнон, а этот чертов Шиндлер.
     Но, убрав с пути Брона, Шиндлер, видимо, уже плохо соображал. Впрочем, почему же плохо? Он соображал ровно настолько, чтобы вычислить всех, кто мог хотя бы путем умозаключений придти к выводу о том, кто был убийцей. Конечно, Куперман. Но как, черт возьми, удалось Шиндлеру отравить вечерний кофе Амнона и Маи?
     Собственно, именно на этот вопрос я и хотел получить ответ от этого негодяя. За ответом и ездил. А вместо ответа получил новую загадку - о чем Шиндлер говорил с Зильберманом минуту назад? Если Зильберман тоже догадался, кто убил Брухича (почему и нет, мотив всех этих преступлений связан с большими деньгами в строительных аферах, а здесь они повязаны все - большая часть гостей Зильбермана имела какое-то отношение к строительному бизнесу), так вот, если Зильберман тоже вычислил Шиндлера, то именно хозяин и должен был шантажировать своего гостя. Но не наоборот же!
     Что-то ускользнуло от моего внимания. Что?
     Может быть, Зильберман начал грозить Шиндлеру, а тот, в свою очередь, нашел, чем прижать хозяина дома? Ты, мол, держи язык за зубами, а то ведь и я про тебя кое-что знаю. Более того, знаю столько, что лучше бы тебе поделиться, чтобы я...
     Нет. Чем мог прижать Зильбермана Шиндлер, если сам Зильберман держал Шиндлера за горло своим знанием об убийстках?..
     Мне катастрофически недоставало информации. Я нутром чуял, что именно сейчас, в течение часа, завершится это дело, что убийца находится за этой занавеской, и что, возможно, именно в разговоре, который я слышу, но не могу понять, произносятся слова, принципиально важные для расследования. Слова сами по себе не значат ничего, но могут при правильном ведении дела вывести на материальные свидетельства преступления. На то место, откуда Шиндлер взял цианид. На истинный мотив преступления. На тот способ, которым воспользовался Шиндлер, чтобы отравить Куперманов. Черт, я обязательно должен был услышать хотя бы часть разговора!
     Осторожно приблизившись к разведенным рамам, я протянул руку и медленно-медленно начал раздвигать занавес. Это была тяжелая материя, висевшая свободно, складками, и складок этих было столько, что создать видимость движения от случайного порыва ветра было просто невозможно. В салоне горел свет, и Зильберману с Шиндлером достаточно было одного взгляда на шевелящийся занавес...
     Голоса неожиданно стихли, я прислушался и не уловил ни единого звука. Что такое? Они молчат и смотрят, как я пытаюсь раздвинуть занавес? Или они с Шиндлером вышли из салона?
     Дождь, который мелко моросил все это время, начал усиливаться. Стоять с зонтом в руке было не просто неудобно, но в высшей степени нелепо. Нужно было на что-то решаться. В салоне было по-прежнему тихо, и я, теперь уже не таясь (будь, что будет!), с шумом раздвинул занавес и заглянул внутрь.
    
     Никого.
     Я перелез через невысокий подоконник и оказался в салоне. Прислушался. Голоса доносились со второго этажа, куда из коридорчика вела винтовая лестница. А может, это был телевизор? Где-то на втором этаже зеверещал телефон, и я инстинктивно нащупал в боковом кармане собственный аппарат. Нехватало сейчас, чтобы мне кто-нибудь позвонил. Мысль эта свидетельствовала только о том, как были напряжены мои нервы - я же сам отключил сотовый телефон, выходя из машины!
     Наверху трубку не брали. Поверещав минуту, телефон умолк, а разговор, тем временем, продолжался, не прерываясь. Наверное, все-таки телевизор. Я подошел к основанию лестницы и поставил ногу на первую ступеньку.
     Наверху громыхнул выстрел.
     Господи! Еще один убитый... Неужели они так и не сговорились, и гостю пришлось убить хозяина? Или (есть ведь надежда!) - только ранить?
     И что делать мне?
     Бросаться наверх - под пулю? Убийца уже потерял всякое представление о реальности, неожиданно возникший свидетель для него - всего лишь новая мишень. Более того, сейчас Шиндлер спустится вниз, он ведь не станет ждать у тела, когда кто-нибудь явится на виллу! Спустится, увидит меня...
     Наверху действительно послышались шаги. Тремя шагами я пересек салон, схватил зонт и перекинул ногу через подоконник. Скорее во двор, на улицу, а там - включить телефон и вызывать подкрепление. Если Хутиэли не полный идиот, то должен будет примчаться, оставив на квартире Куперманов своих людей. Может, и Сингеру позволит приехать. Скорее...
     Я повернулся спиной к салону и перекинул через подоконник уже и вторую ногу, когда услышал резкий оклик:
     - Эй! Что такое? Стоять!
     Характерный щелчок спущенного предохранителя не оставлял сомнений в намерении Шиндлера. Еще один свидетель - о, Господи...
     Я застыл. Если сейчас рвануться вперед и вывалиться наружу, то на секунду-другую меня от убийцы скроет плотный занавес. Даже если он выстрелит, я успею упасть и броситься в сторону. И что? Пока я буду огибать дом, он откроет входную дверь и встретит меня во дворе. Я не успею добежать до машины. Я ничего не успею.
     Поздно.
     Я медленно повернул голову и посмотрел Шиндлеру в глаза.
     Черт возьми... Это был не Шиндлер. В середине салона, направив на меня пистолет, стоял Зильберман.
     - Перелезайте обратно, адвокат,- хмуро сказал он.- Поговорим.
     Господи, какая глупость - выходить из дома без оружия!..
     - Поднимите руки,- потребовал Зильберман, когда я опять оказался в салоне.
     Пришлось подчиниться. Зильберман подошел ближе и, не спуская пальца с курка, похлопал меня по карманам. Если он и удивился, не обнаружив у меня оружия, то виду не подал. Пришлось ему довольствоваться сотовым телефоном, который он достал из моего бокового кармана и, убедившись, что аппарат отключен, бросил на диван.
     Черт возьми, подумал я, он-то чего меня боится? Да, он убил Шиндлера, можно сказать, на моих глазах. Но ведь Шиндлер его шантажировал, я это слышал своими ушами, Шиндлер уже убил четверых, и Зильберман не сомневался, что сможет убить и пятого. Он защищался, стрелял для спасения собственной жизни, и, если он захочет, я это докажу в суде. Но для этого он должен попросить меня, а не размахивать оружием!
     - Сядьте,- сказал Зильберман и кивнул в сторону кресла.
     Пришлось сесть. Кресло было глубоким, я едва не утонул. Чтобы подняться, потребовалось бы несколько секунд, теперь хозяин, который продолжал стоять, мог немного расслабиться. Он действительно расслабился и даже опустил пистолет, отступив, однако, на пару шагов.
     - Послушайте,- сказал я.- Может, уберете оружие? Я ведь на вашей стороне.
     Зильберман поднял брови.
     - Да? - удивленно спросил он.- Вы лезете ко мне через окно, бродите по дому, а, когда я вас обнаруживаю, заявляете, что не вошли в дверь, потому что вы на моей стороне?
     - Видите ли,- заговорил я, стараясь подбирать единственно верные слова,- я преследовал убийцу. У меня не было доказательств, только кое-какие соображения, и мне нужны были факты. Этот человек вошел в ваш дом. Он был опасен, и я предпочел...
     - Вы предпочли послушать,- перебил Зильберман.- Много ли услышали?
     - Он шантажировал вас, верно? Видимо, вы представляли для него опасность. Он уже убил четверых...
     - Четверых? - Зильберман нахмурился.- Вы сказали - четверых?
     Конечно, он еще не знал о смерти Куперманов. Вряд ли Шиндлер стал об этом рассказывать.
     - Супруги Куперман умерли от отравления цианистыми соединениями пару часов назад,- объяснил я.
     - И вы полагаете...- задумчиво произнес Зильберман.
     - Послушайте, господин Зильберман,- сказал я с нажимом.- Нужно немедленно позвонить в полицию. Нужно немедленно позвонить в скорую помощь. Нельзя сейчас сидеть, сложа руки, и дискутировать. Я понимаю, что этот человек привел вас в состояние стресса, вы не отдавали отчета... Но сейчас вы должны...
     - Должен, не должен,- раздраженно сказал Зильберман.- Я позвоню в полицию, но сначала мне хотелось бы знать, что вы имеете против Шиндлера. Да, мне пришлось его убить, потому что... Ну, вы верно оценили ситуацию, он меня шантажировал. Я не сдержался и... Но это все равно убийство, и что мне грозит?
     - Если мне удастся доказать в суде, что это было убийство в пределах необходимой самообороны, то вам не грозит ничего! - воскликнул я.- Даже если вы превысили эти пределы... Ну, года три-четыре, и, скорее всего, условно.
     - Всего-то? - со странной интонацией произнес Зильберман.- Неплохо. Но вы мне не ответили на первый вопрос: что у вас есть против Шиндлера? Согласитесь, одно дело - убить убийцу, и другое...
     - Он убил четверых,- убежденно сказал я.- Он был на вашем вечере, когда Брухич убил Липкина. У них было свои давние отношения - не поделили крупные суммы... Но свои отношения были и у Шиндлера с Брухичем. Я долго считал - ошибочно,- что в этом деле все повязано на строительном бизнесе. Из-за этого шел в неправильном направлении. Нет, у Шиндлера к Брухичу были свои счеты. Помните взрыв на базе Эмуним?
     Признаюсь, я и сам догадался об этом лишь час назад. Просто не приходило в голову сопоставить с нынешними событиями то, что происходило пять лет назад и что давно забылось. На военной базе Эмуним произошел взрыв, погиб сын Шиндлера Гай, ему было, кажется, девятнадцать. В газетах о причинах взрыва и о том, как этот инцидент сказался на персонале базы, сообщалось очень скупо, военная цензура держала информацию под спудом. Но мне были известны подробности. По мнению экспертов, причиной взрыва могла стать преступная халатность майора Брухича, который в то время был заместителем начальника базы. Обвинить Брухича не смогли - не было достаточно доказательств. Но с должности уволили - для острастки. Майору пришлось уйти из армии, тогда он и занялся строительным бизнесом, довольно быстро сделав себе имя. С Шиндлером Брухича связывала многолетняя дружба - если говорить о внешних проявлених их отношений. Но что думал о Брухиче его друг Шиндлер на самом деле? Ведь он был уверен, что, если бы не Брухич, его Гай был бы сейчас жив!
     Похоже, что и Зильберман вспомнил тот давний инцидент и сложил два и два. В его глазах мелькнуло понимание.
     - Вы думаете, что...- он помедлил.- Да, это возможно. Люди убивали и по меньшим поводам... Но почему именно в ту ночь?
     - Когда погиб Липкин, Шиндлер мог подумать, что это - шанс. Возможно, он видел, как это произошло, ведь он находился в салоне неподалеку от окна. Час спустя он, как и все, знал, что нож был отравлен. И ему пришло в голову повторить этот сюжет. Наверняка у него дома были соединения цианида, сейчас это ведь не такая уж редкость... Он отправился к Брухичу и убил его. Но... Ему не повезло. Убийство Липкина видел не только он, но и Брон. Если Шиндлер умолчал о виденном на допросе по одной причине - хотел воспользоваться случаем, то Брон по другой - хотел раздобыть потрясающий материал для репортажа. Он даже за пистолетом заехал в ту ночь. И следовал за Шиндлером на своей машине, видел, как тот проник на участок Брухичей. Возможно, видел, тут у меня нет доказательств. Но, как бы то ни было, теперь Брон был опасен, и Шиндлер его убрал - убил из его же пистолета. Казалось бы, можно вздохнуть спокойно... Но тут судья отпускает под залог Купермана - причем во второй уже раз. Это означает, что полиция продолжает подозревать именно Купермана во всех убийствах, но не может пока представить убедительные улики. Если теперь Куперман исчезнет... Улики останутся, а опровергнуть их будет некому. Шиндлер хотел обезопасить себя. И убил Купермана.
     - Каким образом? - нахмурился Зильберман.
     - Он приходил к Куперманам сегодня почти сразу после того, как Амнона выпустили,- объяснил я.- У него было достаточно времени, чтобы отравить все, что было в доме съестного...
     - Многие приходили,- буркнул Зильберман.- Я тоже, кстати говоря. Приехал, чтобы поздравить Амнона. Вы хотите сказать, что он мог и мне предложить этот отравленный... что там у него было отравлено?
     - Кофе,- сказал я.
     Зильберман передернул плечами - должно быть, представил себе, как лежит хладным трупом рядом с Амноном и Маей. Я его понимал.
     - А потом он приехал к вам,- сказал я,- потому что вы ведь знали о той истории на базе. Вы в то время проходили резервистскую службу, верно?
     - Да...- протянул Зильберман.- Но, знаете, адвокат, мне и в голову не пришло, что именно это было причиной... Он меня шантажировал, требовал, чтобы я держал язык за зубами, но я был уверен, что причина в другом. Потом он набросился на меня с кулаками, и мне ничего не оставалось, как...
     - Конечно,- кивнул я,- вам ничего не оставалось, вы знали, где лежит пистолет... К сожалению, я не видел, как все происходило, иначе смог бы выступить свидетелем...
     - Но вы ведь все слышали! - воскликнул Зильберман.
     - Я слышал начало вашего спора,- пояснил я.- Потом вы поднялись на второй этаж...
     Показалось мне, или на самом деле где-то скрипнула дверь? Похоже, Зильберман не обратил на это внимания, он думал, сопоставлял факты, наверняка пытался оценить собственные шансы. Шансов у него было много, если...
     Вот именно - если. И теперь - он знал это - все зависело от меня. От меня как адвоката? Или от меня - как свидетеля?
     Черт возьми, мне нужно было уйти отсюда живым и, по возможности, здоровым. Буду я защищать этого человека в суде или нет - вопрос второстепенный. Во всяком случае, все детали убийств теперь уложились в моем сознании. Вот только сохранить бы еще само сознание...
     По-моему, между мной и Зильберманом все же установилась некая атмосфера если не взаимного доверия, то, по крайней мере, отсутствия подозрительности. Вообще говоря, он мог бы уже спрятать свой пистолет и позволить мне встать из этого проклятого кресла, где я ощущал себя беспомощной мишенью.
     - Потом мы поднялись на второй этаж, - повторил мои слова Зильберман,- и это были самые кошмарные минуты в моей жизни.
     Слишком много пафоса. Минуты, конечно, были кошмарными, это верно, но и переигрывать не стоило.
     Я опять услышал скрип. Теперь уже и Зильберман обратил внимание. Он поднял пистолет и направил мне в грудь - отвратительное ощущение, будто глаз смерти. Нехватало только, чтобы у него именно теперь сдали нервы.
     - Нужно все-таки позвонить в полицию,- сказал я.- Чем больше времени мы тут теряем, тем труднее мне будет потом выступать в суде в вашу защиту. Вы понимаете, что даже, действуя в пределах необходимой самообороны...
     - Помолчите! - крикнул Зильберман, и я немедленно прикусил язык.
     Отступив в сторону короткого коридорчика, он не спускал с меня глаз. Еще не убедился в моей лояльности? Ну что я еще мог сказать?
     Зильберман стоял уже у первой ступеньки лестницы, которая вела на второй этаж. Он думал, что звуки доносились оттуда? Черт, может, Шиндлер оказался только ранен и сейчас сверху появится нога, нашаривающая ступеньку?
     Все, что произошло потом, уложилось по времени в десятую долю секунды.
     Что-то серое свалилось на спину Зильбермана, пистолет выпал из руки и, естественно, выстрелил, пуля свистнула, как мне показалось, у самого моего уха, потом сверху упало еще что-то тяжелое, оказавшееся при ближайшем рассмотрении никем иным, как Сингером, который бросился ко мне и спросил:
     - С тобой все в порядке?
     Я молчал, глядя, как инспектор Хутиэли заламывает руки Зильберману и пытается надеть на него наручники.
     - Помог бы,- сказал я Сингеру.
     - Сам справится,- отмахнулся детектив.
     Так оно и оказалось. Минуту спустя в салон вломилась полицейская бригада, и Зильбермана, вопившего что-то нечленораздельное, уволокли в машину.
     Инспектор, отдуваясь, подошел к креслу и встал надо мной.
     - Послушайте, адвокат,- сказал он недовольным голосом.- Нельзя было без театральных эффектов?
     - Рад,- заявил я, с трудом поднимаясь на ватных ногах,- рад, что вы изменили свое мнение о вине бедняги Купермана.
     - Иногда и частные детективы приносят пользу правосудию,- с лицемерным вздохом заявил Хутиэли.
    
     * * *
     - Я ведь действительно до последней минуты был убежден, что убийца - Шиндлер,- сказал я Сингеру, когда мы час спустя сидели в моем салоне и пытались успокоить нервы, потягивая "Камю".- Если бы Зильберман не суетился и не заставлял меня не только рассказывать ему свою версию, но еще и думать при этом... Но ты-то как пришел к правильному выводу?
     - Послушай, Цви, ты меня удивляешь! - воскликнул Сингер.- Я с самого начала подозревал именно Зильбермана, а вовсе не Шиндлера! Не хочешь ли ты сказать, что, когда мы говорили с тобой о том, что теперь убийца не уйдет, то имели в виду разных людей?
    
     - Похоже, что так,- нехотя признался я.
     - Если говорить о последовательности действий,- продолжал Сингер,- то ты все реконструировал верно. Ошибка в объекте - нередкий случай, тебе ли не знать. Все так и было. Зильберман, а не Шиндлер, видел, как Брухич нанес удар. Зильберман, а не Шиндлер, тут же понял, что это - шанс. Алиби, как ты знаешь, на ту ночь не было ни у кого из гостей Зильбермана, но не было и у хозяина, который как-то все время выпадал из поля зрения. У Шиндлера были основания не любить Брухича - из-за того взрыва на базе... Но и тут не все ясно. Против Брухича не было улик. Возможно, что и вины не было тоже. А вот у Зильбермана против Брухича накопилось к тому вечеру немало претензий. Все-таки, речь шла не о личных счетах, как ты пытался уверить Зильбермана, а именно о больших деньгах. Об очень больших. Было из-за чего убивать...
     - Да? - удивился я.- И какая именно сумма, по твоему мнению, может оправдать убийство? Миллион?
     - По-моему - никакая,- отпарировал Сингер.- А для Зильбермана планка находилась довольно низко. Не миллион, конечно. Что ты скажешь о пятнадцати миллионах с возможностью увеличения до пятидесяти?
     - У тебя есть документы? - поинтересовался я.
     - Нужно понимать твои слова как задание? - спросил Сингер. Я кивнул.- Займусь с утра. Но имеет ли смысл? Теперь Хутиэли и сам раскрутит.
     - У него свои методы, у нас свои,- сказал я.
     - А кого ты собираешься защищать, Цви? Ни Амнона, ни Маи нет в живых. Невиновность Купермана сомнений не вызывает. Как не вызывает сомнений вина Зильбермана.
     - Адвокаты - волки,- заявил я.- А волков кормят ноги. Убежден, что завтра именно ко мне явится убитая горем жена Зильбермана и попросит взяться за его защиту. Ты думаешь, что я откажусь?
     Сингер так не думал.
     - Ты хочешь, чтобы я искал доказательства вины Зильбермана или доказательства его невиновности? Если последнее - то нанимай другого детектива.
     - Мне нужна истина,- заявил я.- Может, удастся добиться для Зильбермана не пожизненного заключения, а пятнадцати лет. Или десяти.
     - Не понимаю я вас, адвокатов,- пожаловался Сингер.- Этот негодяй убил четверых, в том числе твоего друга и клиента. Да я бы таких, как он...
     - Вот потому-то,- назидательно сказал я,- ты стал детективом, а я предпочел профессию адвоката. Или ты думаешь, что Йорам Шефтель защищал этого нацистского прихвостня Демьянюка, испытывая к нему хоть какую-то симпатию?
     - Я бы не смог,- пожал плечами Сингер.
     Я встал и подошел к окну. В комнате было уже слишком натоплено и душно, я распахнул раму и поднял штору. Сырой воздух ворвался снаружи вместе с шумом вечернего Тель-Авива. Огни реклам мешали видеть небо, но я был уверен, что тучи разошлись и появились звезды.
     Дождь кончился наконец.