Глава № 8.8.8.8.8.
    
     Такая серость кругом... О чем это я? Мысли, словно чужие... Серость... Все как-то серо вокруг — вот, наверное, что. Голый серый стол. Лист бумаги, ручка. Что я тут делаю? Ах, да — пишу! Зачем? И о чем?
     По-моему, я просто болен. Зачем же я тогда продолжаю писать? Потому что надо! Только это я знаю наверняка. И пишу, пишу, пишу... Не могу почему-то даже перечитать написанное. О чем я пишу? Буквы сливаются в стройные ряды, скрывая от меня смысл. Может, потом... Когда спадет эта серая пелена.
    
     Глава № 8.8.8.8.
    
     Сегодня я — явно не в лучшей форме, хотя точно помню, что вчера уберегся от всяких там соблазнов. Да-да, определенно и точно! Я ведь писал вчера весь вечер и половину ночи! Хотя, ночь — это уже сегодня. Хорошо хоть это я понимаю!
     Что же все-таки со мной не так? Как будто чего-то не хватает... Да нет — вот бумага, вот ручка. Сижу, пишу. Интересно, что пишу я про того, который тоже пишет. Правда, интересно. Словно про себя. Только вот про себя я что-то ничего особенного вспомнить не могу... Да и не особенного тоже. Как хоть меня зовут-то? Ого! Тяжелый случай!
     — Саня, сходи за хлебом! — говорит появившаяся рядом женщина. Странно, я даже не заметил, как она вошла. Зато знаю теперь, что меня зовут Саня. Это уже хорошо! Плохо, что я не знаю, как зовут эту женщину... И кто она вообще такая?
     Я иду под противным осенним дождем, серым и нудным, как все вокруг. Иду и злюсь на Евгению, оторвавшую меня от книги. Самой, конечно же, под дождем мокнуть лень!
     Так, я, оказывается, откуда-то узнал, что “пославшая” меня женщина — не кто иная, как законная моя жена Евгения. То есть, как “откуда-то”? Мы живем с ней без малого пятнадцать лет! Не, это она здорово сделала, что под холодный дождь меня выгнала — мозги хоть маленько проветрились. А то ведь с этими бессонными ночами можно совсем ошалеть... Пишу, пишу, пишу... И ведь почти ничего не помню, о чем написал! Правда, об этом помню, который тоже пишет за столом... Странную я выбрал тему. Не могу вспомнить, зачем мне это понадобилось.
     Наверное, надо сделать перерыв, развеяться. Что-то я за себя волноваться начал! Вот и сейчас уже с хлебом иду назад, а как в магазине был — не помню!
    
     Глава № 8.8.8.
    
     Я сижу с инопланетянином Лекером за кучу парсеков от Земли и жду конца света. Вот уж никогда бы не подумал, что со мной, писателем-фантастом, случится подобное! Кривая ухмылка судьбы... Или же этих, как сказала странная Девочка, Хозяев?
     Хорошая Девочка, добрая. Пришла и предупредила дядей, что им скоро — кранты. И что никуда им теперь не деться, не выкарабкаться... Уж лучше бы помалкивала! Дожили бы себе спокойно до конца, ни о чем не ведая! А теперь вот мучайся! Может, соврала? Пошутила? Хотя, Хозяева, похоже, шутить не любят, а врать не умеют. А Девочка ведь тоже Хозяйка, хоть и маленькая.
     Странно лишь то, что Девочка набрела на нас случайно. Она о нас попросту не знала — это ясно. А разве Хозяева могут что-то не знать?
     Похоже, и Лекер думает о том же... Ах, да! Он же читает мысли! Он и сказал-то это мысленно:
     — Алексей, я очень надеюсь, что девочка действительно не знала о нашем нахождении здесь... Значит, никакие они не Хозяева... Не настоящие Хозяева, те, которые знают ВСЕ.
     — А ты думаешь есть и такие? — поддерживаю я разговор.
     — Должны быть! — уверенно отвечает Лекер. — Иначе как же?
     — Что “как же”? — удивляюсь я.
     — Ну, как все существует? Если этот мир создали Хозяева... ну, те, где Девочка, то кто тогда создал их?
     — Так можно рассуждать до бесконечности: кто создал этих, а потом кто создал тех, в свою очередь тех-то кто создал?.. И зачем? Зачем, по большому счету, возник мир?! Впрочем, Девочка обмолвилась, что мира, в принципе, нет вообще...
     — Ну, это я принять не могу! Как это нет? А мы? Мы ведь — вот они! Мы дышим, общаемся, мыслим наконец!
     — Я мыслю — стало быть, существую!
     — Во-во! — обрадовался Лекер. — Здорово ты сказал, Алексей!
     — Это не я — это дядька один земной сказал.
     — Умные же вы, земляне! — похоже, что искренне восхищается Лекер.
     — Только я вот что тебе скажу, — “не замечаю” я лести. — У вас есть книги?
     — Есть, конечно!
     — Ну так вот, подумай, литературные герои — они ведь тоже в книгах дышат, общаются и мыслят. Но разве они существуют реально?
     — Как же они дышат? — грустно смеется Лекер. — Это все придумка писателей!
     — Неважно, чья придумка! Когда ты читаешь книгу, если это настоящая книга, а не макулатура, то ведь ее герои живут, разве не так? Они любят, страдают, совершают подвиги и глупости... Ведь ты читаешь и видишь их, переживаешь за них!
     Лекер задумывается.
     — Да, есть такие книги... Мне попадались... Читаешь — и забываешь, что это вымысел, что это просто значки на бумаге...
     — Вот видишь! А ведь на самом деле ни этих героев, ни их мира не существует.
     — Но мы ведь не в книге!
     — Откуда ты знаешь? Почему ты так в этом уверен? И потом, книгу я привел тебе для примера. На самом деле это может быть что-то более сложное, но похожее по сути.
     — Но тогда нам ничего не изменить! — Лекер в отчаянье машет длинными руками. — Тогда все-все-все напрасно! Все предопределено! Ведь тогда все уже написано! А писатели — это и есть Хозяева!
     — Не обязательно написано, — возражаю я. — А что, если наша “книга” только и пишется как раз в этот момент? И ничего еще не предопределено! Конечно, писатель задумал определенный сюжет, но он ведь может его еще и изменить! А что, если мы, “книжные герои”, тоже можем в какой-то мере повлиять на решение “писателя”? Я ведь тоже, кстати, пишу иногда... Так вот, когда я пишу книгу, порою случается, что герои начинают вести себя очень “непослушно”. Они словно бы начинают жить своей собственной жизнью, ломая зачастую придуманный мною сюжет... Я поделился как-то этим с одной журналисткой, писавшей заметку о моей новой книге. Она вряд ли поверила, подумала, что мужик просто рисуется перед ней, выпендривается, но условия игры приняла, даже назвала статью: “Когда герои автору перечат”. И вот сейчас я думаю: а вдруг это правда?
     — И что тогда?
     — Тогда у нас есть шанс!
    
     Глава № 8.8.
    
     Сначала я воспринял эту идею исключительно в качестве литературного приема, сюжетного хода. Герой моего нового романа, писатель-фантаст Алексей, оказывается в странном и страшном мире и встречает там товарища по несчастью — инопланетянина Лекера. Еще им повстречалась там очень необычная Девочка, имеющая отношение к не менее необычным Хозяевам, то да се — это все сюжет, фигли-мигли... Главная моя идея состояла в том, что Алексей оказался втянут во всю эту передрягу во время написания романа, причем, герой его книги, Саня, — тоже писатель и, разумеется, также что-то пишет. А суть идеи — каждый описываемый мир — это мир настоящий, он живет в тот момент, когда перо писателя касается листа бумаги. И во вновь созданных мирах тоже есть свои писатели, которые ваяют свои вселенные — кто лучше, кто хуже... Остается открытым вопрос: кто же создает самый первый мир? Зачем и почему возник он?
     И вот мой герой-писатель Алексей предполагает, что он существует в таком же точно придуманном и написанном кем-то мире; причем, он выдвигает гипотезу, что пишет о нем книгу кто-то из тех, о ком пишет он сам! И, чтобы избежать неминуемой гибели — собственной и этого инопланетного чудика Лекера, — он решает в своем романе изменить ход событий, заставить своих героев-писателей написать о нем самом по-другому. В общем — идея достаточно бредовая, я чуть не запутался в этих “матрешках”...
    
     Кстати, о матрешках. Не люблю их с детства. Просто не выношу! Очень яркое воспоминание: мне года три-четыре, я впервые увидел матрешку и расплакался. Меня просто напугала своей нелепой формой эта уродливая деревянная кукла — ни рук, ни ног... Когда же я узнал, что внутри их — целый выводок, испугался еще больше. А когда матрешки выстроились передо мной в ряд, я совсем разрыдался — никак не мог взять в толк: если все они входят друг в друга, то почему самая первая никуда не помещается, и почему в самой последней ничего нет? По моей детской логике первая и должна была скрываться в последней! Но это никак не получалось и казалось мне очень нелепым и донельзя обидным! Мне казалось, что матрешки издеваются надо мной. Играют.
     — Зачем сделали этих матрешек?! — размазывал я по щекам горькие слезы.
     — Как зачем? — удивилась мама. — Чтобы ими играть! Смотри, какие они разноцветные, красивые, яркие! Погляди, как они улыбаются!
     — Нет, — не унимался я. — Ты неправильно сказала, мама! Не чтобы ИМИ играть! Они тоже играют НАМИ! И они не улыбаются — они смеются!
     Нелюбовь к матрешкам непроизвольно перенеслась позднее, уже в начальной школе, к цифре 8, своей формой, видимо, напоминавшей мне матрешку. Я всегда ожидал от этой цифры какого-нибудь подвоха, а когда в более старших классах узнал, что лежащей “на боку” восьмеркой обозначают бесконечность — убедился, что мои наихудшие ожидания оправдались. Бесконечность я ни понять, ни принять не могу и по сию пору!
    
     Вот и теперь матрешки сыграли со мной злую шутку. Я писал роман, а меня подспудно что-то тревожило... Наконец я понял, что. В романе-то у меня получилось все гладко: один из писателей-матрешек “нижнего ранга” написал-таки хорошую концовку приключениям Алексея и Лекера, — так сказать, спрятал в себя самую большую матрешку. Но... До меня вдруг дошло, что на самом-то деле написал это я! Стало быть, я и есть эта самая большая, первая матрешка? Или... Вот тут-то мне и стало по-настоящему страшно, как тогда, в детстве!
    
     Глава № 8.
    
     Наконец-то серость немного развеялась... Или так нельзя сказать: “Развеялась серость?” Может быть так: “Серость заиграла красками?” Впрочем, особых красок я что-то по-прежнему не замечаю. Просто все стало более четким. Вот и буквы я уже вижу, и цифры. Вижу восьмерку в номере главы... Или я держу лист боком?