«Человек без мечты – это бревно, полено, примитивное и бескрылое создание. Живет, как автомат, ничего не трепещет у него внутри, сладко не маячит в перспективе, не отвлекает мысли в свободном парении над сущим. Мираж отсутствует. Скучно живет, хотя сам того не осознает. Привычно добивается текущих удовольствий, хотя, положа руку на сердце, какие это, в сущности, удовольствия, удовольствиями это назвать трудно, просто жует свою обыденность, как жвачку. И доволен. Голова его забита мыслями о зримом и конкретном, достижимом. Может, так оно и правильно, – зачем гоняться за призраками, если все мыслимые блага рядом, под рукой. Заплатил и получил, проще не бывает. Однако мечтания такого рода, когда происходит обмен неоценимого на деньги, на человека плохо влияют, упрощают до предела, все сводят к одному «желтому» знаменателю. Кто больше зарабатывает, тот значительно счастливее того, кто меньше. Формула - «деньги осуществляют любое желание», вдалбливается в головы несчастных обывателей, как однозначный синоним успеха, конечная и главная цель человеческого бытия», - с некоторым раздражением думал Юлий, лежа на диване и внимательно разглядывая потолок, который давно требовал побелки. Потолок слегка покачивало, как будто комната плыла по спокойной воде. Батарея пустых бутылок у окна, выставив дозорных по периметру дивана, окружала его со всех сторон, наглядно показывая, кто тут в плену и у кого.
     Последнее время, при все более редких встречах с новыми людьми, пожимая руку, заглядывая в глаза, Юлий всегда стремился понять скрытое за крепостью лица. Интерес у него был особый или, может, вновь приобретенная привычка, с детства возродившаяся игра. «Какая здесь присутствует мечта? – пытался он представить себе, вглядываясь в незнакомое, еще неразгаданное.
     Вдруг появившиеся у него способности чтения «по лицу» позволяли проникнуть туда, внутрь, посмотреть, вернее, подсмотреть то, что тщательно скрывалось. Его, естественно, интересовала мечта не общественная, приличная, о которой можно с любым поделиться, ну там, хочу что-то сделать, чего-то добиться, кого-то победить, а личная, потаенная, недоступная постороннему взору. Чего этот незнакомец тайно желает, о чем думает, прогнозирует на короткую и дальнюю перспективу, о чем свободно фантазирует, плавно переходя границу между сознанием и сном, еще находясь на нейтральном поле погружения в зыбко-туманный мир?
     Ведь всегда есть что-то «в шкафу», ведь снится ему странное, героически-трусливое, о чем страшно вспоминать и невозможно рассказать никому, даже самым близким. Когда ночные видения вдруг, некстати, напоминают о себе, непроизвольно внедряясь в дневную реальность, заставляя память мучительно воспроизводить ненужные, иррациональные картины той, параллельной жизни. Когда ни с того, ни с сего невпопад высвечиваются странные, иногда даже болезненно-пугающие фрагменты, вроде бы навсегда забытого сонного самопознания.
     Зачем он этим занимался, какое ему было дело до чужих секретов, сам не знал, но невольно, с маниакальным упорством, начал упражняться в этом каждый раз обязательно. Любопытство, нездоровое желание проникнуть вглубь, под внешний покров. А, может, так ему было спокойнее, как-то устойчивее, давало ощущение какого-то неявного превосходства? Не ясно, но иначе он уже не мог, хотя обязан был думать совсем о другом.
     Юлий был безработным и проживал остатки денег, не очень представляя себе, что будет потом. Психологические игры в его положении были явно некстати, но от избытка свободного времени, свалившегося на него в последние месяцы и связанной с этим склонностью к самосозерцанию и философскому осмыслению происходящего, он все более погружался в странные рассуждения о сущности человеческой мечты.
     «Что такое мечта? – испытывая первые признаки голода, думал он, зажигая очередную сигарету, хотя только что потушил предыдущую. – Зачем она? Что дает и что отнимает? Мечта настоящая, своя, а не пошлость заурядная, которая, в сущности, всегда сводится к простой и примитивной основе – желанию предметно вообразить, что ты сильнее всех, умнее всех, выше всех. Но жизнь не Олимпиада, кроме того, тогда мечта вовсе вырождается в суету бесконечную, непродуктивную, погоню за призраком, попытку виртуально ответить на глупый и раздражающий вопрос: «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?». Отсроченная надежда наконец-то получить то, что тебе давно и по праву полагается. Другими словами, прославиться и разбогатеть. Универсальная мечта трудящихся всего мира. Однако мечты типа: стать миллионером, победить в главном конкурсе, доказать Большую Теорему Ферма, не приносят их владельцам удовольствия, гаснут и благополучно умирают, оставляя в сухом остатке набившую оскомину фразу: «а ведь когда-то он подавал большие надежды», что имеет примерно такой же смысл, как: «когда-то он подавал милостыню». Подавал, не подавал, ну и что? Куда это девать?» - саркастически произнес он вслух, хоть находился в комнате один.
     Юлий встал с дивана и пошел на кухню. Холодильник был практически полон, заполнен всякой всячиной, но съесть было нечего. «Колбаса кончилась, а замороженная курица в данный момент явно несъедобна» - зафиксировало его голодное сознание. В нижнем отделении он обнаружил два помидора и авокадо.
     С авокадо, как это ни странно звучит, была связана некая история, которая почему-то всплыла в памяти. В свое время, читая популярных тогда Хемингуэя и других, Юлий обнаружил, что их герои, когда им хорошо, да и во всех других случаях, пьют кальвадос и едят авокадо, которое очень любят. По поводу кальвадоса особого интереса или желания не испытал – водка, она и есть водка, но авокадо почему-то поразило его воображение. Авокадо стало для него мечтой, символом другой жизни. В восемнадцать лет такое может произойти с каждым. Тот мир манил и был прекрасен. Там, как у Хемингуэя, был теплый океан, пальмы, легкие, игривые женщины, лагуны и яхты, интересные мужчины и свободная любовь, а тут, в Москве, были комплексные обеды в сердитых столовых, очереди за пельменями и колбасой, развесные соленые огурцы, выловленные из бочки, которые привычно употреблялись как «отличный закусон», уличная слякоть и трамвайно-автобусное хамство. Плюс советская власть. Минус невозможность увидеть тот, иной мир своими глазами. Все это не впечатляло, даже более того.
     Авокадо. Была в этом слове какая-то теплая романтика, заманчивая тайна. Что такое авокадо, он не знал, и, как быстро выяснилось, никто не знал. В тогдашней Москве такой роскоши не было и быть не могло. Фрукт это или овощ, а может, вообще какая-то особая экзотическая еда? По этому поводу он придумал короткий рассказ-притчу, который даже не записал, а просто как-то спонтанно прочитал во время очередного застолья.
     Перекрывая шум, Юлий встал, слегка покачнувшись и обведя озорными глазами веселую компанию за столом, громко объявил: «Рассказ про авокадо, как пример настоящей любви, - сделал весомую паузу и, в неожиданно наступившей тишине, начал читать речитативом, нараспев, как белые стихи. - Я люблю авокадо. Я его никогда не видел, не знаю, как оно растет, на что похоже. Я не знаю, какого оно цвета, формы, какой у него вкус. Я не знаю про него ничего, кроме того, что оно особенное и неповторимое, и от этого я люблю его еще больше. Вот пример настоящей, бескорыстной любви».
     Вот такое «откровение» он произнес после многочасового возлияния, и все засмеялись – понравилось! Откровенно говоря, и это ему было тут же высказано скептиками, как пример бескорыстной любви - это слабовато, и с точки зрения формальной логики не очень соответствует такому высокому чувству. Какая же тут бескорыстность, если цель мечты - съесть предмет обожания.
     - Я тебя обожаю, - иронизируя, воскликнул его близкий друг, Сергей, выразительно глядя на бутылку, которую схватил со стола, и под восторженные аплодисменты присутствующих, налил и опрокинул рюмку водки.
     Компания, продолжая выпивать и закусывать, начала обсуждать феномен «бескорыстности» в том смысле, что это всегда обман. «Бескорыстная» любовь к женщине всегда кончается постелью, а стоит какому-нибудь политику громко заявить о «бескорыстном» служении, как тут же в его руках оказывается вся власть. Однако на тот момент Юлий так не думал и рассуждал, по-своему, честно, просто очень хотелось в тот свободный мир, с пальмами, теплым морем и без профсоюзных собраний. Теперь, через много лет, грустно лежа на диване, он невольно вспоминал прежнюю жизнь. Тогда все любили друг друга, собирались друзья – сердце радовалось. Какая была у него компания, какие все были молодые, остроумные, как веселились по поводу и без повода, выпивали не просто так, а с разговором умным, содержательным. Тянулись друг к другу, каждый друг и приятель был чрезвычайно важен, и сам он чувствовал, что нужен всем, а теперь...
     Юлий прервал поток воспоминаний и взглянул на часы. Половина четвертого, скоро придет Лариса, принесет что-нибудь поесть. Он посмотрел на зеленый авокадо и зеленая тоска вдруг охватила его. Мечта!? Это была его мечта? Как он, неплохо образованный, неглупый человек, мог возвышенно думать об этой ерунде? Авокадо. Простой овощ, который продается на каждом углу, дешевая, примитивная еда, салат. И это был для него символ другой жизни? Какая чушь, настоящая глупость!
     Другая жизнь уже лет десять, как шумела за его окном, - море, пальмы, отсутствие профсоюзных собраний и авокадо. Всего было навалом, все, о чем мечтал, осуществилось. Мечта обернулась реальностью, и теперь они без улыбки и всяких там возвышенных чувств смотрели друг на друга в упор, причем, следует отметить, что Юлий смотрел на наступающую на него реальность с подозрением и без всяких иллюзий. «За что боролись, на то и напоролись!» - как когда-то грустно сказал его приятель, разводясь с очередной женой.
     «Но с жизнью развестись нельзя, это настоящий католический брак, со всеми вытекающими последствиями. Придется тянуть до конца», - он саркастически усмехнулся про себя и, закурив очередную сигарету, отправился обратно на диван. Идти никуда не хотелось. Болтаться по городу без денег и голодным - сомнительное удовольствие. Люди, спокойно жующие что-то в открытых кафе и ресторанах, невольно становятся твоими классовыми врагами, ничего с этим не поделаешь, а пролетарские рефлексы были ему чужды и отвратительны, поэтому он снова улегся на диван и принялся размышлять о том, «как он дошел до жизни такой».
     Внятного ответа не было, то есть можно было привести какие-то частные, второстепенные соображения и факты, доказывающие, как, с одной стороны, ему не повезло, а с другой стороны, как сам он вовремя не подсуетился, где-то не успел, а где-то опоздал, но на общую картину его теперешнего положения воспоминания об утраченных возможностях уже не влияли. «После драки кулаками не машут, - коротко подытожил он не самый удачный период в его жизни, – но жизнь, пока не умер, продолжается, и поэтому нужно стараться смотреть вперед, иначе, при обратном ходе мысли, происходит неизбежное - ностальгия, как ядовитая змея, выползет из тайников памяти, высушит мозги, отравит существование, задушит и съест. Когда же наконец придет Лариса? Все-таки ужасно хочется есть!»
     Юлий взял пульт, но передумал и телевизор не включил. «Однако тема с авокадо явно не закончена. Получается нелицеприятный вывод, - продолжал он рассуждения, отматывая назад запутанную линию своей жизни и заново анализируя каждый ее кусок, - получается, где бы он ни жил, всегда ощущал какой-то дискомфорт, а потом, через много лет, когда все просеивалось сквозь мелкое сито памяти, выяснялось, что чувства его обманывали, наоборот, было здорово и интересно. Значит, существует очевидная проблема с пониманием текущего момента, – строил он логическое построение, - налицо неверная внутренняя оценка внешнего мира. Значит, в его сознании недостатки жизни всегда побеждают достоинства, а потом наступает запоздалое прозрение и все становится на свои места. Может, ему и сейчас хорошо, только поймет он это лет через десять или даже двадцать».
     Он резко поднялся, чуть подумал, затем решительно пошел на кухню. Почистил авокадо, отрезал толстый зеленый ломоть себе на хлеб, обильно посолил и стал с голодным аппетитом уплетать свою бывшую мечту, запивая большими глотками холодного пива из холодильника.