Андрей Буторин
ПОДСАДКА
Я никогда не интересовался историей пивоварения — я просто люблю пить пиво. Знаю только, что варить его впервые начали чуть ли не в каменном веке. Варят и сейчас, в двадцать втором. И пьют, естественно. Что мы сейчас с Витькой Мазуруком и делаем.
Вообще-то нам алкоголь на время обучения запрещен. Точнее, мне запрещен, ведь именно я готовлюсь к участию в Полете, а Витька работает в техническом отделе Центра Подготовки. Ему в выходной пропустить кружечку-другую не возбраняется. Правда, он заказал уже четвертую. Зато я растягиваю удовольствие с одной-единственной. Все же голова у меня имеется, понимаю, что запрет на алкоголь не чья-то глупая прихоть, а жесткая необходимость. Поэтому, я хоть и нарушаю сейчас, но совсем чуть-чуть, да и повод для этого имеется — я вошел таки в число сорока счастливчиков, половина из которых отправится в Полет. Или в ПМП, как его сокращенно называют, что значит “Первый Межзвездный Полет”. Но чаще этот поистине грандиознейший проект называют просто Полет, зато именно так — с заглавной буквы.
Старт назначен через год, точнее, через одиннадцать с половиной месяцев — 6 апреля 2162 года. Полетят двадцать человек — десять мужчин и десять женщин, — двадцать суперсчастливчиков из сотни тысяч кандидатов, прошедших первичный отбор. Всего же с просьбой зачислить в состав экипажа обратилось миллиона два желающих, насколько я знаю. Двадцать — из двух миллионов!!! Один шанс из ста тысяч!!! Я до сих пор не могу поверить, что мне так фантастически повезло! Хотя, стоп! Так можно спугнуть Удачу — я еще не в двадцатке! Как раз на следующей неделе и начинается цикл окончательных испытаний, в результате которых и будет сформирован окончательный экипаж “Экспансии” — первого межзвездного корабля Человечества.
Витька Мазурук словно подслушал мои мысли.
— Ты знаешь, что вас теперь не сорок, а шестьдесят? — заговорщицки подмигнув глазом с легкой хмелинкой, прошептал он.
— Да ну, — чуть не поперхнулся я пивом. — С чего ты взял? Мне лично объявили, что я вошел в число сорока кандидатов…
— Объявили! — хмыкнул Витька, явно довольный моей реакцией. — Тебе лично! — Витька откровенно куражился, распираемый знанием чего-то такого, что было неведомо мне, но определенно меня непосредственно касающегося.
— Давай, не тяни! — нахмурился я.
— Это совершенно секретно! — вновь став подчеркнуто-серьезным, зашипел Витька. — Кандидатам недопустимо знать эту информацию!
— Тогда помалкивай. — Я равнодушно поднес ко рту кружку с остатками пива.
— А тебе что, не интересно? — Витьке, похоже, очень не понравилось мое равнодушие, к чему я, впрочем, и стремился.
— Нет. — Я вытер с губ пену тыльной стороной ладони. — Мне интересно, попаду ли я в число двадцати.
— Вот-вот! — обрадовался Витька. — И я про это!
Издеваться надо мной дольше у Витьки просто не хватило терпения и сил. Да и два литра пива, им выпитые, явно стали моими союзниками. Витька вцепился мне в рукав, придвинул мокрые губы к самому уху и возбужденно зашептал, периодически обрызгивая слюной мою ушную раковину:
— Эти дополнительные двадцать кандидатов — подсадки Центра Подготовки! Следующее ваше испытание — на способность любить! Вас всех давно уже разбили на пары — подбирали друг к другу по куче всяких параметров, использовали новейшие разработки современных психологов… По этой методе каждая пара — идеальна, половинки должны складываться в одно целое без сучка, без задоринки! Ведь вам предстоит провести вместе пятьдесят лет, возможности развестись и завести новые семьи, сам понимаешь, не будет…
— Так что это получается, — не выдержал я, — без меня — меня женили?
— А как? А как иначе?! — вновь забрызгал слюной Витька. — Семьи должны быть стопроцентно надежными!
— А как же любовь?
— Ты чем меня слушаешь?! — Витька от возмущения опустился на стул, оставив в покое мои рукав и ухо. — Я ж тебе полчаса талдычу, что это испытание — на способность любить! Каждой отобранной паре дадут какое-нибудь задание, но к ним еще добавят третьего — подсадку Центра. Разумеется, никто из вас не будет знать, кто именно подсадка, кроме нее самой, естественно. Впрочем, про подсадку из настоящих кандидатов вообще никто знать не будет, как и о настоящей цели испытания. А ты вот теперь знаешь. Это твой козырь! Вот только кто из двух твоих напарников подсадка — предстоит выяснить тебе самому. Думаю, теперь ты легко с этим справишься!
Мне стало интересно. Вычислить подсадку я, действительно, считал делом несложным. Гораздо интересней казалось другое. Ведь на самом деле мы еще ни разу не встречались все вместе — до настоящего времени подготовка и тестирование каждого кандидата происходили сугубо индивидуально. Совместные испытания, занятия и тренировки должны были как раз и начаться на следующем этапе. Я знал, конечно, что деление экипажа по половому признаку поровну предусматривалось неспроста. Пятьдесят лет Полета — это почти половина жизни. Семьи неминуемо должны сформироваться. Но я предполагал, что все это будет происходить как-то… по-человечески что ли, на основе любви или хотя бы взаимного уважения, симпатии… А тут, оказывается, все уже за нас просчитали, на первый-второй рассчитали! Хотя, если рассуждать здраво, пускать что-либо на самотек в таком проекте очень и очень чревато! И все равно неприятный червячок продолжал точить душу: надо же, самое святое — саму любовь — собираются препарировать!
— Слушай, а в чем состоит функция подсадки? — Я вдруг понял, что в смысл этой затеи с подсадками я так и не въехал. — Ну, догадаюсь я, кто подсадка, а что дальше?
— Вот тут я тебе ничего подсказать не могу, — потупил взгляд Витька. — Сам не знаю.
— А откуда ты все остальное знаешь? — догадался, наконец, спросить я.
Витька хитро подмигнул. Глазки его маслянисто заблестели — то ли от причастности к совершенно секретной информации, то ли от пива.
— Ты знаешь, кто моя Галка?
— Галка — это которая? — Я постарался честно вспомнить. — Та, пухленькая, рыженькая?
Витька обиженно фыркнул:
— Рыженькая — это Валька! А Галка — худенькая, темная! Грудастенькая такая…
— Так ее же вроде Тамарой зовут? — засомневался я, мысленно сопоставив описание с ведомым мне “каталогом” Витькиных подруг.
— Тамара — не грудастенькая, а жопастенькая, и не худенькая, а спортивненькая, — еще больше обиделся Витька.
— Ладно-ладно, — успокоил я приятеля. — Так кто твоя Галка?
— Галка — медик ЦП! — многозначительно закатил глаза Витька.
— С каких пор медики владеют информацией с грифом “Совершенно секретно”, да еще не из своей сферы деятельности?
— Любовь, семейные отношения и тэ пэ — это прерогатива психологов, — Витька снова приблизил к моему уху слюнявые губы. — А психология с медициной тесно завязаны! И медики с психологами часто общаются и живут очень дружно. Вот Галка кое-чего и услышала!
— Ох, вылетит твоя Галка из Центра, — покачал я головой. — С тобой вместе.
— Так ты же никому не расскажешь! — дернулся Витька.
— Я-то не расскажу, как бы Галка твоя грудастенькая еще кому не рассказала…
— Но-но-но! На что ты намекаешь? — взгоношился Витька. — У нас с Галкой, между прочим, все очень серьезно!
— А с Тамарой и Валентиной? — невинно спросил я.
— Тоже… — тяжело вздохнул Витька и заказал пятую кружку.
Своих попутчиц я увидел впервые лишь за сутки перед стартом — при объявлении полетного задания. Обе они носили короткие стрижки, в просторечии именуемые “ежик”, обе были одеты в форменные ярко-синие комбинезоны ПМП, обоим на вид — лет по двадцать пять. На этом сходство заканчивалось. Если одну из них хоть сейчас можно было снимать для рекламно-пропагандистского клипа “Звезды зовут” — спортивную, коренастую, со скуластым, обветренным лицом и глазами человека, твердо идущего к своей цели, — то вторую, несмотря на форменную одежду, саму хотелось назвать звездой. Но только никак не той, к одной из которых мы так мечтали полететь. Звездой — в смысле Star. Фото, теле, мьюзик и тэ дэ… Короче, вторая была красоткой. Что и говорить — сердечко мое екнуло. И одновременно кольнуло: вот она, подсадка, во всей красе! А еще я понял, что, кажется, влюбился.
Нас сухо, официально представили друг другу: Юрий Устюгов — командир, Ирина Белоярова, Венера Стил — члены команды. Ириной оказалась “красотка”, Венерой — “звездолетчица”. Мы обменялись рукопожатиями; при этом Венера дружелюбно улыбалась, Ирина же, напротив, слегка хмурилась — что ей, впрочем, очень шло.
Задание наше оказалось несложным — полет на Марс, расконсервация одной из станций, недавно доставленной туда кораблем-роботом, подготовка ее к приему основной экспедиции и возвращение назад. На все — про все отводился месяц: по десять дней полета туда и обратно и десять дней на станции. Задание наипростейшее — этих станций на Марсе уже сотни, мы не раз их изучали вдоль и поперек. Да что на Марсе — по всей Солнечной системе, где побывал человек (а побывал он практически везде, кроме центров планет-гигантов да самого Солнышка), этих и подобных им станций-времянок — не счесть, как действующих, так и законсервированных, а то и давно заброшенных.
В общем — ерунда задание, для третьекурсника космоакадемии. Но я-то понимал, каким являлось настоящее задание! Хотя, если честно, ни хрена я не понимал. Но все же знал больше, чем остальные, а это уже кое-что.
Во время десятидневного полета к Марсу я наблюдал и делал выводы. Ирина явно сторонилась меня. Зато она была очень грамотным, опытным, толковым космонавтом, но какой-то очень уж “правильной”. Все взаимоотношения — сугубо уставные, вопросы и замечания — только по делу. Венера, напротив, оказалась очень милой, ласковой, я бы даже сказал “домашней”. Она шутила, смеялась, часто довольно мелодично напевала, что, впрочем, не мешало ей вполне профессионально исполнять свои прямые обязанности. И еще я заметил, что украдкой она так и “ела” меня глазами, а уж если я обращался с какой-либо просьбой — так откровенно старалась мне угодить, что становилось даже неловко.
Я все больше и больше убеждался, что подсадка — именно Ирина, но вся беда заключалась в том, что я уже по уши в нее влюбился. Это начинало пахнуть катастрофой.
Развитие событий не заставило себя ждать. Собственно, я подозревал, что рано или поздно нечто подобное случится — невозможно в изолированной обстановке, в коллективе из трех человек утаить шило в мешке… Наверное, Венера заметила в моем поведении нечто такое, что позволило ей начать этот разговор…
Мы все строго по очереди несли восьмичасовые вахты в командной рубке. Наверное, это скорее было данью старинным традициям, чем настоятельной необходимостью — благо корабль, это совершеннейшее творение человеческого гения, едва ли сам не обладал разумом, и вряд ли найдется ситуация, с которой он не справится без нашего участия. Но на флоте — как морском, так и космическом, — традиции всегда являлись и являются основой всех основ…
В тот раз Ирина заступила на очередную вахту, сменив Венеру. Я направился уже в каюту, собираясь лечь спать, когда Венера нерешительно меня окликнула:
— Юрий, можно мне с вами поговорить? Это очень важно…
Я внутренне сжался, догадываясь уже, о чем пойдет речь, но постарался ответить как можно спокойнее:
— Да, конечно, Венера! Я вас слушаю.
Венера засмущалась, покраснела, отчего ее не слишком, мягко говоря, красивое лицо стало еще менее красивым. Зато голос наполнился решительностью и силой.
— Юрий, только не спрашивайте меня, откуда я это знаю, но знаю я совершенно точно: один из нас — наблюдатель Центра, так называемая подсадка. Наше главное задание — не полет на Марс… Вернее — официальное задание именно такое, но на самом деле мы проходим сейчас очень важное испытание… Только не смейтесь, но это тест на способность любить.
Я попытался изобразить недоумение, но Венера остановила меня жестом руки:
— Юрий, это очень серьезно! Не прошедшие это испытание вылетают из проекта безоговорочно! — И в очередной раз добавила: — Я это знаю точно!
— И… кто же из нас подсадка? — только и нашелся я, что спросить. “Умный”, надо отметить, вопрос. Но Венера ответила:
— Это Ирина.
— Почему Ирина? С чего вы взяли?! — вырвалось у меня, хотя я и сам давно уже пришел к такому выводу.
— Очень просто, — пожала плечами Венера, не обратив внимания на мою горячность. — Вы быть подсадкой не можете, иначе давно стали бы нас на что-нибудь провоцировать, да и вообще… вы не такой, — Венера смущенно замялась, но совсем ненадолго, и продолжила: — Я, разумеется, тоже не подсадка — стало быть, это Ирина.
— Но она ведь тоже нас не… это… не провоцирует ни на что, как вы сказали!
— А ей нас провоцировать глупо. Ведь по идее мы с вами должны составить идеальную семейную пару, мы должны полюбить друг друга! А ее задача запротоколировать наши отношения и доложить руководству результат. И если результат будет отрицательным — мы вылетим с вами из проекта! — при этих словах Венера едва не заплакала.
— И… что же вы предлагаете? — совсем растерялся я.
— Мы должны сделать все, чтобы Ирина поверила в нашу любовь. — Венера опустила голову и едва слышно добавила: — Даже если вам это очень трудно сделать. — На слове “вам” она сделала заметное ударение.
— Хорошо, я обдумаю эту информацию, — промычал я, не в силах посмотреть в глаза Венере, буквально презирая себя при этом. И отправился в каюту.
После сумбурного сна, наскоро заглотив чашку кофе, я направился в рубку, чтобы сменить Ирину. Не удержавшись, заглянул в ее голубые глаза и понял, что пропал окончательно! Я понял, что ничего не смогу с собой поделать — не смогу играть в любовь, когда рядом она… Не смогу, потому что люблю! Тогда что: прощай мечта?
Ирина, видимо, прочла нечто в моих глазах — ее губы дрогнули, словно собираясь что-то сказать; мне даже почудилось на миг, что из оболочки замкнутости блеснул лучик живой души, до боли родной и такой любимой! Но это длилось лишь миг, а скорее, всего — лишь мне показалось. Ирина по-военному четко отрапортовала о результатах дежурства, дождалась моего уставного ответа и быстро вышла из рубки.
Что ж, к подобной холодной отрешенности я уже привык, хотя никак не мог с ней смириться. Но вся эта холодность показалась теплым летним дождиком после того ледяного ливня, что обрушили на меня глаза Ирины, когда я вышел из рубки по окончании вахты. Я говорил уже, что Ирина всегда обращалась ко мне только по делу. И вот она впервые сказала мне то, что не относилось ни к уставу, ни к полету, ни к кораблю, ни к черту лысому! Она облила меня звездным холодом своих небесных глаз и процедила сквозь зубы: “У вас ничего не выйдет!”
Объяснение с Венерой произошло уже на Марсе. Расконсервация станции отняла уйму времени и сил, мы все буквально валились с ног, благо еще, что сила тяжести была втрое меньше земной. И все это время мы постоянно были втроем, мне никак не удавалось поговорить с Венерой, выяснить наконец: что произошло между ней и Ириной во время той моей вахты. Я был просто убежден, что Венера проболталась Ирине о том, что мы ее “раскусили”. Ничем другим я не мог объяснить брошенную Ириной фразу.
“У вас ничего не выйдет!” — я снова и снова “слушал” записанный в мозгу любимый голос. Слушал, и все больше понимал, что у меня действительно уже ничего не выйдет в этой жизни. Но поговорить с Венерой все же стоило. И через пару дней, когда самые срочные работы были уже выполнены, и у нас стало появляться немного свободного времени, такой разговор состоялся.
Ирина, стоило мне, как обычно, произнести дежурную фразу: “На сегодня все свободны”, тут же исчезла за дверью личной каюты. Венера не спеша направилась в кают-компанию, а я остался сидеть в лаборатории, продолжая в который раз пережевывать сложившуюся ситуацию. Сказать, что мне не нравилось поведение Ирины — значит ничего не сказать. Ну, хорошо, она — подсадка, в этом я почти уже не сомневался. Но чего она добивается в таком случае своей подчеркнутой изолированностью от нас? Что значит фраза: “У вас ничего не выйдет!”? Что у нас вообще должно выйти?! Что наговорила ей Венера? Куча загадок! И вообще, как-то странно получается: сверхсекретная информация, разглашение которой немилосердно карается, вдруг становится широким достоянием общественности! Знаю я, знает Венера, разумеется — знает Ирина (но той хоть по штату положено)! Не у одного меня, значит, “Витька Мазурук” имеется! А может, это все — глобальная деза?! Может, все было подстроено заранее?! Каждому из нас “по секрету” слили инфу о якобы имеющейся в каждой тройке кандидатов подсадке, чтобы мы подозревали всех и вся, а сами изучают наши реакции, анализируют. Для пущего тумана наплели про какую-то любовь-морковь… Стоп! Но что же тогда произошло между Ириной и Венерой? Надо немедленно это выяснить!
Одновременно с этой мыслью из лабораторского “спикера” прозвучал ласковый голос Венеры:
— Юрий, идите пить кофе!
Что ж, очень кстати, заодно и поговорим!
Едва переступив “порог” кают-компании, я сразу собрался взять быка за рога. Но Венера меня опередила.
— Юра, простите меня, — пропела она, опустив в пол глаза, полные вины и скорби. — Я должна вам кое в чем сознаться…
— Вы говорили с Ириной, — “догадался” я.
— Да, я с ней поговорила… Я хотела как лучше! Хотела чисто по-женски с ней побеседовать. Хотела выяснить, чего же она ждет от нас, чего добивается…
— То есть вы прямо дали ей понять, что знаете о том, что она подсадка? — решил уточнить я.
— Ну, да, — устремила на меня невинный взор Венера. — Я сказала ей, что мы оба это знаем! Зачем играть дальше, мы же взрослые люди!
— И что она? — В моем горле словно застряло бешено заколотившееся сердце, так что фраза вышла глухой, еле слышимой.
— Она рассмеялась мне прямо в лицо! Сказала, знаем мы что-либо или нет — это ничего не меняет! Сказала, что специально дала нам фору, хоть и не должна была этого делать, — самоустранилась, изолировалась, не мешала нам… Но нам не помогло даже это! Мы не любим друг друга, а это значит, что мы с вами вылетаем из проекта… Она сказала, что мы идеально подходим по всем показателям для создания семьи, но без любви нам эту семью создать не позволят! Мы вылетим, слышите, Юра, мы с вами вылетим!!! Но не к звездам, а из состава экипажа!!!
Казалось, еще чуть-чуть — и у Венеры начнется истерика. Но вместо того, чтобы как-то утешить ее, я пробормотал:
— Так значит, она все-таки подсадка…
— Конечно! — глаза Венеры округлились. — А вы до сих пор сомневались?!
Разве мог я признаться этой милой женщине, так страстно мечтающей о полете к звездам, что это сомнение до настоящей минуты еще хоть как-то поддерживало во мне крохотный огонек надежды? Что мне уже дороже всех звезд Вселенной стали две звездочки Ирининых глаз? Разве мог я сказать ей, что ради одной влюбленной искорки из их небесной глубины я готов пожертвовать не только участием в Полете, но даже самой жизнью? Конечно же, я не мог ей сказать всего этого, потому что на жертвенный алтарь мне пришлось бы положить тогда и красивую мечту этой некрасивой женщины. И я сказал:
— Мы можем еще что-то сделать?
— Только полюбить друг друга…
— Но это же невозможно!
Венера вздрогнула от моего полукрика-полустона. Я непроизвольно поежился от собственной бестактности. А Венера, отвернувшись, бросила:
— Тогда мы можем сделать вид, что любим…
— Я вряд ли смогу, — честно признался я, а в мозгу вспыхнуло снова: “У вас ничего не выйдет!”. Теперь я понимал весь смысл этой горсточки слов.
— Но вы должны! — Венера снова повернулась ко мне и крепко сжала мои локти побелевшими пальцами. — Я хочу лететь!!!
Я понимал это. Понимал, что она права, что я не имею права убивать чужую мечту. Тем более, я отчетливо понимал, что Ирина при любом раскладе моей не будет. Так что я покорежу судьбу Венеры совершенно напрасно. О своей я уже не думал.
— Хорошо, — кивнул я. — Что именно я должен сделать?
— Теперь уже поздно играть пьесу зарождающихся чувств, — Венера вновь стала собранной и серьезной. — Теперь мы должны пойти ва-банк.
— Это как?
— Ирина должна нас застукать…
До меня все равно ничего не доходило. Венера заметила это и пояснила:
— Мы должны заняться с вами любовью, вступить в сексуальную связь, переспать, — называйте это как угодно — но Ирина должна увидеть это!!! Тогда ей некуда будет деться! Мы скажем, что любим друг друга, но стеснялись проявлять свои чувства при ней!
Венера неожиданно засмеялась, и я поежился снова — ее смех показался мне настолько циничным, что почти осязаемо царапнул по сердцу.
— Мы встретимся завтра утром здесь, в кают-компании, в половине седьмого, — развивала тем временем свой план Венера, — сольемся телами… Кстати, если вам так уж это неприятно — сам акт тоже можно сымитировать… К семи Ирина выйдет на завтрак — и… дело в шляпе!
Что ж, план Венеры показался мне вполне разумным, только отчего-то так противно стало на душе… Ха! “Отчего-то!” Понятно — отчего. Делать подобное перед любимой, пусть даже и понарошку… И, тем не менее, я сказал:
— Хорошо, я согласен! Встречаемся здесь же в шесть-тридцать. — И, развернувшись, метнулся в каюту.
— А кофе?! — услышал я напоследок певучий голосок Венеры.
Никак не думал, что этой ночью я смогу заснуть. Но уснул сразу, едва голова опустилась на подушку. И мне приснился Полет… В нем было все то, о чем я так мечтал: звезды, любимая работа и… любимая женщина рядом. Ирина.
Я проснулся так же мгновенно, как и заснул. Блекнувшие картины недавнего сна еще проплывали в сознании. Я подумал, что сон этот скоро может стать явью… Только немного в другой редакции: те же звезды, та же работа, только другая женщина рядом. Совсем небольшая поправка, какая ерунда! Только почему же так не хочется жить?!
Я оделся и вышел в кают-компанию. До встречи с Венерой оставалось еще полчаса. Я сел на диван, опустил лицо в ладони. Кто-то неслышно сел рядом со мной. Я почувствовал это даже не кожей, а чем-то остро заточенным, туго натянутым внутри меня.
“Уже? Так скоро?” — подумал я и открыл глаза. Рядом сидела Ирина. Странно, но я этому совершенно не удивился. Машинально отметил только, что глаза любимой — воспаленные, красные; видимо, тоже переживает за нас, хоть и строит из себя “железяку”.
— Я все знаю, — сказала Ирина.
“Что ж, можно было догадаться, что все тут прослушивается, — мелькнула равнодушная мысль. — Прощай, мечта!” Только вместо отчаянья нахлынуло вдруг непередаваемое облегчение. Терять больше было нечего — все и так уже было потеряно, и я сказал, впервые посмотрев Ирине прямо в глаза:
— Думайте, что хотите, делайте какие угодно выводы — это ваше право, но… я люблю вас!
Я ожидал чего угодно: пощечины, возмущенного крика, смеха, но вместо этого я, словно в недавнем сне увидел рядом с собой огромные глаза небесного цвета, из глубины которых сияли звезды… Я потянулся губами к губам любимой, которые уже приближались навстречу. Но еще до того, как наши губы наконец-то встретились, Ирина успела прошептать:
— Я тоже люблю вас! Но… делать это с подсадкой — значит, проститься с мечтой…
— Зато встретиться с любовью. — Мои губы сказали это, уже касаясь губ Ирины.
Все получилось, как мы и запланировали с Венерой накануне. Только в роли “неожиданно вошедшей” выступила она.
Я не знал, куда деть свои бесстыжие, но ужасно счастливые глаза. Я чувствовал себя предателем, но готов был обнять весь мир!
— Прости, Венера, — стал лепетать я банальные фразы. — Я только что растоптал твою мечту, да и свою, конечно, тоже… Впрочем, ты ведь ни в чем не виновата, возможно, для тебя не все еще потеряно… — Я понимал, что говорю ерунду, порю чушь, и что все окружающие это прекрасно понимают тоже. Но Ирина встрепенулась вдруг и быстро-быстро заговорила нечто странное:
— Да-да! Она же ни в чем не виновата! Прости ее, пожалуйста, прости!!!
Я ошарашенно уставился на любимую.
— Простить ее? Я должен ее простить?! Это ты можешь, если сочтешь нужным, как-то повлиять на ее судьбу!
— Но каким образом я?! — в глазах Ирины горело неподдельное удивление. — Это ведь твое… ваше мнение будут заслушивать на комиссии! Я все знаю, я узнала совершенно случайно, что вы — подсадка, что вы должны были протестировать нас на умение скрывать свои чувства… Простите, я рассказала это Венере, когда увидела, что она тянется к вам; она-то, оказывается, думала, что цель испытания — как раз проявить свои чувства. Простите ее, она ни в чем не виновата! Вы просто обязаны дать ей еще один шанс!!!
Я совершенно перестал понимать что-либо. Я переводил взгляд с Ирины на Венеру в полнейшей растерянности. Ирина, видимо, по моей глупейшей роже также поняла, что происходит нечто странное…
— Разве не вы… Разве ты не… — запинаясь, зашептала она.
И тогда Венера сделала шаг вперед и сказала официальным тоном, с трудом сдерживая улыбку:
— Поздравляю с успешным прохождением испытания!
|