Инна Гончарова


ДОЧКИ-МАТЕРИ

    

     СКАЗКА
     Однажды утром перед уходом на работу жена пристально посмотрела на него и, пожав плечами, грустно сказала :
     - Знаешь, я не могу тебя представить маленьким мальчиком.
     Он удивленно поднял на жену глаза :
     - А зачем тебе представлять меня маленьким мальчиком ?
     - Но ты ведь был маленьким ?
     - Конечно, был, - усмехнулся он и невольно посмотрел на себя в зеркало.
     - А мне кажется, что не был... - сказала она безаппеляционным тоном и закрыла за собой входную дверь.
     “К чему это она ? - подумал он. - Неужели старею ? - И еще раз подошел к зеркалу, из которого на него посмотрели вполне молодые и веселые глаза. - Немного волос поменьше, чем раньше, и седины прибавилось, и фигура давно оставляет желать лучшего - после женитьбы он прибавил около восьми килограммов. В конце концов жена неоднократно видела его детские фотографии... Все-таки странная она женщина!”. С такой неутешительной мыслью он пошел на кухню пить уже остывший кофе.
     Он открыл холодильник и расстроился еще больше : оставленый им с ужина кусок ветчины жена, вероятно, забрала с собой на работу - пообедать, в ячейке вызывающе желтело одинокое куриное яйцо. И кофе совсем уже холодный...
     Резкий звонок вывел его из состояния задумчивости. Он потянулся к телефону, чтобы снять трубку, и чуть не пролил остатки кофе себе на брюки.
     - Алло, - голос мамы был неестественно молодым. - Лешенька ты уже позавтракал ? - С каких это пор мама опять стала проверять, позавтракал он или нет ! Но он вежливо ответил :
     - Да, мама, уже допиваю кофе.
     - Кофе вреден для здоровья...
     Он не выдержал и перебил :
     - Жить тоже вредно.
     - Почему ты грубишь матери ? - вспылила почему-то мама - кажется, он давно отучил ее от привычки обижаться. - Лучше бы ты готовился к экзаменам ! - и повесила трубку.
     К каким еще экзаменам ? Последние экзамены - кандидатский минимум в аспирантуре он сдал еще четыре года назад ! И голос неестественно молодой - как пятнадцать лет назад.
     Он в третий раз за утро подошел к зеркалу и тут же от него отпрянул : долговязый подросток в красном галстуке с круглыми от удивления глазами...
     Он набрал номер телефона своей работы, и ему вежливо указали на ошибку в номере. Он тут же попробовал позвонить в институт жене, но в институте сказали, что там такая не работает и никогда не работала. Последняя надежда : он набрал телефон своего друга Саньки. Ломающийся полудетский-полумужской голос на другом конце провода ему ответил :
     - А, старик привет ! - трубка выпала у него из рук.
     Что же делать? Там, в другом, уже жестоком мире остались жена, маленькая дочь, работа, друзья, враги; там осталось все, к чему он так долго шел и что, наконец, обрел ценой невероятных усилий. Неужели все сначала?!
     У него не было другого выхода.
     Опять год за годом скучные уроки с невростеничными “училками”, последний звонок, выпускной вечер, ночные бдения над учебниками перед поступлением в университет.
     Возможно, ему было легче, чем другим : жизнь не была для него чистой тетрадью. Он помнил о каждой совершенной и выстраданной ошибке.
     Он с ужасом ожидал первой встречи с Надей, своей будущей женой - увы, ее тонкая фигурка немного расплылась после рождения дочери, да и характер оказался склочным и неуравновешенным. Университетская звездочка погасла в кухонном чаду и душной маленькой спальне.
     Надя шла по университетскому корридору, гордо закинув голову и смотря на всех свысока - точно так же, как пятнадцать лет назад. Точно так же ей вслед смотрели восхищенно студенты и с завистью студентки.
     Он точно помнил, что в этот момент должен был подойти к ней и спросить, не она ли потеряла в тринадцатой аудитории в прошлую пятницу свою фотографию, но ноги почему-то не послушались, и Надя прошла мимо него ...
     С того дня Надя попадалась ему на каждому шагу: в библиотеке и в автобусе, в университетском корридоре и театре, в парке и просто на улице ее образ преследовал его, как сама судьба.
     И он подчинился: однажды он подошел к ней и обреченно сказал :
     - Мы так часто с вами встречаемся, что, кажется, пора и познакомиться.
     Он радостно кивнула в ответ и назвала свое имя.
     И когда он дожил до того момента, когда Надя однажды утром перед уходом на работу пристально посмотрела на него и, пожав плечами, грустно сказала :
     - Знаешь, я не могу тебя представить маленьким мальчиком, - он не стал с ней спорить.
     Может быть, он действительно никогда не был маленьким мальчиком...
     03.08.1997
    
     ПОСЛЕДНЯЯ ПАРТИЯ
     Сыграем ? Ну почему же не стоит ? Я настаиваю на реванше. Требую. Прошу. Умоляю.
     Это будет моя последняя партия. Больше я играть не буду. Никогда. Ни за что. Ну может быть, еще только однажды. Если, конечно, после этой партии не пущу себе пулю в лоб.
    
     Она захлопнула Книгу судеб и в сердцах бросила ее на пол.
     На кухне плакала от одиночества желтая свеча, роняя скупые слезинки на льняную скатерть.
     В рюмке плескалась капля теплой водки. Горько ! И закусить - нечем.
     Желтая слезинка упала в пустую рюмку.
     Падший Ангел тихонько постучался в окно. Она приоткрыла раму, и Ангел с трудом протиснулся в узкое пространство между стеной и давно не мытым стеклом.
     - Будешь пить чай ? - Она взглядом пригласила гостя сесть за стол.
     Ангел аккуратно сложил крылья и присел на краешек стула :
     - Лучше кофе, - вежливо попросил он, и Она покорно полезла в шкафчик за кофемолкой
     - Ты звала меня ? - Ангел посмотрел Ей в глаза, когда Она обернулась.
     - Нет, кажется.
     - Значит, мне показалось, - вздохнул он разочарованно.
     - Значит, показалось... Или я так часто тебя звала, что мой голос уже звенит в твоих ушах набатом, - она горько усмехнулась, включая кофемолку в сеть.
     - Я пришел сообщить тебе благую весть, а ты...
     - Так сообщай, - грубо перебила Она его. Ангел с обидой зашуршал крыльями и нахохлился, как большая птица :
     - А вот не буду...
     - Тогда не сообщай, - махнула она рукой. - Подумаешь...
     Густая коричневая пена попыталась выпрыгнуть из медной турки на плиту, но тщетно : хозяйка оказалась проворнее.
     Разливая горький кофе в маленькие чашечки, Она, усмехнувшись, спросила :
     - А может, водочки ?
     Ангел поднял на ее глаза, как бы проверяя, нет ли подвоха в вопросе, и, встретив чистый и открытый взгляд, осторожно ответил :
     - Можно и водочки. Чуть-чуть, - добавил он. - Все-таки - давно не виделись.
     В его рюмке водка пахла церковью и воском. Сквозь желтое дно не было видно ни ада, ни рая.
     Он выпил и подобрел :
     - Ладно, я скажу тебе...
     - Знаю, у меня родится сын...- снова бесцеремонно и даже весело перебила Она его.
     - Нет, - сказал он обиженно. - Никто у тебя больше не родится.
     - Это не по правилам, - заметила, между прочим, Она.
     Он развел руками :
     - Извините, мадам - издержки времени.
     Она налила еще по рюмке водки :
     - За встречу ! - и залпом выпила.
     Он тихо подошел к ней сзади и положил руки на ее опущенные плечи. Крылья зашелестели, коснувшись стены.
     - Я пришел, чтобы остаться, - он сказал это тихо, почти не слышно, но Она услышала.
     Она закрыла глаза, и из-под длинных черных ресниц потекли слезы.
     - Насовсем ? - в голосе - слабая надежда.
     - На ночь, - грустно ответил он, не забирая рук с Ее плеч.
     - Тогда уходи.
     - Ты ведь не хочешь, чтобы я ушел...
     - Не хочу. - честно призналась Она и заплакала горько и подавленно.
     - Ты все-таки звала меня... - протянул он.
     - Нет. Тебя звали, наверное, наши не рожденные дети. Они продолжают биться под моим сердцем и в моем сердце. Иногда во сне я вижу их лица и руки, протянутые ко мне. Старший должен был бы вот-вот родиться…
     - Не надо.
     - А почему не надо ?
     - Ну, не надо, - еще раз попросил он. - Ты же всегда знала, каков будет конец. Несвоевременность...
     - Не философствуй. Не хотел уходить - вот и слушай мой вздор, - успокоившись, Она откинулась на спинку стула. - Конечно, знала, конечно, понимала, но от этого наоборот - только больнее из-за невероятных обреченности и безысходности. Все - хватит ! - Она встала. - У нас очень мало времени. Я хочу за эту ночь прожить целый год, тот год, который уже прошел, и год, который я еще хочу прожить. Идем.
     - Куда ? - он рассмеялся и крепко ее обнял. Их поцелуй длился целую вечность. - Я хочу тебя. Я еще не забыл твое тело...
     - Врешь, врешь, врешь - говорила Она, целуя его и сбрасывая с себя одежду. - Ну и ври - на здоровье, - Она счастливо усмехнулась, когда он легко уложил Ее на твердый кухонный стол.
     Он неистово целовал Ее шею в завитках рыжеватых волос, прямые плечи и упругую круглую грудь.
     Она жалобно стонала под тяжестью его тела, вдыхая полузабытый запах и нежно теребя черные крылья за спиной.
     Он с трудом вошел в нее.
     Не рожденные дети на миг замерли и замолчали, совершая предательство по отношению к матери.
     - Нет ! - закричала Она, и Ее тело попыталось выскользнуть из-под тела Ангела.
     Он гладил ее по голове, как маленькую, шептал на ухо нежные слова, пытаясь успокоить.
     Их тела сплелись в одно целое, и только черные крылья Падшего Ангела оттеняли пугающе нагую белизну получившегося Монстра. Монстр тяжело дышал, стонал, плакал, двигаясь равномерно и даже как-то торжественно к Концу, к Концу себя, к Концу Всего.
     Она ударилась головой о стену и даже не почувствовала боли.
     Боль пришла потом, когда Ангел, испытав до конца подаренное Ею наслаждение, тяжело опустился на пол рядом со столом:
     - Мне плохо без тебя, - сказала Она тихо. - Он молчал, глядя в пол. - Но мне не нужны твои подачки. - Он пожал плечами. - Мне нужен только ты, как воздух... Только с тобой я по-настоящему счастлива.
     Ангел встал и направился к окну:
     - Мне пора.
     - Я понимаю, - она набросила на плечи длинную мужскую сорочку и открыла окно. Черные крылья взметнулись к звездам и растворились в ночном небе.
     - Запомни : Падшие Ангелы не приносят благие вести! - прокричала Она ему вдогонку.
     Едва уловимый запах мужского тела вперемешку с запахом крема после бритья тонкой струйкой унесся вслед за Ангелом в приоткрытое окно.
     Она озябшими руками с треском закрыла раму и, вздохнув, налила себе водку в рюмку, еще хранившую тепло любимых губ.
     Сквозь желтое дно не стало видно ни жизни, ни смерти.
    
     Это была моя последняя игра.
     Больше я играть не буду. Никогда. Ни за что.
     И когда стало понятно, что партия проиграна, раздался выстрел.
     13-18.11.1997
     (победитель телеконкурса «Один день из жизни женщины», на одном из телеканалов по сюжету снят и показан видеоклип, текст читает Т.Назарова)
    
     ИМЕНИНЫ
     Она проснулась очень рано от сильной головной боли. Маленький будильник на телевизоре показывал половину седьмого.
     Она поняла, что заснуть больше не сможет, и включила телевизор. Муж во сне возмущенно засопел.
     По телевизору показывали новости. Первые в этот день. Самые свежие. Где-то в Подмосковье упал самолет. Он летел в Лондон, но не долетел - не сработало управление. В декабре всегда разбивается много самолетов, как будто в Небесной Канцелярии довыполняют план. Или перевыполняют - в надежде на премиальные. Пятьдесят семь человек погибли. Трое чудом остались в живых - надо же ! Их доставили в одну из Московских больниц. Лица счастливчиков на фоне белых подушек в окружении медперсонала и капельниц...
     Она вскочила с постели и бросилась к телефону :.
     - Ближайший. На Москву. Только в девять вечера ? Спасибо. - на другом конце провода равнодушно повесили трубку.
     В сумку стремительно полетели мыльница, расческа и зубная щетка. Короткая записка мужу : “Не хотела будить. Уехала в Москву на неопределенный срок.”
     Дверь тяжело захлопнулась.
     На кровати жалобно постанывала не выключенная телефонная трубка. Муж, не просыпаясь, нащупал ее возле себя и выключил. Тишина не наступила. Муж открыл глаза и незлобно выругался : по телевизору показывали новости. Уже не свежие...
     Мелкий снег расплющивался под “дворниками”. За десять часов можно прожить всю жизнь. Еще раз. Выбросив из нее все лишние мгновения и годы.
     Мимо промчался гладенький “Гольф”. Водитель успел Ей подмигнуть. Она долго держала сотку, сидя у ”Гольфа” на хвосте, потом зачем-то стала обгонять. Машина легко разрезала свинцовую гладь неба.
     Она хотела Ему сегодня позвонить. Поздравить с Днем Ангела. “13 декабря... и 13 декабря - ключевые даты. Последняя будет - 13 декабря 2003 года, но ты вряд ли об этом узнаешь...” Она узнала. Случайно. Поэтому впереди - маленькие снежинки, плачущие на стекле, а позади - гладенький “Гольф”.
     Она нагло въехала в ворота больницы на хвосте у “Скорой помощи”и отыскала по указателю нужное отделение.
     - Сейчас не приемное время, - растягивая гласные, протянула медсестра на входе.
     - Мне нужно. Очень. Позовите начальство. - она не просила, не требовала, но, медсестра покорно пошла искать дежурного врача.
     Телегин недовольно вышел в корридор - его оторвали от кроссворда. На дежурстве он всегда разгадывал кроссворды и слыл ассом в своем деле.
     Возле двери он увидел Ее. Тугие черные джинсы, красный гольф в обтяжку, в кармане пиджака видна цепочка от пейджера, на поясе - мобильный телефон, а на пальце - колечко с ключем от машины.. “Штучка”, - равнодушно подумал Телегин.
     - Дежурный врач Телегин, - он невольно по-мужски протянул руку.
     “Штучка” крепко пожала протянутую руку и посмотрела Телегину в глаза. Несоответствие формы и содержания. В свободное время Она, наверное, разгадывает кроссворды. Если у нее есть свободное время.
     - Я могу его видеть ?
     - Кого ?
     - Катышева Андрея Николаевича.
     Телегин вспомнил - это парень из разбившегося самолета.
     - Вы - жена ?
     - Нет.
     Телегин помолчал, потом зачем-то заметил :
     - Мы никому не сообщали - он просил.
     Она настойчиво повторила :
     - Я могу его видеть ?
     - Да, но...
     - В каком он состоянии ?
     - Как вам сказать... - Телегин пожал плечами.
     - Правду.
     - Сами увидите. Идите за мной.
     Он накинул Ей на плечи белый халат и повел по корридору. Каблуки тикали по мокрой плитке.
     Телегин открыл дверь и услужливо пропустил Ее вперед, потом вышел в корридор, чтобы не мешать.
     Катышев лежал один в палате. Белое лицо на белой подушке. Она подошла к нему и тихо сказала :
     - Это я.
     Его веки дрогнули, но не поднялись :
     - Ты... - протянул он без всякого удивления. - Подойди ближе и дай руку. - Она выполнила его указание. Его рука была горячей и влажной. - Я не могу тебя видеть : во время удара линзы повредили глаза.
     - Больно ? - спросила она. - Он не ответил. - Я поздравляю тебя с Днем Ангела.
     - Спасибо, - одними губами усмехнулся он.
     Тишина резала глаза и слух.
     - Тебе, наверное, нельзя много говорить, - наконец, выдавила Она. - Я приду завтра. - Его веки опять дрогнули. Он, нехотя, выпустил ее руку.
     Телегин стоял возле окна. Она не подошла к нему, а сразу направилась по корридору к выходу. Ни “спасибо”, ни “до свидания”.
     - Подождите, - бросил он ей в спину. Она обернулась. - Вы, наверное, голодны. Давайте вместе поужинаем. Меня должны были сменить еще десять минут назад. - Она пожала плечами и остановилась. Ей не хотелось быть одной в чужом городе, и этот молодой врач ничем не хуже других...
     Они вышли на улицу.
     - Операцию сейчас делать нельзя. Он очень слаб - много повреждений в результате удара, - доверительно рассказывал Телегин. - Слава Богу, что жив. Другие... - он печально махнул рукой. - Счастливчик ваш Катышев.
     Она кивнула.
     - Куда мы идем ?
     - Здесь через дорогу маленькое кафе.
     За ужином молчали. Она сосредоточенно смотрела в на стол, а Телегин - на Нее.
     Возле машины Она попросила :
     - Покажите мне Город. Я сто лет не была в Москве. Все собиралась, собиралась... И вот... Собралась. За пять минут.
     Москва была припорошена снегом - то ли в свадебном платье, то ли в саване.
     Возле Большого толпились люди. Из ресторанов звала музыка. На Спасской башне стрелка часов медленно ползла по циферблату.
     Она наклонилась к замерзшей реке, посмотрела на тусклое отражение желтых фонарей и вдруг резко повернулась к Телегину :
     - Звоните в больницу, - протянула ему телефон.
     - Зачем ?
     - Звоните в больницу, я прошу вас.
     Он покорно набрал номер отделения и услышал протяжный даже в волнении голос Даши :
     - Анатолий Борисович, как хорошо. Я уже домой вам звонила - два раза... Там одному из больных с самолета - хуже. Катышев его фамилия. Петр Семенович говорит : без вас - никак. Куда машину прислать ?
     - Не надо. Я сейчас буду.
     Уже в машине Она спросила :
     - Вы возьмете меня с собой ?
     - Куда ?
     - К нему.
     - Да. - почему-то сразу ответил Телегин.
     Они стремительно побежали по корридору. Вдвоем.
     Катышев лежал неподвижно. Скрипнула дверь.
     - Это ты... - то ли вопросительно, то ли отрицательно прошептал он.
     - Я.
     - Я знал, что ты придешь.
     - Конечно. И больше никуда не уйду.
     - Мне не нужно было лететь...
     - Рожденный ползать - летать не может, - слегка уколола Она горьковским афоризмом.
     - Я не умру, доктор, - пообещал Катышев Телегину. - Теперь уже точно не умру.
     Телегин в который раз за вечер махнул рукой и плотно закрыл за собой дверь палаты. Проходя мимо Даши, он устало спросил :
     - Состояние. Шесть букв. - Даша мгновение подумала и крикнула ему вслед : - Любовь.
     В декабре всегда разбивается много самолетов...В Небесной Канцелярии довыполняют план. Или перевыполняют - в надежде на премиальные. В этом году премию не дали.
    
     27-28.1998
    
    
     ТАК МЫ ЖИЛИ ДОЛГИЕ ГОДЫ...
     Утром я привычно заглянул в электронную записную книжку. Сегодня день рождения моего старинного друга Валика. Я набрал его номер телефона и услышал в трубке короткие гудки. Жена Валика Надя, как всегда, висела на телефоне. Я не любил Надю - вредную крикливую бабенку. Она платила мне взаимностью. Не удивительно, что и сам Валик не любил свою жену. Он любил мою жену Нину. Я тоже любил свою жену. А она любила Валика.
     Только Надя не любила никого, кроме старого кота Джефа.
     Вот так мы и жили. Долгие годы. И каждый из нас делал вид, что ничего не происходит. Мы ходили друг к другу в гости. Когда я уезжал в командировки, Валик с Ниной занимались любовью на моей кровати. А может, и не занимались...
     Наши дети ходили в один класс и сидели за одной партой. Им стукнуло по шестнадцать лет, и они оба давно знали, что Валик и Нина любят друг друга, я люблю свою жену, а Надя никого не любит, кроме старого кота Джефа.
     Мой сын Костя и дочь Валика Света тоже любили друг друга и с завидной периодичностью занимались любовью либо на моей кровати, либо на кровати Валика. И Валик, и Нина, и Надя, и даже я дружно делали вид, что ни в коем случае не догадываемся об этом.
     Я опять набрал номер телефона Валика. Надя взяла в трубку и процедила сквозь зубы дежурное неприветливое :
     - Алло...
     - Надюша, с именником тебя.
     - Спасибо.
     - А где виновник ?
     - В ванной. Подожди две минуты... - я представил себе Надю, держащую трубку под двойным подбородком, в руке - дежурный пончик, на голове - оранжевая косынка поверх крупных бигудей, из-под застиранного халата - видна ночная сорочка... Когда-то в Наде было пятьдесят пять килограммов веса, а двойного подбородка не было. И Джефа тоже не было... Надя встречалась с Валиком пять месяцев, и все это время упорно защищала свои бастионы. Наконец, она выбросила белый флаг, который через два месяца в спешном порядке пришлось сменить на белые фату и платье. А еще через семь месяцев родилась Света.
     За неделю до рождения Светы в автобусе я познакомился с Ниной, которая и не думала долго защищать свои бастионы. Через две недели мы с Ниной расписались.
     Нина уже поставила свою подпись в книге регистрации. В этот момент в зал влетел новоиспеченный папаша Валик, только что забравший жену с ребенком из роддома. Нина оторвала взгляд от своей замечательной витиеватой подписи (все, что делала моя жена, было замечательно и неповторимо), подняла глаза... И увидела Валика. С этой самой минуты они полюбили друг друга. Ни Нина, ни Валик, ни тем более я не были виноваты в том, что Надя пять месяцев с неистовым упорством защищала свои бастионы и что Нина повстречала меня на две недели раньше, чем Валика.
     Через девять месяцев родился Костя.
     За моей спиной раздались легкие шаги. Нина тихонько подошла сзади и положила руку мне на плечо :
     - Ты звонишь Валику ? - Я кивнул. - Передай ему мои поздравления. - Я повторно кивнул и позволил себе украдкой вздохнуть :
     - Думаю, что сегодня вечером ты сможешь поздравить его сама.
     Нина не ответила. Посмотрела в зеркало, поправила и без того идеальную прическу, потом грустно подмигнула мне :
     - Позвонишь мне на работу ? Я уже опаздываю.
     Я в третий раз кивнул и с любовью проводил взглядом тоненькую фигурку жены.
     Наконец, Валик подошел к телефону:
     - А, старик... Привет. Спасибо. Хотя уже и не радостно : тридцать семь лет - роковой возраст...
     - Для гениев, - ехидно заметил я.
     - Мы вас ждем сегодня вечером. После работы... Никого не будет, кроме вас.
     Я положил трубку.
     Нина приготовила Валику в подарок серебряный перстень с черным камнем. Валик любил серебро. И черные камни. Я заглянул в зеленую бархатную шкатулку, в котором лежал перстень. Подышал на камень, полюбовался серым сырым отражением своего дыхания и захлопнул шкатулку. В мой день рождения Нина дарила мне зажигалки, которые я терял с неизменным постоянством аккуратно к своему дню рождению. Нина хорошо относилась ко мне, а Валика любила. Поэтому ему дарила серебряный перстень с черным камнем, а мне зажигалки, зажигалки, зажигалки...
     Я нащупал в кармане очередную зажигалку и закурил.
     Дверь нам открыл Валик. Он за моей спиной переглянулся с Ниной и помог ей снять пальто.
     Костя уже сидел на диване рядом со Светой. Его рука под столом лежала на ее колене. Никто этого, конечно, не заметил...
     Мы выпили за здоровье Валика, потом за здоровье его престарелых родителей, затем за здоровье его красавицы жены и наконец, за детей.
     Потом все почему-то замолчали, и Нина торжественно сказала :
     - Мы все здесь взрослые люди... - она многозначительно посмотрела на Костю и Свету, - поэтому пришло время поговорить начистоту. - Я насторожился. - Ни для кого из нас не является секретом, что мы с Валиком давно любим друг друга... - Нина на минуту перевела дыхание. Ах вот почему : тридцать семь лет - роковой возраст... - и хотим быть вместе. - Надя любовно погладила кота, Костя убрал руку с колена Светы и проворчал:
     - Наконец-то...
     Я налил себе полный стакан водки и залпом выпил. Этого, конечно, никто не заметил. Костя со Светой целовались на кухне, Надя любовно гладила Джефа, а Нина с Валиком торжественно и счастливо смотрели друг на друга. Я налил себе еще один стакан водки. И выпил его залпом. Только тогда на меня обратили внимание, потому что я свалился на кота, а кот истошно и справедливо заверещал. Из кухни прибежали Костя со Светой. Надя схватила нож, наверное, чтобы меня зарезать...
     Нина встала из-за стола, завернула меня в мое пальто и увела домой.
     Так мы жили. Долгие годы...
     10.04.1998 (опубликован в газете “Літературна Україна”)
    
    
    
     ОТПЕТЫЕ ДУШИ
     В Оперном давали “Евгений Онегин”. Старая, толстая и к тому же безголосая Татьяна из всех сил делала вид, что страстно любит Евгения. Евгений был холоден и благороден. За ним тянулся шлейф седой пыли. Легкая седина проступала также на косе Татьяны.
     - Я больше не могу, - Вадим склонился к самому уху Юли. - Пойдем отсюда.
     - Тише ты, - зашипела Юля.
     - Ну, пожалуйста, пойдем. Сколько можно издеваться над Пушкиным?
     - Это же опера! И Пушкин тут не причем.
     - Тогда сколько можно издеваться над Чайковским? По твоему, оперу можно петь, не имея голоса?
     Онегин, наконец, закончил свои нравоучения, и зал активно зааплодировал. Юля положила на поручень бинокль и тоже несколько раз стильно ударила ладонью о ладонь.
     - Ты, как хочешь, а я пошел, - Вадим уже приподнялся с кресла, но Юля проворно ухватила его за полу пиджака:
     - Ты с ума сошел. Что о нас подумают люди?
     - Плевать!
     - Ленского поет итальянская знаменитость. Он признан лучшим тенором прошлого года...
     - Ну и что?! Хоть всех времен и народов! Я буду ждать тебя в буфете.
     Юля обреченно прошипела:
     - Иди, иди, - но полу из рук не выпустила.
     - Отпусти.
     - Не отпущу! Сядь на место. Ты портишь мой имидж. Ты...ты меня просто не любишь!
     - Слушай, в последний раз прошу: отпусти, иначе укушу за ухо.
     - Не укусишь.
     - Ах так! - Вадим выскользнул из пиджака и быстро вышел из ложи.
     В буфете предлагали теплый коньяк и кислое шампанское. От жары плакали заварные пирожные и кривился шоколад.
     - Двести- коньяка, - Вадим взял рюмку с отмерянным спиртным и сел за столик возле окна.
     Молоденькая симпатичная официантка медленно смахивала крошки прямо на пол.
     - Почему на пол? - поинтересовался Вадим.
     - Потом подмету.
     - А...
     - Почему вы не слушаете оперу? - официантка живописно нагнулась и показала четкую разделительную полосу в вырезе блузки.
     - Отсюда лучше слышно.
     Официантка пожала плечами и ушла за веником. Несмотря на свою медлительность, она все-таки умудрилась успеть до окончания первого действия подмести с пола крошки.
     Юля появилась в буфете не сама, а с толстым мужчиной неопределенного возраста в дорогом шелковом пиджаке.
     - Евгений Павлович, - представила Юля толстого мужчину и многозначительно посмотрела на Вадима. - А это мой жених, - Вадим был вынужден приподняться с насиженного места и протянуть толстяку руку:
     - Вадим.
     - Вам понравился Донелли? - Евгений Павлович с трудом уместился за столиком.
     - Не знаю, - Вадим подозвал официантку, стараясь не замечать второго многозначительного взгляда Юли. - Два по сто - коньяка, даме - шампанского. Тенор, как тенор. По моему, у Соловьяненко голос лучше.
     - Вадим - патриот, - встряла Юля.
     - Похвально, молодой человек, - одобрил Евгений Павлович, опрокидывая рюмку коньяка.
     Повисло тягостное молчание, прерванное Юлей:
     - У нас через три недели свадьба. Мы вас приглашаем.
     - Да, да, конечно, я непременно буду, - Евгений Павлович встал и протянул Вадиму руку. – Ну, ребята, мне пора. Теща ждет в партере, - извинился он.
     - Ты меня решил окончательно опозорить, - печально констатировала Юля, потягивая шампанское из толстостенного бокала.
     - Мне действительно у Соловьяненко голос нравится больше.
     - Тебе не знакомы правила приличия? - язвительно поинтересовалась Юля, нервно постукивая пальцами по столу.
     - Так сейчас называется ложь?
     - Нет, ты меня и вправду не любишь.
     - Как ты догадалась?
     - Ну, все, хватит! - Юля вскочила из-за стола.
     - Тс-с! Сядь и остынь. Кажется, ты сама забыла правила приличия.
     - Ты идешь слушать второе действие?
     - Нет. Принесешь мне в антракте пиджак.
     Юля гордо ушла.
     Прозвенел третий звонок.
     В буфете опять воцарилась тишина. Симпатичная официантка выплыла из-за стойки и направилась к столу, за которым сидел Вадим, - смахивать крошки.
     - Может быть, лучше - в руку или в передник? - настаивал Вадим.
     - Лучше - на пол, - возразила упрямо официантка и снова нагнулась, показывая Вадиму свою располовиненную большую грудь.
     - А как же производительность труда?
     Официантка не успела ответить. В буфет стремительно вошел невысокий коренастый мужчина.
     - Сеньора, - он показал на бутылку коньяка.
     Официантка нехотя отделилась от стола Вадима и ушла к стойке обслуживать иностранного гостя.
     - Присоединяйтесь, сеньор, - на английском предложил Вадим.
     Сеньор с удовольствием принял предложение и протянул Вадиму руку :
     - Донелли.
     - Лучший тенор всех времен и народов ? - отвечая на крепкое рукопожатие, поинтересовался Вадим.
     Донелли смутился и покраснел:
     - Всего лишь прошлого года, - скромно возразил он.
     - Что же вы не поете?
     - Меня уже убили.
     - Ах да : ”Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни” - пропел по русски Вадим.
     - У вас хороший тенор, - похвалил Донелли.
     - Ну до вас мне далеко, - Вадим махнул рукой. - Что ж, выпьем за лучшего тенора прошлого года.
     - Выпьем, - согласился Донелли.
     После второй бутылки коньяка они оба запели арию Герцога из “Риголетто”.
     Симпатичная официантка перестала подметать и показывать аппетитные половинки груди:
     - Сейчас сюда придет милиция, - заявила она и опять взяла в руки веник, чтобы успеть до антракта подмести крошки. - В ответ Вадим с Донелли без слов запели “Наша служба и опасна, и легка”, - И вас заберут. Обоих. - продолжила свою мысль официантка, торжественно унося совок с крошками.
     Вадим с Донелли истошно завыли “Смейся, паяц”.
     Зал взорвался апплодисментами, оповещая окончание второго действия.
     Оба тенора, наконец, умолкли, устав от пения и желания выпить еще коньяка.
     - Сколько стоил вам титул лучшего певца года? - поинтересовался Вадим.
     - Пустяки - сто тысяч долларов. - Донелли широко улыбнулся. - Он принес мне уже больше полутора миллионов.
     - Классный бизнес, - согласился Вадим. - Я позабочусь, чтобы лучшим певцом этого года был признан Соловьяненко.
     23.06.1998
    
    
     ЗЕМЛЯ ИЗНУТРИ
     Передо мной разверзлась Бездна.
     С радостью вступаю в нее -
     Освобождение близко.
     Воздухофлотский проспект ремонтируют очень часто, но не очень качественно, потому что по прошествии каждого года, дорожное покрытие неизменно покрывается страшными ранами и нарывами.
     Снова на обочинах появляются медлительные катки и кучи черного смердящего асфальта. Снова дорогу многочисленным автомобилям перекрывают кричащие красные”кирпичи”.
     Горы асфальта лежат долго - кажется, что скоро на них прорастет трава.
     Начинает накрапывать дождик, и на проспекте появляются одинокие рабочие в ярко-оранжевых жилетках с лопатами наперевес. Они лениво разбрасывают асфальт по дороге.
     Дождь оплакивает асфальт, хотя нужно оплакивать страну, в которой каждый год дороги покрываются страшными ранами и нарывами, как будто их и не пытались лечить.
     Ветер и дождь мешали закурить - очевидно, им отстегивает немалую копеечку грозно предупреждающий Минздрав.
     - Два часа подождать слабо - пока выглянет солнце ? - Костя обратился к спине мокрого оранжевого рабочего.
     - А тебе чего? - рабочий даже не обернулся
     - Ничего. Просто жаль асфальта и вашей дурной работы, - Косте, наконец, удалось раскурить сигарету.
     - Ну и что?
     - Ничего, - повторил Костя и пошел по улице дальше.
     - Эй, подожди, - рабочий бросил лопату на кучу асфальта. - Сигарета есть? - Костя медленно вернулся и протянул рабочему две сигареты. - Я утром начальству говорил: зачем сегодня работать, когда можно набросать асфальт и завтра?
     - Синоптики обещали назавтра ливневые дожди с грозами... А вчера было солнце...
     Рабочий пожал плечами.
     - Дай подкурить, - он затянулся дымом и снова взял в руки лопату.
     - Пока, - бросил ему Костя.
     Рабочий не ответил, трудясь то ли в поте лица, то ли в капельках дождя.
     Костя от души выругался, но облегчение душе это не принесло. Стоит ли удивляться дорожным нарывам или спокойствию мокрого рабочего? Стоит ли вообще чему-либо удивляться? Костя в сердцах поддел приоткрытую крышку канализационного люка и ... провалился в него.
     Костя еще раз выругался, потому что других слов ему не удалось подобрать. Вокруг - сырые стены в разводах зеленой плесени и мха. Испуганная крыса, вильнув чешуйчатым хвостом, нырнула за трубу.
     Костя потушил о стену сигарету и начал искать железные скобы, которые, по идее, должны были вести наверх. Скоб не было. Очевидно, их выдрали, чтобы сдать в металлолом.
     Осмелевшая крыса выглянула из-за трубы:
     - А тебе чего? - поинтересовалась она и тут же спряталась опять за трубу.
     - Ничего, - зло ответил Костя. - Здесь есть выход?
     - Нет, - уверенно ответила крыса и теперь уже нагло села посреди сумрачного коридора.
     - А если подумать? - дружелюбно спросил Костя.
     Крыса почесала хвостом за ухом, но все-таки ответила :
     - Нет.
     Костя вздохнул :
     - Что же мне делать? Лезть по мокрой стене - пустая трата сил.
     - Пустая, - согласилась крыса. Даже не знаю, что тебе присоветовать, - искренне расстроилась она.
     - Есть тут еще кто-нибудь?
     Крыса ударила хвостом по голове :
     - Ну, конечно! Нужно привести сюда крота. Он все знает!
     Крыса отсутствовала минут пятнадцать и, наконец, вернулась, волоча за собой старого слепого крота.
     - Вот! Насилу нашла.
     Крот невидящими глазами смотрел на Костю.
     - Здесь есть выход, дедушка? - прокричал Костя: вдруг крот к тому же еще глухой.
     - Нет, - сразу ответил крот.
     - А если подумать?
     Крот медленно снял очки, подышал на стекла и задумался.
     - Нет здесь выхода, - сказал он уверенно через полчаса.
     - Все ясно: вы решили меня здесь похоронить, - Костя вымок до нитки и хотел есть.
     - Фи, - возмутилась крыса. - Ну какой нам с этого прок? Во-первых, расходы на похороны...
     - Можешь не продолжать, - махнул Костя рукой.
     - Возмутительно не выслушивать до конца старших! - обиделась крыса и опять спряталась за трубу.
     - Что же мне делать? - снова устало спросил Костя. Он присел на холодную трубу и прищемил крысе хвост. Она взвизгнула и еще больше обиделась :
     - У тебя просто нет совести, - прошипела она, чуть не плача.
     - Есть, - заверил ее Костя. - По крайней мере, была еще час назад.
     - Хватит базарить! - не выдержал крот.
     - Что значит хватит? - взорвался Костя. - Я голодный, мокрый и хочу домой!
     - А что - дома?
     Костя задумался: и действительно, что - дома? Телевизор с двадцатью каналами, Лариска, бродящая по квартире в рваном халате, хотя два новых лежат в шкафу, и аппетитная соседка с волосами, выкрашенными в вызывающий пламенно-рыжий цвет. Правда, есть еще холодильник. В нем - банка консервов ”Сардины” за гривну пятьдесят и бутылка водки с изморозью.
     Костя не успел ответить. Крот заговорщицки подмигнул и прошептал:
     - Водка здесь тоже найдется. И Лариска...- Крыса осторожно выглянула из-за трубы и на глазах стала превращаться в соседку с пламенно-рыжими волосами. - Пойдем. - Костя покорно побрел вслед за кротом и рыжеволосой красавицей. Какая разница, куда брести, если выхода все равно нет!
     Коридор круто повернул влево. С каждым шагом становилось суше и светлее.
     - Прошу, - торжественно провозгласил крот и толкнул тяжелую железную дверь.
     Посреди залитой солнечным светом комнаты стоял стол, ломившийся от всевозможных напитков и снеди.
     - Хорошо вы здесь живете! - недоверчиво покачал головой Костя.
     - Не жалуемся, - ответил крот, откупоривая бутылку “Наполеона”.
     Они выпили и закусили.
     - Хорошо вы здесь живете ! - уверенно сказал Костя, запихиваясь бутербродом с красной икрой. Рыжеволосая красавица мелкими глотками попивала из серебряного бокала шампанское. - И откуда это все?
     - Я рою землю, - грустно ответил крот. - За это хорошо платят. Я выгребаю кучи мусора и грязи.
     - Вслепую?
     - Я специально выжег себе глаза : теперь я только нюхаю нечистоты, но не вижу их. Ты не знаешь, случайно, способов отбить обоняние?
     - Нет, не знаю.
     - Жаль. - крот налил еще по рюмке ”Наполеона”. - Теперь можно отправляться искать выход.
     - Вы же оба утверждали, что выхода здесь нет, - без возмущения сказал изрядно выпивший Костя и лениво раскинулся на удобном диване.
     - Выход есть всегда. Идем.
     - Но я не хочу никуда уходить. Я не хочу! - Он истошно кричал, прикрывая рукой уставшие от света глаза. - Я не хочу!
     Костя, наконец, очнулся. Вокруг - сырые стены в разводах зеленой плесени и мха. Крыса, постукивая по полу чешуйчатым хвостом, нагло сидела посреди сумрачного коридора и заискивающее смотрела ему в глаза.
     - Эй! - кричали сверху. - Ты живой?
     Костя долго не отвечал.
     - Кажется, живой - наконец, тихо вымолвил он (вдруг не услышат).
     - Руки-ноги целы? - не отставал оранжевый рабочий.
     - Целы, - вздохнул Костя.
     - Держи веревку, - Костя крепко ухватился за конец автомобильного тросса.
     На улице по-прежнему шел дождь. Над горячим асфальтом устало поднимался белесый пар. В луже одиноко валялась недокуренная оранжевым рабочим сигарета.
    
    
    
     ПУТЬ ЗВЕЗДЫ
     Моей дочери Ксении
    
     В парке было темно и прохладно. С кленовых листьев капали остатки дождя. Сумерки лениво перетекали в Ночь, уже готовую принять Город в объятия своего волшебства.
     Он сел на мокрую скамейку и поймал в руку несколько кленовых слезинок. Попробовал на вкус - слезы были с горьковатым привкусом. “Наверное, химикаты против насекомых. И я умру...”, - подумал он и стал размышлять, как ему готовиться к смерти: писать или не писать завещание, с кем попрощаться, а кого пригласить на похороны.
     Пока он думал, сумерки спрятались за Днепр, и Ночь вступила в свои права. Над парком закружили комары. Один комар нагло присел ему на шею и больно укусил. “Наверное, малярийный. И я умру...”. Стало еще больше причин задуматься о технической и юридической сторонах конца своего бренного существования. Мысли носились в голове, не менее хаотично, чем стая комаров над головой.
     Маленькая Звездочка наблюдала за ним из-за ветвей клена. Она стала жертвой собственного любопытства: спустившись слишком низко, не удержалась на своей орбите. Она упала, запутавшись волосами в гуще кленовых ветвей.
     Он заметил запутавшуюся Звезду и совсем упал духом: “Ну вот, инопланетяне прилетели. И заберут меня...”. Такая перспектива почему-то улыбнулась ему меньше смерти: теперь-то он уже точно не успеет написать завещание и позаботиться о похоронах.
     - Эй! - Звездочке удалось распутать волосы, и она сидела на самой толстой ветке, болтая ножками.
     - Это вы мне ?
     - Вам. Куда я попала?
     - На Землю. Кажется.
     - Вы тоже не здешний? - наивно поинтересовалась Звездочка.
     - Ну почему же...
     - Какой вы смешной! - засмеялась Звездочка, и по всему парку разлетелись облака золотистых искорок огня.
     Он смущенно пожал плечами.
     - А вы инопланетянка?
     - Конечно, - опять засмеялась Звездочка.
     - Тс-с-с! - он замахал руками на золотистые облака, разбегающиеся по аллеям парка. - Не смейтесь. А то сюда сейчас приедут пожарники... - Звездочка продолжала хохотать. - Вы меня заберете с собой?
     Звездочка перестала смеяться:
     - Мне бы самой как-нибудь выбраться... - теперь она только грустно улыбалась.
     Он помог Звездочке спуститься с дерева. Она села на мокрую скамейку, дрожа от холода.
     - Оставайтесь здесь, - робко предложил он.
     - Здесь? Но я умею только светить!
     - В парке холодно. Пойдемте со мной. Я напою вас чаем.
     - С вареньем? - Он кивнул. - Пойдемте, - она поднялась со скамейки. - Я очень хочу выпить чая.
     Они вышли из парка. На другой стороне улицы сверкал неоном длинный магазин, как длинный коридор жизни : от рождения до смерти. “ Товары для новорожденных”, “Одежда для подростков”, “Салон молодоженов”, “ Мебель из Италии”, “ Детские игрушки”, Туристическое агентство “Капитан Немо” и, наконец “Похоронное бюро “Фаэтон”. На последней вывеске был нарисован огромный черный катафалк, на котором золотыми буквами было выведено “Не для вас, а для ваших близких”.
     Дом, в котором он жил, был старым и обшарпанным. На несвежей штукатурке проступали полустершиеся надписи : “Валя + Коля = любовь” и “ Вовка - дурак”. В подъезде было сыро. Под почтовыми ящиками крыса догрызала газету.
     - Вы живете один?
     - Да. Только не знаю, плохо это или хорошо.
     - Я всегда жила одна. Иногда в гости залетают кометы и астероиды. Виляют хвостом, угощают порцией мелких камней и летят дальше.
     - И все-таки вы хотите обратно...
     - Хочу. Там - мой дом. И я умею только светить, - опять пожаловалась Звездочка.
     Возле нее действительно было светло.
     - Ты такая красивая. - Она смутилась: ей никогда не говорили комплименты. - И яркая.
     - А это хорошо?
     Он ничего не ответил. Просто погладил рукой по золотым волосам. По квартире пронесся вихрь огненной пыли.
     Она осталась у него. И с каждым днем ее свет становился все теплее и ярче.
     Но она ничего не умела, кроме светить...
     - Тебе пора домой, - однажды утром сказал он.
     - Но я не хочу домой, - ответила она и тревожно засмеялась.
     Ночью она вышла на балкон. Трепетали от ветра листья. Одинокие машины притормаживали в лужах.
     - Я лечу, - кричала она, расправив руки, как крылья.
     - Лети, - вздохнул он и закрыл на защелку балконную дверь. Она билась в двойное стекло, плакала, умоляла открыть, впустить ее. Он был неумолим: - Лети, лети, милая, там твое место - среди миллиардов звезд. - И лег спать, укрывшись с головой одеялом, чтобы не слышать ее криков.
     Утром ее не было на балконе.
     Через несколько дней под своими окнами он заметил в траве слабое свечение. Маленький светлячок одиноко сидел на листке подорожника.
     Несколько дней светлячок жил в спичечном коробке. Потом выполз и потерялся в лабиринтах квартиры.
     Он расстроился. Светлячок напоминал ему о Звезде, которая ничего не умела, кроме как светить...
     В парке было темно и прохладно. С кленовых листьев капали остатки дождя. Сумерки лениво перетекали в Ночь, уже готовую принять Город в объятия своего волшебства.
     Он сел на мокрую скамейку и поймал в руку несколько кленовых слезинок. Попробовал на вкус - слезы были горьки, как паприка. “Наверное, химикаты против насекомых. И я умру...”, - подумал он и обрадовался.
     Маленькая Звездочка сидела на самой толстой кленовой ветке, болтая ножками.
     - Эй! Вы заберете меня с собой ?
     30-31.07.1998
    
    
     ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ
     Под утро ему приснились высокие горы, верхушки которых скрывались в предрассветном тумане. В живописной долине между гор протекала игривая журчащая река. По узкой змеистой тропе он медленно спускался с горы к реке, на берегу которой его ждала обнаженная женщина. Ее лица не было видно, но фигура женщины была воистину божественной... Вдруг богиня обернулась, и он чуть не упал в реку : это было лицо его бывшей жены. Она протянула к нему руки и... он проснулся в холодном поту.
     Сон не предвещал ничего хорошего.
     Рядом возле кровати почему-то стояла открытая дорожная сумка. Он невольно потянулся к ней и заглянул вовнутрь. Там аккуратно сложенные лежали его вещи.
     Он смахнул с себя остатки сна, вскочил с кровати и побежал на кухню.
     - Что случилось ? - женщина, стоящая возле плиты даже не оглянулась, продолжая пытаться полуобгоревшей спичкой разжечь камфорку. - Ты слышишь меня? Что случилось? Ты меня выгоняешь? Я тебе надоел ? Да?
     Женщине, наконец, удалось зажечь газ, она поставила на огонь сковородку, налила в нее масло, и обернулась :
     - Ты сам ответил на все свои вопросы, - она говорила спокойно. Очевидно, принятое решение далось ей с трудом, и уступать она не собиралась.
     - Лена, ну что случилось ? Ведь еще вчера все было хорошо. - ему действительно не хотелось никуда уходить.
     - У нас с тобой никогда не было хорошо, - безаппеляционно отрезала она и опять повернулась к плите.
     - Я чем-то тебя обидел? - его голос был нежен и мягок, как липкий переспевший банан.
     Она скривилась от приторного вкуса, возникшего сразу же во рту, и, разбивая над сковородой яйцо, тихо сказала:
     - Нет. Просто мне надоело давать тебе возможность мной пользоваться, - она сделала меньше огонь под сковородкой, и села за стол. - Сумку занесешь завтра. Ключи оставишь у соседки.
     - Может быть, ты все-таки погорячилась ? - он спросил это уже как-то неуверенно и заискивающе. - Я же люблю тебя. - он вложил в последние слова всю теплоту, на которую только был способен.
     - Да ? - она усмехнулась. - А по-моему, тебе просто всегда было выгодно говорить, что ты меня любишь. И сейчас ты говоришь так, потому что тебе это выгодно. Мне тридцать два года. Я хочу иметь нормальную семью. Хочу иметь детей.
     - Но мы ведь и жили два года, как нормальная семья : вместе ходили в гости, вместе отдыхали, я везде тебя представлял, как свою жену. Что тебе еще нужно ?
     - От тебя мне ничего не нужно, поэтому я даже временно пожертвовала тебе свою сумку. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Все.
     - Можно я хотя бы кофе выпью? - он понял, что спорить бесполезно.
     - Пей, только быстрее, - по всему было видно, что она держится в нормальном состоянии из последних сил.
     Он съел брошенную ему на тарелку яичницу, выпил кофе и быстро оделся.
     Потом опять заглянул на кухню :
     - А если бы мне не было куда уходить? - поинтересовался он.
     - К счастью, тебе есть куда уйти.
     Он поднял сумку (тяжелая !) и пошел к двери. Уже с порога не зло, но мрачно сказал :
     - Ты еще пожалеешь.
     Она отрицательно покачала головой.
     Когда за ним захлопнулась дверь, она громко разревелась.
     Было нестерпимо горько и обидно. Она потратила на него два года своей жизни. Она не просто любила его, а боготворила, прощала ему все обиды и измены, непонимание и постоянную ложь. Она знала все его недостатки, знала, что он скажет, когда придет с работы на три, нет, на пять часов позже обычного, знала, что он не способен любить вообще : никого, не только ее. Она могла терпеть все это и дальше, как поступают большинство женщин во имя, как им кажется, сохранения семьи, а в действительности убегая от горького одиночества.
     Сегодня ночью, когда он спал и по-детски сопел, уткнувшись носом в вышитую наволочку, она посмот3рела на него материнским взглядом и вдруг решила, что у нее еще есть шанс. Шанс не только любить, но и быть любимой.
     Она поднялась со стула и пошла в спальню одеваться на работу.
     Дни текли за днями. Ничто не менялось в ее жизни. Он периодически звонил, дружески интересовался ее делами, словно ожидая, что она позовет его обратно. Лена вежливо отвечала, что дела в порядке, идут, как по маслу, что она всем довольна и особенно тем, что его нет рядом.
     Он со вздохом вешал трубку, но через неделю звонил опять, очевидно, каким-то шестым чувством понимая, что так, как она, его никто не будет больше ни любить, ни прощать.
     А она плакала по ночам от одиночества, но утром с гордо поднятой головой шла по улицам, ловя на себе одобрительные взгляды мужской половины человечества.
     Однажды в гостях у близкой подруги она познакомилась с Борисом Николаевичем. Он был старше ее на одиннадцать лет, дважды женат и дважды разведен, от каждой жены имел по сыну, которых нежно любил и никогда не забывал. Увидев Лену, он сразу встрепенулся, оживился, из него потоком полились веселые всегда к месту анекдоты и истории, глаза заблестели живым и теплым огнем. Подруга одобрительно кивнула Лене за спиной Бориса Николаевича, и Лена отдалась в руки судьбы.
     Борис Николаевич, явно придерживался правила, что за женщиной нужно сначала поухаживать. Он дарил ей цветы, дважды приглашал в театр, однажды они съездили в гидропарк и долго катались под ивами на лодке.
     Все было красиво и замечательно.
     Потом он пригласил ее к себе. Они пили шампанское, закусывая великолепным черным шоколадом.
     Он подошел к ней сзади и поцеловал в изгиб шеи. Она вздрогнула и невольно отстранилась. Борис Николаевич снял очки, и она впервые увидела так близко его глаза : они были добрые и в них светилось столько любви !
     Лена едва вздохнула и положила руки ему на плечи. Он взял ее на руки и легко отнес на диван, потом бережно раздел, и она почувствовала, что и у нее возникло ответное желание.
     Борис Николаевич оказался не только галантным кавалером, но и великолепным мужчиной. Она заснула в его обятиях удовлетворенная и почти счастливая.
     Через неделю Лена переехала к Борису Николаевичу жить, а еще через месяц он сделал ей предложение.
     Она подумала и ответила “нет”.
     Она собрала свои вещи, пришла домой и опять разревелась.
     Он не просто любил ее, а боготворил, готов был прощать ей все обиды и измены, даже непонимание и ложь. Он знал уже все ее недостатки, знал, что она скажет, когда придет с работы на три, нет, на пять часов позже обычного, знал, что она его не любит, что она сейчас не любит никого, даже себя.
     Где оно, золотое сечение любви, невидимую тончайшую грань которого неутомимо ищут все люди на протяжении всей своей жизни, но которое найти дано почему-то лишь избранным ?
     Дни текли за днями. Ничто не менялось в ее жизни. Борис Николаевич периодически звонил, дружески интересовался ее делами, словно ожидая, что она все-таки вернется к нему. Лена вежливо отвечала, что дела в порядке, идут, как по маслу, что она всем довольна, и что она не достойна его любви.
     Он со вздохом вешал трубку, но через неделю звонил опять, очевидно, каким-то шестым чувством понимая, что так, как ее, он никого не будет больше ни любить, ни прощать.
     Однажды возвращаясь с работы ноябрьским вечером, в темной подворотне Лена услышала за спиной звонкий голос:
     - И как же обладательница таких стройных ножек не боится бродить одна по темным улицам нашего неспокойного города?
     Она обернулась. Высокий человек в длинном черном пальто и большим “дипломатом” в руках немного приостановился и приветливо улыбнулся ей.
     Она пристально посмотрела в его прищуренные глаза и при тусклом свете молодого месяца увидела в них яркое золотое сечение любви.
    
     11.08.1997 (диплом международного литературного конкурса «Гранослов» 1998)
    
    
     ВОЗВРАЩЕНИЕ
    
     Я уехал из Киева домой последним проходящим поездом. В плацкартном вагоне было душно и жарко. В узких проходах стояли обшарпанные чемоданы и грязные сумки.
     Милая девочка, сидящая напротив, посмотрела на меня сквозь длинные густо накрашенные ресницы. Я улыбнулся в ответ одними губами.
     - Давайте познакомимся, - уверенно предложила мне она.
     Я ничего не ответил, натянув на голову серое одеяло. Милая девочка пожала плечами: ”Импотент или голубой” , - легкомысленно подумала она, еще раз взглянув на мою вполне смазливую физиономию.
     - ”Ни фига”, - чуть ли не вслух сказал я.
     В девять утра я был уже во Львове. Яркое солнце приветливо выглядывало из-за готических шпилей.
     - Здравствуй, город, - я был искренне рад своему возвращению.
     Дома меня ждала не холодная постель, но не менее холодная записка от моей бывшей жены :“Дорогой, нам бы не мешало встретиться. Целую. По-прежнему твоя, Ирина.“ Я скомкал записку и выбросил ее в окно. В то же мгновение настойчиво и раздраженно зазвонил телефон.
     - Алло, - я попробовал изобразить из себя сонного.
     - Не притворяйся, лапушка. Еще полчаса назад тебя не было дома, - мою проницательную жену было трудно провести на мякине.
     - Ну, - Ира в последнее время меня сильно раздражала - я ничего не мог с собой поделать. - Я тебя слушаю. Что тебе нужно ?
     - Грубиян, - констатировала Ира, но трубку не повесила. После минутного молчания как можно вежливее и спокойнее сказала :- Леся за тобой скучает.
     Я выдержал паузу :
     - Я тоже за ней скучаю. Ты же сама отправила ее с мамой на три месяца за границу.
     - Она звонила ... вчера.
     Я почувствовал, что скучает за мной не столько моя трехлетняя дочь, сколько сама Ира.
     - Ты ничего не хочешь мне сказать? - Я ждал этого вопроса :
     - А что ты хочешь услышать ? - в моем голосе пока не было раздражения - я умел управлять своими эмоциями. Ира ничего не ответила - просто повесила трубку.
     Через двадцать минут она появилась сама. Высокая, сногсшибательно красивая, она своим ключом открыла дверь и остановилась на пороге. “Шикарная женщина”, - подумал я и равнодушно отвернулся.
     - Ты и теперь не хочешь мне ничего сказать ? - это был вызов, но я его не принял.
     - Привет,- сказал я сухо и немного тоскливо.
     Ира подошла ко мне, положила мне на плечо свою тонкую руку.
     - Я соскучилась, - наконец, тихо призналась она почти мне на ухо.
     - А я нет, - честно отрезал я и ушел на кухню. Ира пришла за мной. Села на раскладной стульчик, закурила сигарету :
     - Я хочу к тебе вернуться,- и посмотрела огромными телячьими глазами на меня.
     Я отрицательно покачал головой :
     - Ира, я только что приехал из командировки, устал и хочу спать. Сейчас не время для серьезных разговоров.
     - Я хочу к тебе вернуться, - повторила она дрожащим голосом, сбрасывая пепел мимо глиняной пепельницы в виде башмачка прямо на подоконник.
     - Леня тебя выгнал ? - я поймал себя на мысли, что стал злым.
     - Нет,- в ответе я не сомневался : таких женщин, как Ира, не выгоняют - они уходят сами.
     - Послушай, что ты от меня хочешь? - я уже не мог больше сдерживать своего раздражения.
     - Я была не права. Мне не нужно было уходить от тебя. - Ира преданно посмотрела мне в глаза.
     - Что вы говорите ! - я даже подпрыгнул на табуретке. - Когда ты уходила к Лене, то говорила, что хуже меня нет мужа на всем белом свете.
     - Я ошибалась, - просто отрезала она.
     - Оказывается есть ?
     - Не в этом дело.
     - А в чем ? - увы, я уже сорвался на крик, чего очень не любил. - Неужели ты думаешь, что после всего сказанного мне тобой можно начать все сначала ?
     - Я готова попросить у тебя прощения, - это было действительно круто, чтобы Ира у кого-то попросила прощения, но я не поддался на провокацию:
     - Я уже сказал, что у меня сейчас нет ни душевных, ни физических сил для полемики с тобой. Давай отложим все разговоры хотя бы на вечер.
     Ира сдалась:
     - Ладно. Встречаемся в семь вечера в ресторане “АЛЛЕГРО”. Отдыхай, - и проколыхав мимо меня шикарными бедрами и роскошными каштановыми волосами ниже спины, Ира торжественно удалилась с видом победительницы.
     Я принял душ и лег спать. Мне снилась Ялтинская набережная, голубое море, усеянное белоснежными крыльями чаек и яхт, зеленые кроны столетних дубов и ... Оля в огромной черной шляпе.
     Я проснулся от телефонного звонка - вечный будильник, не дающий ни сна, ни отдыха измученной душе.
     - Валик на проводе, - зазвучал в трубке звонкий голос моего коллеги. - Как съездил ?
     - Порядок. Все сделал. Договора на подпись привез. Завтра принесу.
     - Молоток, - и Валик повесил трубку.
     На часах было уже шесть часов - пора вставать. Я нехотя отутюжил белую сорочку - не нужно давать никаких поводов Ире для лишних разговоров о моей природной неряшливости, натянул черные брюки и даже повязал модный яркий галстук.
     Ира, как всегда опоздала (Ну что вы: королевы не опаздывают - они задерживаются). Я успел уже выпить бокал красного вина и немного расслабиться.
     - Привет, - раздалось за моей спиной.
     Ира пришла в темно синем платье, которое было ей очень к лицу. В огромном декольте виднелась глубокая выемка груди. Я окинул равнодушным взглядом эту роскошную женщину, еще год назад принадлежавшую только мне.
     У мужчин за соседними столиками взгляд был не такой равнодушный, как у меня.
     - Я уже заказал ужин. - Ира кивнула.
     - Утром я тебе сказала, что хочу вернуться, - она перешла сразу к делу - моя школа.
     - Я помню.
     - Что ты, выспавшись, думаешь по этому поводу?
     - Это невозможно.
     - Почему ?
     - Потому что уже поздно, - я спокойно откинулся на спинку стула, наблюдая за реакцией Иры на мои слова.
     - Год назад ты ведь не хотел, чтобы я от тебя уходила... - утопающий, хватающийся за хрупкую соломинку.
     - Не хотел, - честно признался я. - Но сейчас не год назад.
     И вдруг Иру осенило :
     - Ты влюбился ! - это прозвучало не как упрек, а как простая констатация факта.
     Я пожал плечами :
     - Может быть. Но не в этом дело.
     - И кто она ?
     - Я же сказал, что не в этом дело. - У меня было непреодолимое желание закончить этот пустой разговор и уйти побродить по узким улицам города.
     Я поднял глаза и увидел, что по лицу Иры катятся бесшумные черные слезы (продавщица, конечно, уверяла, что тушь водостойкая).
     - Что же мне делать ? - сквозь слезы спросила Ира, и мне стало ее почему-то жалко :
     - Пойдем домой , - сказал я, положив ей руку на колено.
     Ира с радостью согласилась, и мы “поймав” такси, уде через десять минут были в моей квартире.
     Я целовал ее плечи, глаза, ее роскошную горячую грудь, упругий живот ... и не испытывал никакого желания, кроме того, чтобы все это как можно быстрей закончилось.
     Я искренне хотел доставить своей жене радость и удовольствие, но мне было трудно бороться с собой : мои мужские достоинства крепко спали в ожидании лучших времен. Кое-как мне удалось уговорить себя и совершить подвиг: по ногам потекла горячая липкая струя.
     - Я пойду в ванную, - мне нужен был повод, чтобы уйти и не видеть неудовлетворенных вопросительных глаз жены - никогда раньше у меня не было в постели проколов.
     Когда я вернулся, Ира, уже одетая, сидела в кресле и курила.
     - Так я могу вернуться ? - с надеждой в голосе спросила она.
     - Нет, - безаппеляционно отрезал я и позорно ретировался на кухню.
     Я слышал, как хлопнула за женой входная дверь квартиры. В окно было видно, как Ира садится в новенький блестящий автомобиль, подаренный ей Леней два месяца назад (Жестокая и неблагодарная !)
     Я пожал плечами и сел писать очередной рассказ о любви. 26-29.06.1997
    
    
     БЕГ
     Акушерка улыбнулась, приняв на руки младенца мужского пола, с белыми пушинками волос и длинными ножками, вокруг которых еще обвивалась окровавленная пуповина.
     - Пацан, - удолетворенно сказала она уставшей новоиспеченной мамаше,- смотрите, какие длинные ножки: будет бегать.
     Мама младенца подняла еще сохранившие следы родовой боли глаза и твердо сказала, глядя на только что родившегося сына :
     - И быстро, и будет первым.
     Падая, он не плакал. Он поднимался, отряхивая с разбитых коленок прилипшие грязь и травинки, и бежал опять. Мама, вздыхая, зашивала порвавшиеся брюки.
     Когда он первый раз поцеловал женщину, которая была его на семь лет старше, та удивленно посмотрела на еще не бреющегося юнца и сказала :
     - Мальчик, ты будешь мужчиной.
     Он усмехнулся в ответ и крепко обнял ее за плечи.
     Она сама растегнула молнию платья и тихо выдохнула :
     - Я люблю тебя.
     Он молчал, гладя руками незнакомое женское тело.
     Много-много раз он видел пронзенные болью женские глаза - от глаз своей матери, рожавшей его в течение суток, до глаз своей жены, родившей ему мокрым мартовским днем сына, такого же голубоглазого и длинноногого, как он сам, от глаз дорогой дамы полусвета в туманном Альбионе, куда его иногда заносила работа или судьба, до глаз любимой женщины, не пытающейся сдержать стона удовольствия...
     Раз и навсегда выбрав свой темп, он уже не мог сойти с дистанции, не имел права, потому что те, кто бежали рядом, завидовали ему и уважали его, ожидая, когда он, наконец, оступится, споткнется, а может быть, упадет.
     Он все бежал по длинному стадиону жизни. Мимо проносились знакомые и не очень знакомые лица, города и страны, мысли и чувства.
     Он был первым во всем и всегда - иначе не стоило рождаться и начинать свой бег.
     К финишу он пришел тоже первым - просто не выдержало сердце.
    
     21.01.1997.
    
    
     ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
    
     У вас проблемы ? А у кого их нет ? Впрочем, если вы знаете таких беспроблемных счастливчиков, то не примените познакомить меня с ними ! Буду премного благодарна !
     К счастью, я одна из таких счастливчиков : у меня проблем нет. Не верите ? И правильно делаете.
    
     Мой дневник
    
     7 апреля.
     Завтра день рождения. Лет вроде бы немного, но видеть никого не хочется, как будто в дверь стучится смерть. За окном свистит совсем не апрельский ветер. Ночью безумным глазом смотрит с неба Комета. Я никого не приглашаю. Но вот звенит телефон, и знакомый голос возвращает к действительности :
     - Как самочувствие перед предстоящей датой ?
     - Отвратительно, - отрезаю я - до такта американцев мне, правда, далеко.
     - Что случилось ? - не в меру участливая подруга не желает отцепиться.
     - Не по телефону будет сказано,- но от Оли не так легко избавиться :
     - Ты, конечно, как хочешь, но я все равно приду тебя поздравить, - о, как ты категорична, моя милая подружка.
     - Приходи,я буду ждать - и вешаю трубку.
     А что ? Может быть, так и надо ? В конце концов, пир во время чумы тоже пир.
     Я достаю свою записную книжку.
     Пусть будет полон дом гостей ! Пусть придут все мои друзья : старые и новые, близкие и не очень.
     Все благодарят за приглашение и обещают обязательно нанести визит. Как мило с их стороны, как мило.
     Я ложусь спать, плотно завернувшись в одеяло. Я - не собственница, но одеяло мое, и я ни ни с кем не хочу его делить - даже с мужем, который мирно похрапывает рядом.
     Я закрываю глаза и наутро просыпаюсь став на год старше.
    
     8 апреля.
     Я надеваю ненавистный передник и становлюсь к не менее ненавистной плите.
     День медленно ползет к вечеру.
     Я устало привожу себя в порядок и в последний раз смотрю в зеркало - вроде бы и ничего : круги под глазами припудрены, губы ярко накрашены под цвет алых туфлей и украшений.
     Шикарная женщина ! Роскошная женщина ! Уставшая женщина !
     Полторы калеки печально доедают бутерброды. Заботливый Женька, молча, протягивает мне сигарету. Грустно так, что даже курить не хочется.
     Истерично звенит пейджер : мой бывший компаньон желает нанести визит для поздравлений. Проснулась совесть ? Не думаю, что она вообще у него есть. Компаньон настойчив - пейджер разрывается. Я читаю последнее сообщение : “Сообщите адрес для визита “. А не пойти бы тебе к... Как жаль, что я так и не научилась ругаться.
     Девять часов вечера. Позвонила лучшая подруга. Она не может прийти, потому что у нее нет сил. Что ж, пусть приходит завтра. Впрочем, завтра, мне уже будет все равно.
     Десять часов вечера. Опять верещит пейджер, переполненный поздравлениями.
     У меня на глаза наворачиваются слезы, и я ухожу на кухню, чтобы никто не видел, как я плачу.
     Счастливая женщина ! Роскошная женщина ! Шикарная женщина ! Любимая женщина !
     Любимый мужчина тоже не придет. Как и лучшая подруга, обещает зайти завтра. Но я знаю, что и завтра его не будет. Совсем недавно он говорил, что будет приезжать в мой город в день моего рождения из любой точки земного шара, чтобы только иметь возможность поздравить меня. Сейчас нас разделяют пять километров и непроходимая бездна. Я все понимаю, я всему могу найти объяснение, но только слезы независимо от всех ухищрений катятся и катятся из глаз.
     На кухню заглядывает муж. Молча обнимает меня за плечи и уходит опять к моим немногочисленным гостям.
     За спиной опять шаги - это Женька. Я не говорю ни слова, но он тихо шепчет :
     - Не плачь, малышка, все будет хорошо.
     Да, да, все будет хорошо ! И я иду петь, хотя хочется кричать.
     На кухонном столе гора немытой посуды, и я не буду ее мыть ни сегодня, ни завтра.
     Я заглатываю семь таблеток валерьянки и жду, когда придет сон.
     К сожаленью, день рожденья, только раз в году!
    
     У вас проблемы ? Обращайтесь ! Поделюсь опытом, как их решить.
     10.04.1997
     ВЕСНА
    
     Вечером, когда они, держась за руки, возвращались со стоянки, домой, было колюче холодно и неуютно.
     Темный подъезд старого дома - широкая лестница, разбитое окно, в которое бесцеремонно стучится февральский ветер, знакомая дверь, оббитая дермантином.
     - Будешь кофе ? - ответа не требуется, и вот уже черный колумбийский кофе пенится в приличиствующей ему емкости.
     Он медленно разливает кофе по маленьким чашечкам - сложившийся ритуал, и садится напротив. Кофе обжигающе хорош - он и не может быть другим.
     Порыв ветра несет мимо окна черный полиэтиленовый пакет - безжизненно красивый сюжет, и Он неловким нежным движением убирает со лба ее непослушную рыжеватую прядь. Она смущенно улыбается в ответ, и ее многоцветные глаза широко раскрываются навстречу Его грустному взгляду.
     Как все нереально : нереален кофе с привкусом заграничной горечи, нереальна тишина вечернего Города и нереально присутствие их самих в этих обветшалых стенах.
     Тихо работает компьютер, иногда выказывая легкое неудовольствие производимому над ним насилию, тут же жестоко подавляемое сознательными клетками нераскрытого и непостигнутого человеческого мозга.
     И нет сил противиться вихрю страстей.
     Никто в мире уже не может Им помешать : ни ветер, стучащий в окно черными безжизненными ветвями деревьев, ни телефон, жестоко выдернутый из розетки, ни урчащий звук работающего компьютера, ни даже маленький пейджер, глупо смотрящий в потолок своим единственным мертвым глазом.
     Она чувствует на шее холодное прикосновение двух переплетающихся крестов и всеобъемлющую нежность, окутывающую ее туманом ирреальности всего происходящего .
     Живая влажная трепетная плоть открывает свои объятия навстречу мужской настойчивости и силе, несущей наслаждение - приятнее отдаваться, чем брать . Настает удивительный миг, когда из двух отдельно взятых половинок слепливается непонятное и пугающее своей нагой новизной единое целое .
     На мониторе мелькают цифры, в ванной комнате в умывальник льется невыключеная вода, за окном поют первые птицы - предвестники весны, и словно в предсмертной агонии равномерно и торжественно устремляются навстречу друг другу разгоряченные изнывающие от ощущения предстоящего блаженства тела. Все растворяется в этом фатальном стремлении друг к другу : бесчисленные проблемы, время и даже пространство комнаты, на непродолжительный срок превратившееся во Вселенную.
     И вырванный из груди крик !
     - Тебе было хорошо ? - Он склоняет над Ее спутавшимися волосами свое лицо в крупных каплях пота - одна не удержалась : тяжело упала на Ее губы, и Она почувствовала ее горечь.
     Она молчит в ответ.
     - Тебе было хорошо, - уже утвердительно и уверенно говорит Он, целуя Ее шею и нежную грудь, еще не расставшуюся с напряжением испытанного наслаждения.
     - Да, да, да !!! - говорят Ее глаза и руки, скользящие по Его горячему телу.
     - Я так этого хотел !
     Она улыбается одними губами в ответ - с пересохшего языка не срывается ни слова.
     Устало кашлянул компьютер.
     Мужчина приподнимается на локте, оглядываясь вокруг и возвращаясь снова в мир реальности :
     - Интересно, что они все, эти вещи, думают про нас ? Они ведь все понимают. Телевизор, одиноко скучающий на полу, наверное думает : “ Как меня унизили, забрав из-под меня журнальный столик и понизив до уровня пола. Вот он, этот хмурый вечно озабоченный чем-то компьютер, стоит на большом столе, предоставленном одному ему в полное распоряжение. Какое унижение !”. А умный факс, по-японски аккуратно самотестирующийся ровно в шесть часов утра - ни минутой позже, ни минутой раньше, по-стариковски осуждает ветреные порывы загадочной славянской души. Лучше всех себя чувствует телефон “Панасоник” - он тоже азиат, но дольше всех со мной и должен все понимать”.
     Она с улыбкой слушает нескончаемый поток сознания и заглядывает в его на короткий миг утратившие холодность и жесткость, укрывающиеся обычно за достижением технического прогресса, глаза :
     - Теперь, наконец, я вижу тебя, таким, какой ты есть, - шепчут губы, принимая на себя шквал нескончаемого поцелуя.
     Он опять приподнимается на локте :
     - Только ты.
     Он оборачивается на звук прекратившего работу компьютера:
     - Закончилась программа. Нужно запустить новую.
     Она кивает головой, хотя не хочется размыкать мокрые объятия и отпускать Его хотя бы на минуту.
     По темной лестнице они спускаются на улицу. Тяжело хлопает, принятая в объятия ветром, старушка-дверь.
     В воздухе пахнет ВЕСНОЙ.
     22.02.1997 (опубликован в журнале «Лель-ревю»)
    
    
     СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ
     Она ушла на войну добровольно: записалась в сестры милосердия по зову своего сердца, а не по велению разума.
     Бесконечная война жизни сжигала мосты и всегда заканчивалась смертью...
     Сестра милосердия выносила на себе с поля боя раненых бойцов и зализывала им раны : колотые и огнестрельные, рваные и сквозные, круглосуточно слушая глухие стоны и горячечный бред.
     Когда боль утихала, и раны затягивались, сестра милосердия становилась не нужной и даже лишней, и как последнюю собаку, ее выставляли на улицу.
     Она сидела на пороге, дрожала от холода и терпеливо ждала, когда ее позовут опять.
     Едва зажившие раны периодически воспалялись и ныли, иногда начинали кровоточить, и тогда сестра милосердия снова была нужна и безропотно выхаживала больного до тех пор, пока его рана не затягивалась и не рубцевалась тонкой корочкой.
     А потом сестра милосердия опять становилась лишней...
     Она бесшумно плакала солеными слезами, и, вытирая последнюю слезинку, думала о том, что ушла на войну добровольно: записалась в сестры милосердия по зову своего сердца, а не по велению разума.
     Бесконечная война жизни сжигала мосты и все равно заканчивалась смертью...
     9-10.12 1997
     БОРИСЬ, ДЕТКА, БОРИСЬ !
     Над старым кладбищем медленно плыла луна, то прячась за белесым облаком, то цепляясь за верхушки деревьев.
     Она долго смотрела на плывущую луну и, наконец, разревелась.
     Она плакала от красоты лунной ночи, от тишины кладбищенского парка, поминая и красоту, и тишину, и саму себя.
     - Ну чего, ты, Лен, чего ? А?
     - Отстань, - отрезала Лена.
     - Ну чего ты плачешь ? Ведь все хорошо... Смотри : луна...
     - Ага. Луна, кресты и мертвые с косами... - перебила Лена и сквозь слезы засмеялась.
     Он тоже усмехнулся :
     - Пойдем отсюда, - он потянул Лену за руку. - Как тебя сюда занесло ?
     - Ветром, солнышко, ветром перемен.
     Солнышко пожал плечами :
     - Ты - ненормальная.
     - Что, так заметно ?
     - Ну тебя.
     - Вот так всегда. Ты думаешь, так просто быть ненормальной ?
     - Ничего я не думаю, - отмахнулся он.
     - Значит, ты умер ? - и глаза ее из голубых стали зелеными.
     - Наверное, умер.
     Она не нашлась, что парировать и, замолчав, оборвала первую попавшуюся под руку ветку. С куста растрепано вспорхнул воробей.
     - И душа твоя уже отлетела... - улыбнулась она.
     - Вот и замечательно ! И никаких проблем !
     - А побороться ?
     - С кем ? С чем ?
     - С собой, глупостью, страхом, слабостью, завистью...
     - Зачем ?
     - Действительно... - согласилась она. - Незачем. И только маленький мальчик может позволить себе роскошь в такой непосредственности :
     У верблюда два горба,
     Потому что жизнь - борьба !
     - А если бы жизнь не была борьбой, у верблюда был бы один горб ? - наивно поинтересовался он.
     - Ни од-но-го, - протянула Лена. - Горбы появляются только в результате борьбы. Чем больше борешься, тем больше горбатишься.
     - Потрясающая теория ! То-то я смотрю, какая ты стройная ! - он усмехнулся и нежно провел рукой по ее спине.
     - Не надо, - она сбросила его руку и ускорила шаг.
     - Чего ты маешься ? - бросил он ей вслед. Лена обернулась :
     - Я - не маюсь.
     - Маешься, - настаивал он, - В глазах у тебя - маета. Сплошная маета... Ты не в мае, случайно, родилась ?
     - Нет, не в мае. В октябре. Все взвешиваю : туда грамм не доложила, там килограмм перебрала - и равновесия, как не было, так и нет.
     - А тебе нужно равновесие ?
     - Как и всем. Равновесие себя с окружающим миром. Оно невозможно без какого-то связующего звена. Для одних таким звеном являются деньги, для других - власть, для третьих - вера...
     - А для тебя ?
     - Тс-с-с ! Твоя душа вернулась. - воробей снова сел на ветку и посмотрел на Лену круглыми глупыми глазами - Что, на земле лучше, чем на небе ?
     - Просто я не успел еще стать верблюдом, - ответил воробей.
    
     18.03.1998
    
    


 
Скачать

Очень просим Вас высказать свое мнение о данной работе, или, по меньшей мере, выставить свою оценку!

Оценить:

Псевдоним:
Пароль:
Ваша оценка:

Комментарий:

    

  Количество проголосовавших: 2

  Оценка человечества: Ужасно

Закрыть