Гладкая полированная крышка рояля отражала лицо, склоненное над клавишами. От каждого прикосновения к ним, руки человека вздрагивали в бешеном восторге: музыка дрожала на кончиках его пальцев. Безумен, безумен, безумен, повторял он. Звуки вцепились в него мертвой хваткой, он летел дальше, выше над этим миром и миллиардами вселенных. Его руки носились в диком танце над белоснежными клавишами. Не осталось ничего, что не покорилось этому сумасшедшему кружеву музыки. Душа пианиста покинула его тело и перенеслась под деревянный панцирь инструмента.
     Музыка переливалась - превращения происходили ежесекундно. Звуки, напоминающие гладкие белые камешки на морском пляже уже через мгновение склонялись ветками жасмина, струя фонтана эхом взлетала к куполам готического собора.
     Пианист стал роялем, а рояль - пианистом. Ещё одна чудная метаморфоза музыки. Лакированные башмаки, поношенный концертный фрак - всё это больше не принадлежало человеку. Медные колесики, мягкость линий - всё было положено на жертвенник и плавилось в огне симфонии. В череде превращений не осталось места для чувств уточненных и изысканных - только первобытная энергия.
     Безумен, безумен, безумен, как молитву повторял он эти слова. Уже не уловить полутонов, не различить оттенков - музыка обрушивалась водопадом и лилась единым мощным потоком.
     Руки замерли над белозубым ртом рояля. Последний аккорд ещё звенел в воздухе, медленно угасая. Сумерки робко заглянули в окно. Человек встал и, чуть пошатываясь, склонился над инструментом. Затем он накрыл клавиши крышкой и пошел из комнаты.
     И уже в полнейшей тишине пианист развернулся и бросился обратно. Упав на колени, он прикоснулся к роялю губами и замер.