Тропинка выползла наконец из-за деревьев, и перед Степаном открылось горохово-ячменное поле, усеянное голубыми звездочками васильков. Такой растительный винегрет рос здесь всегда, сколько помнил посещения этих мест Степан, с самого раннего детства. Все эти травы шли на силос, поэтому и сеяли эту смесь из ячменя и гороха, ну а уж васильки попадали туда сами, видимо, чтобы скрасить однообразный колер поля.
     В детстве Степан со своими двоюродными и троюродными братишками и сестренками, как местными, так и приехавшими сюда на лето из разных мест, любил лакомиться этим самым горохом, выбирая зеленые, молодые стручки, где горошинки были сладкими, сочными, да и сами стручки, если снять с них кожицу, были не менее вкусными.
     Почти каждое лето приезжал Степан сюда, в тихий, добрый, уютный уголок Вологодчины, сначала с родителями, затем, уже учась в институте, один. После окончания института и аспирантуры, уже работая, Степан приезжал в эти края лишь дважды, да и то ненадолго, на пару недель. А теперь вот уже три лета подряд городские дела и заботы не давали вырваться в эту страну Степанова детства.
     Собственно, приезжал он раньше к своей бабушке, в деревушку Егаево, а сюда, в Лебяшкино, ходил в гости к бабушкиной сестре — тете Люсе, ее мужу — дяде Пете и гостящей у них многочисленной родне. Но в прошлом году бабушка умерла, он даже узнал об этом уже после ее похорон, да и само Егаево перестало существовать — после бабушкиной смерти умерла предпоследняя его жительница, а последнюю забрали дети, живущие в большом селе за рекой.
     Так что приехал в этот раз Степан впервые не к бабушке, а к тете Люсе и дяде Пете, да и то, скорее всего, в последний раз — тетя Зоя, двоюродная тетка Степана, вроде бы уже окончательно собралась сей год увезти стариков к себе, в город.
     Ну что ж, подумал Степан, все в этой жизни когда-нибудь кончается, как впрочем и сама жизнь. Но уж эту неделю, которую с трудом удалось урвать из городского водоворота, он постарается запомнить, сфотографировать в своей памяти, или, как говорят программисты, “прошить в ПЗУ” на всю оставшуюся жизнь, как последний, далекий островок своего детства.
     Сразу за полем и стоял крепенький еще домик Подосинских — Степиных родственников. При виде его сладко сжалось сердце, воспоминания хлынули в душу.
     “Неужели я здесь в последний раз?” — грустная мысль мелькнула, но пропала, ведь впереди была еще целая неделя! Степану эта неделя казалась пока вечностью. Надо и в лес по грибы походить, говорят, белые пошли, и на рыбалку — обязательно, и заброшенное Егаево навестить, и, естественно, к бабушке на могилку съездить. Да и просто отдохнуть, на травке поваляться, в реке покупаться, тети Люсиных пирожков да шанежек потрескать. И в баньку, обязательно в баньку сходить! В деревенскую баньку, о которой мечтал все эти три года!

     Дядя Петя, бывший совхозный столяр, и после выхода на пенсию каждый день продолжал возиться в своем сарае-мастерской. Вот и сейчас он вышел за чем-то из ее полуоткрытой двери, но, увидев Степана, замер на пороге, всматриваясь, а наконец-то узнав гостя, по-бабьи начал охлопывать себя руками.
     — О-о, Степушка! Да ты ли это?! Да я уж и не думал, что доживу, думал, что не увижу боле! Ну, здорово, дорогой! Ну, дай я тебя обниму! — запричитал старик.
     Он бросился к Степану, обнял его, долго тряс руку. Потом, опомнившись, закричал в сторону дома:
     — Люся! Люсенька! Степушка ведь приехал! Погляди-ко!
     И дядя Петя, сухонький, жилистый и очень подвижный старичок, не отпуская руки Степана, потащил его к крыльцу дома.
     — Проходи, дорогой, проходи, милой! А Люсенька, как знала, — шанежек сегодня напекла!
     Тут распахнулась входная дверь, и в сени, или “на мост”, как говорят в тех краях, выкатилась, переваливаясь с боку на бок, толстая, добрая тетя Люся. Увидела Степана, взмахнула руками и заплакала.
     — Тетя Люся! Здравствуйте! Да зачем же плакать?! Ну, перестаньте, пожалуйста! — смутился Степан. — Ну ведь я же приехал, ну зачем вы так...
     — Ой, дитятко, да мы ведь с Петром уж и не надеялись! Ой, здравствуй, голубок! — принялась целовать Степана тетя Люся.
     Наконец, первые эмоции поутихли, и все вошли в избу. Тетя Люся сразу засуетилась, стала накрывать на стол, замелькали у печки ухваты.
     Вскоре стол был накрыт: центр его украшал большой, пузатый самовар, памятный Степану еще с раннего детства, его окружало большое количество мисок, чашек, тарелок со всевозможной деревенской вкуснятиной, от одного вида и запаха которой у Степана потекли слюнки и заурчало в животе.
     Дядя Петя выбежал на мост и быстро вернулся, неся в руке бутылку “беленькой”. Во всем доме царил дух настоящего праздника. Радость родственников была настоящей, неподдельной, они просто светились ею, да и сам Степан был ужасно рад их видеть, вот только жаль, что старость так безжалостно берет свое. Прибавилось морщин на и без того изрезанном ими лице дядя Пети, еще больше согнулась его худенькая спина, тетя Люся стала совсем седая и ходит уже с заметным трудом... “Как хорошо, что я приехал, что застал еще стариков!” — мелькнула невольная мысль у Степана.
     Дядя Петя выпил за встречу половинку маленькой рюмочки, больше не стал, сославшись на болезни, но и после этого заметно раскраснелся, оживился, замахал руками, рассказывая нехитрые деревенские новости. Тетя Люся подхватывала тему, затем уводила на свое — о родне, кто куда уехал, кто у кого родился, а кто помер, расспрашивала Степана о его житье-бытье. И так было сладко слушать эту певучую, вологодскую речь, наслаждаться самой красотой ее звуков и слов, что Степан не очень-то и вслушивался в ее содержание, разомлев от сытного обеда, двух рюмок водки и кружки горячего чая.
     Но все же ему порой казалось, что дядя Петя вел себя несколько странно: он то и дело поглядывал то в окно на свой сарай, то на Степана, порываясь вскочить, затем опять садился, ерзал на стуле. Похоже, что старику о чем-то хотелось рассказать Степану, о чем-то таком, чего он не хотел говорить при жене.
     Тут тетя Люся перевела разговор на новую тему, и Степан сразу заинтересовался, расслабляющая дремота прошла.
     — У нас ведь на той неделе митирит упал. Далеко где-то, за Ковинской, — махнула рукой тетя Люся в сторону леса. — Громко так, страшно, по небу пронесся, с огнем, дымом, я как раз в огороде была, думала сперва — гром гремит, а небо-то ясное... А потом как загрохочет, Господи, помилуй! И вот полосой такой огненной с неба и сверзнулся, прямо в лес. Далеко упал, а и у нас земля затряслась. Ой, у меня страху-то было, думала уж, война началась, мириканьцы бомбу бросили. Но ниче, успокоилась. Обошлось, слава те, Господи, даже лес не загорел.
     Дядя Петя не утерпел и развил тему:
     — Тут поди не митирит, а и весь митиор упал! — авторитетно заметил он. — Шуму-то было, грохоту! А на другой день к нам ученые приходили... Приехали, значит, из города, митиор изучать. Спросились заночевать у нас, поздно они пришли-то. Ну, нам что, жалко? Два их всего-то было, ученых-то. Переночевали, да утром и ушли. Только уж тихие больно, говорить не любят, все “да” да “нет”. И есть не стали. Хотел у них про митирит этот выспросить, а они мне: “Разберемся”, вот и весь разговор. И говорят-то странно, вроде по-русски, но не так как-то. Откуда такие успели приехать, на другой день-то? И вот еще что...
     Тут дядя Петя запнулся, а затем подмигнул Степану и сказал:
     — Пойдем-ко на двор, покурим!
     — Куды “покурим”?! — всполошилась тетя Люся. — Ишь, попала стопка, так уж и курить удумал! Не давай ему, Степушка, папирос, нельзя ему, врач не велел — сердце слабое.
     — Да не стану я курить, посижу токо со Степой, — успокоил жену старик. — Погода-то какая, что парню в избе сидеть!

     На улице и правда было замечательно. Упоительно пахло свежескошенной травой, клевером, еще какими-то благоухающими деревенскими ароматами, о которых в городе нечего и мечтать.
     Степан достал сигарету, закурил, хотел присесть на крылечко. Но дядя Петя схватил Степана за рукав и потащил в свой сарай-мастерскую. Он был очень взволнован, глаза его торжественно сияли, как у ребенка, получившего долгожданную игрушку.
     — Иди-ко, что тебе покажу! — зашептал дядя Петя. — Иди-ко сюды!
     Он завел Степана в сарай, плотно закрыл дверь и, подумав, повернул деревянный завертыш.
     — Зачем такая секретность? — засмеялся Степан. — Ты что, бомбу смастерил, дядя Петя?
     — Каку бомбу! — снова шепотом ответил старик. — Бомбу! Тут куды страшнее бомбы штука!
     И дядя Петя принялся выгребать из угла какие-то тряпки, солому, как оказалось, служившие прикрытием чему-то. Наконец, дядя Петя поднял это “что-то” с пола и поставил на верстак. Затем отошел в сторону и торжествующе поглядел на Степана:
     — Ну, что скажешь, ученый человек?
     Степан с недоумением смотрел на предмет, стоявший на верстаке. Это была каменная статуэтка. Она изображала... курицу! Обыкновенную курицу в натуральную величину. Но сделана она была настолько реалистично, что невольно вызывала восхищение! Скульптор запечатлел птицу в тот момент, когда она начала расправлять крылья, будто готовясь к полету. Куриный клюв был раскрыт в немом крике. И все перышки этой каменной курицы были выполнены столь тщательно, что видны были все их мельчайшие детали. Казалось, что курица вот-вот оживет и полетит! Это было фантастическое ощущение!
     — Вот это да! — наконец произнес Степан. — Где ты нашел такую прелесть?
     — Нашел! Эко сказал! — обиделся дядя Петя. — Я не нашел, я ее и сделал.
     — Ты?! — еще больше изумился Степан. — Но этого не может быть! Ты же не...
     Тут Степан увидел, что старик как-то сник, опустил глаза, и подумал сначала, что дядя Петя обиделся на его бестактный возглас.
     — Прости, дядя Петя, — смутился Степан и продолжил уже мягче: — Но ты же не скульптор! Ты прекрасный мастер, замечательный столяр, но это... Ведь для этого нужен огромный талант!
     — Тала-а-ант! — протянул дядя Петя. — Вот что для этого нужно!
     С этими словами он вынул из-за спины руку. На широкой мозолистой ладони лежал карманный фонарик.
     Точнее, только в первое мгновение Степан принял этот предмет за фонарик. Взяв его в руки и рассмотрев повнимательней, он понял, что ошибся. Скорее, это был какой-то прибор. С удивлением Степан вынужден был признаться самому себе, что он не только не видел ничего подобного, но даже приблизительно не может определить назначение этой штуковины.
     Да, внешне, при беглом взгляде, она чем-то напоминала плоский карманный фонарик. Это сходство объяснялось в первую очередь тем, что передняя часть прибора расширялась и оканчивалась круглым выпуклым стеклом... если только это было стекло, в чем Степан сильно сомневался. Обычное выпуклое стекло должно было бы блестеть, отражать лучи света, а это же, напротив — похоже, их поглощало.
     Корпус прибора был выполнен из не менее странного материала. Он был абсолютно черным, чернее сажи, угольной пыли, то есть действительно абсолютно черным, опять же будто бы поглощая весь свет до последнего фотона. Он был ни твердым — ни мягким, ни теплым — ни холодным, он словно растворялся в руке. Его было ужасно приятно держать, ощущать в своей ладони!
     Одну сторону “фонарика” прорезала овальная “шкала” с непонятными метками. Цвет ее, повторяя все цвета спектра, плавно переходил из красного в фиолетовый слева направо. “Стрелкой”, похоже, служила белая сверкающая точка, находящаяся сейчас в области между голубым и синим.
     Под шкалой располагался ряд “кнопок” или, скорее, сенсорных пластинок. На каждой из них стояли какие-то знаки, но они совершенно ничего не говорили Степану — инженеру-электронику, окончившему аспирантуру технического вуза! Лишь на одной, самой крупной, продолговатой кнопке было изображено нечто, доступное осмыслению — горизонтальная двусторонняя стрелка. Можно было предположить, что с ее-то помощью и перемещалась блестящая точка по шкале-радуге.
     Сбоку прибора была еще одна, большая выпуклая “кнопка”, удобно лежащая под большим пальцем. Но нажимать на нее Степан не спешил. Ему вдруг почему-то стало очень неуютно, пожалуй, даже страшно.
     — Дядя Петя, — произнес Степан севшим голосом, — что это?
     Степан мог бы и не задавать этого вопроса. Старик, похоже, уже сгорал от нетерпения рассказать, как все было.
     И он рассказал! Он выдал! Во время рассказа он бегал по мастерской, махал руками, садился, снова вскакивал, тряс Степана за плечо и быстро-быстро говорил, перебивая сам себя.
     А Степан лишь качал головой, слушая эту невероятную историю. Он бы ни за что в нее не поверил, если бы услышал от кого-то другого, если бы не держал в руке странный прибор, если бы не стояла на верстаке испуганная каменная курица.
     Суть же дяди Петиного рассказа, отбросив ненужные эпитеты, частые повторения, комментарии старика и его же личные выводы, сводилась к следующему.

     Через день после ухода странных гостей дядя Петя полез в голбец за картошкой. Тетя Люся в это время кормила кур во дворе. И вот одна из них, — видимо, самая любопытная, прошмыгнула с крыльца на мост, а затем и в избу, благо все двери оставались открытыми.
     В избе же любопытная курица, вероятно осознав свою ошибку, стала испуганно кудахтать и носиться кругами в поисках выхода, который теперь она почему-то не могла найти. Дядя Петя, услышав шум, поднялся из голбца, естественно, оставив его открытым, и принялся ловить взбесившуюся курицу, ну а та, не менее естественно, тут же влетела в открытый голбец.
     Как правило, любая малейшая неприятность происходит в самый неподходящий момент. Исключения не было и на этот раз: в тот же миг, как только несчастная курица скрылась под полом, в голбце погас свет.
     Матюкнувшись, дядя Петя бросился в горницу, к комоду, где среди всяческой бытовой мелочи должен был лежать и фонарик. Но его там, конечно же, не было. Матюкнувшись вторично, дядя Петя закружился по комнате в поисках решения проблемы. И тут он увидел фонарик, лежавший на полу у дивана, на котором ночевали давешние ученые. Разбираться, чей это фонарь, было недосуг. Дядя Петя схватил его и кинулся в голбец выручать курицу.
     Направив фонарик в сторону кудахтанья, дядя Петя нажал кнопку. Фонарь не зажегся, а кудахтанье неожиданно смолкло.
     Матюкнувшись третий раз, чем исчерпал, пожалуй, свою среднемесячную норму, дядя Петя вылез из голбца, бросил неисправный фонарик в сторону и снова принялся рыться в комоде. Своего фонаря он так и не нашел, зато нашел электропробку, которой тут же и заменил перегоревшую. Свет в голбце зажегся. Но в нем по-прежнему было тихо.
     Дядя Петя осторожно, чтобы не спугнуть курицу, спустился вниз. И чуть было не выскочил обратно: курица стояла в дальнем углу, раскрыв клюв и приподняв крылья. Но она не шевелилась. Она будто окаменела, что и подтвердилось вскоре.
     Дядя Петя хотел было позвать жену, чтобы показать ей это чудо, но, поразмыслив немного, решил этого не делать, чтобы не пугать зря старую, больную женщину. Он решил вообще скрыть от тети Люси сам факт существования чудесного фонарика, а в том, что это именно его проделки, дядя Петя понял сразу.
     Старик взял один из холщовых мешков из-под картошки, лежавших в углу, и сунул в него каменную птицу. При этом он с удивлением заметил, что пара картофелин, валявшихся рядом с птицей, также превратились в камни. Их он тоже положил в мешок.
     Поднявшись в избу, дядя Петя отыскал брошенный впопыхах “фонарик”, положил его в карман и осторожно выглянул в окно. Увидев, что жены нет поблизости, он выскользнул на улицу и прошмыгнул в свой сарай.
     Там он достал курицу из мешка, положил в угол и забросал ее тряпками и соломой. “Фонарик” дядя Петя сунул на верхнюю полку шкафчика с инструментами, а каменные картофелины просто выбросил на улицу — они действительно представляли собой два обычных булыжника, неспособные ни в ком вызвать каких-либо подозрений.
     Конечно, пропажа курицы не осталась незамеченной тетей Люсей, но старик стойко хранил молчание. Он принял даже активнейшее участие в ее “поисках”, излазив весь двор, сеновал и чердак, старательно зазывая: “Кутя-кутя-кутя-кутя!”
     В конце концов супруги порешили, что курицу унесла лисица, что было не столь уж и невероятно, поскольку лес начинался совсем неподалеку. Чего-чего, а лесов на Вологодчине хватает, а соответственно и лис, и волков, и медведей, и даже кабанов в последние годы.

     Степан выслушал рассказ дяди Пети и молча закурил. Старику, видимо, почудилось недоверие в глазах Степана.
     — Попробуй сам, коль не веришь! — сказал он, показывая на прибор.
     — Обязательно попробуем, дядя Петя, — ответил Степан, снова разглядывая “фонарик”, — но только не здесь. А тебе я верю, хотя более удивительной истории никогда еще не слышал. Пойдем-ка к лесу, там и поэкспериментируем, а то превратим здесь ненароком все твои инструменты в камень. Надо тебе это?
     — Я ж не первобытный какой — каменным топором бревна тесать! — засмеялся старик.
     Сказав тете Люсе, что пройдутся до лесу вырезать удилища для рыбалки (что и действительно также надо было сделать), “экспериментаторы” тронулись в путь. Минут через десять они вошли в лес. Нетерпенье охватило обоих. Степан вытянул руку с прибором по направлению к небольшой елочке, стоявшей метрах в пяти от них.
     — Давай, жми! — не выдержал дядя Петя.
     Степан нажал. Ничего не произошло. Елочка продолжала дрожать зелененькими веточками на слабом ветерке. Зато с легким шуршанием просыпалось на прошлогоднюю листву десятка три комаров и мошек.
     — Дядя Петя, а сколько было до курицы, когда ты ее “обессмертил”? — спросил Степан, немного подумав.
     — Метра два, ну три может, где там больше-то быть?
     — Ага, а тут все пять будут, а то и шесть! — резюмировал Степан, сделав несколько шагов в сторону елочки.
     Остановившись метрах в двух с половиной от деревца, Степан вторично нажал на кнопку. Елочка мгновенно посерела и застыла.
     — Ага, работает! — закричал старик. — Что я говорил?!
     — Никто и не сомневался, — произнес вспотевший от происшедшего Степан.
     Он подошел к окаменевшей елочке и протянул руку к тоненькой серой веточке. Едва палец Степана коснулся ветки, раздался тонкий хрустящий звук, и веточка упала на землю. Большая часть иголок при падении осыпалась и осталась лежать каменным крошевом вперемешку со своими органическими собратьями.
     Степан, в который уж раз, уставился на “фонарик”.
     — А что если мы передвинем эту блестящую точку? — вдруг спросил он.
     — Давай, Степа, передвинь, — отозвался дядя Петя, вряд ли понимая смысла сказанного.
     Степан осторожно надавил на левый край кнопки с двойной стрелкой. Яркая точка на “шкале” прибора переместилась в желто-зеленую область спектра.
     — Куда палить? — заметно волнуясь спросил Степан.
     — А-а-а, вон туды! — махнул рукой в сторону большой сосны дядя Петя, явно волнуясь не меньше.
     Степан послушно направил прибор на сосну. Большой палец машинально нажал на кнопку.
     Дерево стояло метрах в трех от Степана. Вероятно, его спас только слабенький ветерок, дувший в направлении “выстрела”. Сосна вдруг осела метра на три вниз, выбросив веер брызг вокруг себя, окатив с ног до головы и Степана, и стоявшего чуть дальше дядю Петю. Затем ее все еще могучий обрубок стал медленно клониться вниз, постепенно ускоряя свое движение и, наконец, рухнул с треском в молодую сосновую поросль.
     Придя в себя, Степан обернулся и, увидев, что дядя Петя живой, хотя и не менее мокрый, чем он сам, сказал:
     — Слава Аллаху!
     — Не богохульствуй! — сердито ответил отряхивающийся старик.
     Степан стянул с себя мокрую, липкую куртку и поднес ее к носу. Куртка пахла сосновой смолой, хотя и не была настолько уж липкой, как если бы искупалась в смоле.
     Рука Степана непроизвольно потянулась в карман за сигаретами. Но сигареты-то были в куртке! Пошарив в мокром кармане, Степан достал размокшую пачку. Три сигареты, как ни странно, были еще годны к употреблению. Взяв одну из них и щелкнув зажигалкой, Степан услышал:
     — Дай-ко и мне одну!
     — Ты что, дядя Петя, меня ж тетя Люся убьет! — встрепенулся Степан.
     — Дай, тебе говорят! — рассвирепел вдруг старик. — Я тебя, считай, в три раза старше!
     А потом добавил, уже мягче:
     — Я ведь тоже человек, Степа, думаешь, у меня нервы железные?
     Степан протянул одну из оставшихся сигарет старику. Дядя Петя, затянувшись, закашлялся с непривычки, а потом сказал:
     — Слева — жидко, справа — твердо...
     — Ты о чем это, дядь Петя? — удивился Степан.
     — Ты сейчас куда крутанул? Влево, на зеленое, — спокойно уже ответил дядя Петя. — Получилась жижа. А было — на синем, правее, и получался камень. Крутни на красное — будет газ!
     Степан просто поразился логике старика. Похоже, он действительно был прав! Недолго думая, Степан перевел указатель прибора до отказа влево, на красную часть его “шкалы”. Уже привычным движением навел его на поросший мхом валун и нажал кнопку.
     Валун на мгновение окутался дымным пламенем, но уже через пару секунд открылся перед взором мужчин целехоньким. Правда, теперь он уже не был поросшим мхом. Мох просто сгорел, превратился в плазму.
     — Похоже, он берет только органику, — пробормотал Степан, — и, похоже, красный — это уже не газ!
     Но “кнопок” на “фонарике” было еще предостаточно, и Степан с дядей Петей еще часа три проводили всевозможные эксперименты, пока не прояснилось предназначение хотя бы нескольких из них.
     Оказалось, что была кнопка, устанавливающая радиус действия прибора. При нажатии на нее разноцветная “шкала” то тускнела, то наоборот, становилась ослепительно яркой. И если при тусклой шкале елки и березы “окаменевали”, только если поднести к ним “фонарь” почти вплотную, и то превращалась в камень лишь их передняя сторона, то при максимально ярком свечении бедные вологодские березки “каменели” метров до двадцати по направлению “удара”. Была и кнопка “исходного материала”. Правда, индикатора ее нажатия Степан так и не нашел. Зато он понял, что именно от этой кнопки зависит, что именно нужно превратить во что-то еще. Так, понажимав на эту кнопку несколько раз, он добился, что злополучный валун превратился-таки в пар, а вот превратить во что либо размокшую пачку сигарет ему так и не удалось.
     Наконец, посмотрев на часы, Степан сказал:
     — Все, дядя Петя, на сегодня хватит, а то тетя Люся пошлет сюда отряд поисковиков.
     — Каких поисковиков, тут семь километров до телефона, — проворчал дядя Петя, но все же согласился, что эксперимент несколько затянулся.
     На обратном пути Степан не забыл все же вырезать пару березовых удилищ для предстоящей рыбалки.

     На берег реки Степан пришел в приподнятом настроении. Этого момента он ждал уже не один год. Сколько дней в своем детстве и юности провел он с удочкой на берегу этой реки, сколько щук, окуней, плотвы и прочих представителей рыбьей породы вытащил он из нее!
     Первым делом Степан размотал удочку с тонкой леской, маленькими крючком и поплавком. На нее он намеревался поймать пескарика, чтобы насадить в качестве живца на вторую удочку, предназначенную для ловли хищной рыбы — щуки или окуня.
     Пескарь забился на крючке минут через пять, а еще через минуту он снова оказался в родной стихии, но лишившись уже былой свободы, так как верхнюю его губу пронзал толстый стальной крючок, от которого вверх, за границу пескариного мироздания, уходила прочная, прозрачная нить лески.
     Степан забросил живца в небольшую заводь возле ивового куста, а заостренный конец удилища воткнул в глинистый берег, подперев толстой раздвоенной веткой. Сам же он отошел немного в сторону и достал из кармана ветровки таинственный прибор.
     Степан не мог уже расстаться с этой волшебной игрушкой. Дядя Петя отдал ему “фонарик” без тени сожаления. Ведь Степан был все же ученым, а значит подразумевалось само собой, что прибор должен быть у него. К тому же, вернувшись в город, Степан действительно намеревался заняться серьезным изучением “фонарика”, небезосновательно предполагая, какой фурор вызовет последний в научных кругах. Если, конечно, на такое техническое чудо не наложат вето секретности военные и не заберут его в свое ведомство. Степан вздохнул. Так оно, скорее всего, и будет!
     Но пока “игрушка” была у него, и он хотел “наиграться” ею вволю. Как раз сейчас, у реки, Степан собирался проверить действие прибора в водной среде.
     Поставив точку-указатель на правый конец “шкалы”, то есть в фиолетовую область спектра, а насыщенность цвета оставив в средних пределах, метров до четырех-пяти, Степан направил прибор на водную гладь и, собираясь нажать кнопку, вдруг услышал из-за спины:
     — Не делайте этого!
     Голос был ясный и сильный, но какой-то неживой, лишенный интонации и эмоций.
     Степан медленно обернулся. На берегу стояли двое. Даже не имея ученой степени, можно было догадаться, что это были странные гости дяди Пети и тети Люси. Больше всего они напоминали секретных сотрудников, как их изображают в кино: среднего роста, в темных плащах и шляпах, несмотря на теплый июльский день, с одинаковыми неприметными лицами и холодным, ничего не выражающим взглядом.
     Один из них протянул к Степану руку:
     — Отдайте преобразователь. Это наша вещь.
     — Но кто вы такие? И чем можете подтвердить, что этот прибор ваш? — неуверенно пробормотал Степан, хотя и понял уже, что “сотрудники” сказали правду, и с прибором придется расстаться.
     — Вот именно. Вы правильно все поняли, — произнес второй мужчина.
     — Вы и мысли умеете читать? — попытался съязвить Степан.
     — Да. — Невозмутимо ответил “сотрудник”.
     — Но, черт возьми, кто вы все же такие и что это за прибор? Ведь современной науке не под силу еще подобные вещи! — закричал, не удержавшись, Степан.
     — Вашей науке, — уточнил один из мужчин.
     — Нашей?! Вы что, иностранцы? Может вы — шпионы? Много же, видать, секретов в вологодской глубинке! — попытался пошутить Степан, но ответ незнакомца добил его своей очевидностью:
     — Мы — инопланетяне.
     — Верните преобразователь, — хладнокровно добавил второй гость.
     Степан, словно в трансе, машинально подчинился. Но тут же он сумел взять себя в руки и спросил уже почти спокойно:
     — Но хоть что-нибудь вы можете мне рассказать?
     Незнакомцы переглянулись, видимо мысленно посовещавшись.
     — Мы ответим на Ваши вопросы. Но у нас есть всего десять минут, — произнес один из них. — Хотя смысла в нашем разговоре нет. Мы все равно будем вынуждены убрать из Вашей памяти все, связанное с нами.
     — Да вы что?! Спятили?! — вскипел Степан. — Я вам этого не позволю!
     — Вы не сможете нам помешать. Не бойтесь, эта процедура безопасна и безболезненна. Но она абсолютно обязательна. Ваш родственник также подвергся ей двадцать пять минут назад.
     — Дядя Петя? Но почему вы оставили ему память после вашей первой встречи? — удивился Степан.
     — После нашей первой встречи процент догадки о нашей истинной сущности составлял у него абсолютный ноль, — пояснил пришелец. — После находки преобразователя, увидев нас сегодня, Ваш родственник догадывался, кто мы такие, на 35 процентов. Этого нельзя было допустить.
     — А тетя Люся? — спросил Степан.
     — Ноль. Сегодня она нас не видела. И она не видела преобразователь.
     — Ну, хорошо, — смирился Степан, ясно поняв, что шансов сохранить воспоминания о чуде у него тоже “ноль”. — И все-таки расскажите о себе!
     — Осталось девять минут. Спрашивайте.

     За девять минут Степан узнал очень мало. До обидного мало! Впрочем, еще обиднее было, что и это малое ему предстояло забыть.
     Пришельцы были наблюдателями на Земле. Работали они парами. Всего таких пар было двадцать, из них в России — пять. Не допускалось никакое вмешательство в земную жизнь, только тайное наблюдение, собирание всевозможной информации. О дальнейших планах относительно судьбы Земли и ее населения наблюдатели не знали. Похоже, отсутствие любопытства было отличительной чертой их цивилизации. Каждый делал свое дело, делал профессионально и добросовестно то, что ему поручали в вышестоящих инстанциях.
     Паре, с которой судьба свела Степана, не повезло — потерпел аварию их летательный аппарат при очередном рейде на Землю с лунной базы. Пилоты катапультировались, не успев даже отправить сообщение на базу. К счастью, отклонились от курса при падении они ненамного, километров на пятьдесят, но пятнадцать километров пришлось пробираться по лесу, так что пришлось заночевать в ближайшей деревушке, которой и оказалось Лебяшкино.
     Каждая пара работала на Земле по два месяца, затем две недели отдыха на базе. Встреча с парой, ожидающей смену, должна была состояться в старинном городе Великий Устюг. Туда на второй день после аварии и добрались наблюдатели, где встретились с коллегами и отправили сообщение на базу. Однако, было обнаружено, что утерян один из преобразователей, прибор, заменявший пришельцам многое — от оружия до медицинского инструмента. С помощью специальной аппаратуры местонахождение пропажи было быстро и точно обнаружено.

     — Девять минут истекли. — Прервал себя на полуслове пришелец.
     Второй, словно пистолет, направил на Степана преобразователь.
     — Но постойте, — встрепенулся Степан. — Вы не рассказали, откуда вы прилетели? Как вы живете, что любите, что ненавидите? Существует ли у вас само понятие “любовь”?
     Впервые на лицах пришельцев увидел Степан промелькнувшее на мгновение выражение человеческого чувства. Ему почему-то сразу стало спокойно за судьбу родной планеты.
     — Существует, — как всегда хладнокровно сказал наблюдатель с “фонариком” в руке и нажал на кнопку.

     Степан увидел, как резко дернулся и ушел под воду большой пробковый поплавок. Выждав с полминуты, чтобы хищная рыба надежней заглотила наживку, Степан резким взмахом удилища выбросил ее на берег. Это была щука весом килограмма на полтора. Но, странное дело, особой радости Степан не испытывал. Настроение вдруг резко испортилось, ловить рыбу совершенно расхотелось, поэтому он смотал удочки, нанизал щуку на кукан из ивовой ветки и направился в деревню.
     Всю обратную дорогу с реки Степан пытался понять, что же могло так испортить его настроение. Было такое ощущение, что он забыл что-то очень важное.

     Услышав скрип открываемой Степаном калитки, из своей мастерской выскочил дядя Петя и почти бегом бросился к нему навстречу. Старик был очень взволнован, глаза его торжественно сияли, как у ребенка, получившего долгожданную игрушку.
     — Иди-ко, что тебе покажу! — зашептал дядя Петя. — Иди-ко сюды!
     Он завел Степана в сарай, плотно закрыл дверь и, подумав, повернул деревянный завертыш.
     — Зачем такая секретность? — засмеялся Степан. — Ты что, бомбу смастерил, дядя Петя?
     — Каку бомбу! — снова шепотом ответил старик. — Бомбу! Гляди-ко, что я тут нашел!
     С какой-то неуверенностью и даже опаской дядя Петя стянул мешковину со стоявшего в углу предмета и водрузил его на верстак.
     — Ну, что скажешь, ученый человек?
     Степан с недоумением смотрел на предмет, стоявший на верстаке. Это была каменная статуэтка. Она изображала... курицу! Обыкновенную курицу в натуральную величину.