Что и говорить, великим писателем был Йоханн Вольфганг Гёте. Поэтому, видать, и после кончины своей оказался он способен на нечто необыкновенное. В то время как все простые смертные, покинув бренную оболочку свою, отправлялись по месту назначения - кто в рай, а кто прямиком к чёрту на сковородку - где и пребывали оставшуюся часть вечности, Йоханну доводилось посещать время от времени нашу землю-матушку, и при этом даже принимать человеческий облик.
     Вот и на пороге 3-го тысячелетия занесло его любопытство в Германию. Хотя нет, «любопытство»- это у обычных людей. А у подобных Гёте-любознательность, жажда знаний, полёт мысли и т.п. Одним словом, занесло его всё это дело прямиком в Берлин. Сначала, правда, думал в Ваймар полететь- как-никак большую часть жизни там провёл. А потом головой покачал: «-А что там Ваймар- деревня деревней! Это не то что раньше- Ваймарский двор, центр цивилизации. Да и был я там в прошлый раз- сразу после развала ГДР- одно расстройство. Нет, теперь столицу объединённой Германии хочу посмотреть!» Решил так, махнул рукой и... приземлился на Александерплатц, прямо около памятника Нептуну. Сидит на скамеечке возле фонтана и осторожно к окружающим людям присматривается. А те, видите ли, и не подозревают, что их сам трёхсотлетний старец навестить удосужился - дальше себе мороженное едят, общаются меж собой как ни в чём не бывало, кто пивко попивает, кто фотоаппаратом щёлкает. «-Приезжих много, иноземельцев, - отметил про себя наш гость и стал прислушиваться к разговору гуляющих под телевышкой людей: - Это французы,.. это итальянцы,.. а вон те, небось, голландцы,»-определял он с улыбкой- как-никак 6-ю языками при жизни владел. Ходил он так ходил, переводил про себя, улыбался, да вот только захотелось ему, в конце концов, и земляков своих послушать, так сказать, современный «живой» немецкий. Отошёл Гёте немножко в сторону от «Алекса», в Гумбольдтовский университет заглянул, пару лекций послушал, потом студенческое кафе посетил, на автобусе прокатился, даже у пивного ларька постоял. И остался, честно говоря, весьма недоволен результатами своего наблюдения. От того плавного, степенного и благородного немецкого языка, к которому он привык, не осталось и следа. Люди перебрасывались торопливыми, незаконченными фразами, глотая и коверкая окончания слов. Да ещё и бравируя этой своей безобразной манерой, называя её «берлинским жаргоном». Иностранные словца-паразиты типа «супер», «окей», «секс», «чао» и т.п. практически вытеснили соответствующие немецкие понятия, а что касалось мира науки или торговли, то там происходило совершенно явное замещение немецкого языка английским. И это несмотря на то, что большинство специальных терминов можно было прекрасно выразить и по-немецки. Даже бесстыдно пестреющая повсюду реклама - опять-таки в большинстве своём на том же британском, порой без всякого перевода, словно каждый - и стар, и млад был обязан им владеть. А музыка? Это же просто форменное безобразие - ни единой немецкой песни за полдня путешествия было не услышать - ни по радио, ни по телевидению! Да что там говорить - в университете целые лекции, за исключением коротенького вступления, читались на английском языке. «Neudeutsch»-так называли его даже сами профессора, подчёркивая, как расценил это Гёте, полное отсутствие своей национальной гордости. Взгрустнулось Йоханну не на шутку: « - Глядишь, когда я в следующий раз здесь появлюсь, великого когда-то немецкого языка и в помине не останется. Все, небось, будут на «neudeutsch» общаться!..»
     Углубился он так в эти печальные мысли, да и сам не заметил, как в трамвае очутился. И завёз его этот трамвай куда-то далеко-далеко от центра города. Высоченные угловатые дома, все как один, зловеще обступили трамвайные пути- ни деревьев вокруг не видно, ни другой какой природы- одни лищь угрюмые монотонные коробки. Тоскливое такое впечатление производили и странное- словно и не Берлин это был уже вовсе. Но Гёте вдруг приободрился: «-Ага, видать здесь простой люд живёт! Может, я тут хоть чистый немецкий услышу? Ведь здесь-то, в глубинке, влияние Запада поменьше должно быть!?» Напротив него две женщины сели. Мягкие черты лица такие, губы подведены, голова у одной из них косынкой покрыта. «-Вот-вот, они, простолюдины, не подвела меня интуиция!» -и старец напряг свой слух. До него стали доноситься обрывки фраз:
     - Бевербоваться надо, абзаги собирать для арбайтзама, а то хильфу шперуют, и будем лапу сосать! И так уже шпарить на всём приходится, - озабоченно проговорила та, что в платочке.
     - А ты бевербунги надрюкай, да и заходи везде - к фризёру, бекеру, в кнайпы всякие, и пусть тебе штемпели шлёпают, что, мол, отказ - работы нихт цу финдэн!- скороговоркой ответила другая.
     Йоханн наш опешил. Нет, не то чтобы он вообще ничего не понял - ведь как-никак гением был. Однако такая лихая и замысловатая комбинация 2-ух языков его просто потрясла.
     Тем временем к «простолюдинам» подсели ещё двое, видать, супружеская пара, и тема разговора несколько изменилась:
     - Ну, как дела, вас нойес? - поинтересовался мужчина.
     - Да, ничё, пойдёт, а зельбст?
     - Ой, девчата, не спрашивайте, - с тревогой в голосе произнесла женщина. -Одни проблемы - что у нас, что у киндэров наших!.. Шпрахи нам больше не дают, говорят, один курс безухали, и генуг, теперь- арбайт зухен. А что мы там назухаем, с нашим-то дойчем- только если путцами где полы драить!
     - Да и что ты там выучишь- на этих шпрахах, -поддержал её муж. -Одни витцы по-русски шпарили! Сама наша лерерин - ГДР-овка бывшая- с нами на занятиях по-русски шпрехала!
     Две первые женщины в согласии закивали головами.
     - Ну, а киндэры-то чё? - осведомилась одна из них. -У них-то должно легче идти?
     - Легче-то да, конечно, малой, вон, 3-ий класс без троек абшлисал, -женщина несколько приободрилась. - По матэ- так одни айнцы - молодец! Уже даже русские вёртэры забывает...А вот у Наташки хуже!..У неё-то этот год выпускной, заниматься надо! А она всё по своим фроиндинам- нашим же аузидлершам - бегает, цу хаузе не бывает!
     В косыночке сочувственно пожала плечами и взглянула на мужчину:
     - Ты, Виктор, смотри, ауфпасай за своей тохтэр, у ней сейчас альтер такой - паберитет!- глаз да глаз нужен!..
     Четверо вышли на своей остановке, а Гёте остался переваривать услышанное. Его терзали противоречивые чувства. Конечно, он догадывался, кто это были такие - о прошлой и нынешней судьбе немцев-переселенцев он был наслышан. Однако, несмотря на то, что великого писателя коробило безбожное коверкание немецких слов, эти люди, с проблемами которых он познакомился «из первых уст», стали ему неожиданно близки. И, странное дело, ощутил он вдруг в глубине души своей какую-то непонятную гордость. Гордость за его любимый немецкий язык, который явно доминировал, хоть и в таком несуразном виде, над другим,- русским, являющимся как-никак родным языком этих людей. И ещё ощутил великий гений надежду. Ведь в их несуразной смеси русского и немецкого не было ни одного английского словца. «-Так может, ещё не всё потеряно? Мы им покажем „neudeutsch“!» -воскликнул Гёте с торжеством, грозя кому-то пальцем,- аусзидлеры не дадут совсем пропасть немецкому языку!» -и с облегчением полетел обратно на небо.