Мне посчастливилось быть внучкой своей бабушки.

    
    
     За окном плачет осенний дождик. Два желтых кленовых листика, которые ветер прилепил к мокрому оконному стеклу, смотрят на меня как-то особенно грустно. Грустно. Сегодня «завалился» важный проект, над которым работали целый год. В стране выборы, на улицах чувствуется напряжение, везде разговоры, обсуждения, прения… Устала...
     Из этого состояния меланхолической задумчивости меня вывел телефонный звонок.
    – Он ушел от меня… Женька, мой милый Женька, ушел к другой! – навзрыд плакал в трубке голос моей подруги Анечки.
    – Час от часу не легче! Давай-ка все по порядку. Не реви, он же не умер. Он сам тебе это сказал? – спросила я.
    – Да! Сказал, что любит другую, что все давно решил… Он же предал меня!.. Он все равно, что умер! – продолжала Анечка срывающимся голосом.
    – Не говори так. Можно разлюбить, разругаться, расстаться, но даже и тогда остается возможность помириться, простить. Когда же человек умирает, уже к нему ни прикоснуться, ни поговорить, ни хоть повздорить с ним не будет шанса никогда. Ты умная, красивая и сильная, к тебе еще придет твоя любовь... Сама знаешь, время притупит боль, прояснит мысли. Может он еще вернется, а может и нет… А, возможно, что встретив его через много лет, ты скажешь себе: «А я, ведь, его тогда так сильно любила…» - и скажешь легко эти слова, почувствовав, что он стал для тебя лишь фрагментом твоего прошлого, воспоминанием, в котором время стерло все острые углы…
     Что еще можно сказать человеку, тонкие струны души которого, порвал неосторожным движением любимый? Все слова становятся пустым звоном в ушах того, в чьем сердце поселилось чувство безысходности.
     - Когда мне грустно или страшно, я думаю о тех, кто меня любит, кому я нужна, причем нужна такой, какая уже я есть, – всхлипывание в трубке становилось все более мирным, и я продолжала.
     - Знаешь, наверное, у каждого человека есть свой ангел-хранитель. Кто-то, кому можно доверить даже то, чего не расскажешь никому, кто дает нам силы жить даже тогда, когда все кажется бессмысленным и непоправимым, кто радуется за нас в наши самые светлые моменты жизни. Моего ангела зовут Дарья Никитична, это моя бабушка. Она всегда со мной, в моей душе, в моих мыслях, в моем сердце.
     Мы с ней были большими друзьями, несмотря на разницу в возрасте почти в 75 лет. Она всегда относилась ко мне, а тогда, ведь, еще совсем маленькому ребенку, как ко взрослому человеку, с большим уважением. Мы частенько чинно беседовали, словно две старушки, пели песни и вышивали крестиком. У обеих нас, в то время еще и уже беззубых, было свое любимое блюдо – размоченные в молоке кусочки бублика. Молоко я тогда пила с большим удовольствием, но очень медленно. Свою дежурную чашечку молока перед сном обычно выпивала минут за сорок, причем процесс был непрерывным. Сопела в чашку, слушала бабушкины сказки и накручивала себе на пальчик волосики, запутывая их так, что только моя бабушка могла их утром расчесать.
     Моя бабушка была неграмотна, а мне очень хотелось быть ей хоть чем-нибудь полезной, ну, хотя бы газеты для нее почитать. По этим самым газетам я и научилась в четыре года читать. Как же она радовалась этому!.. А когда, уже первоклассницей, я возвращалась из школы, меня частенько ждала дома горка почищенных семечек подсолнуха. Она-то знала, что я обожала семечки, а почистить их тогда еще у меня не хватало терпения.
     Бабушка понимала меня без слов, могла ответить на любой мой вопрос, включая даже самые глупые детские вопросы. Рядом с ней практически переставали болеть разбитые коленки и набитые шишки, её уверенное спокойствие, тихий голос и нежные руки умели утихомирить любую боль. В нашем городе была улочка с вишнево-абрикосовой аллеей, где весной шел теплый, бело-розовый снег из лепестков цветущих деревьев, а осенью кружились желто-оранжевые хороводы листьев. Мы с ней любили там гулять, рассуждая о жизни.
     Люблю перебирать бабушкины фотографии, всматриваться в её добрые, улыбающиеся глаза. Эти карие глаза не утратили способность улыбаться, в них не потух огонек, вопреки всем тем испытаниям, которые были уготованы ей судьбой, судьбой человека, жившего на переломе веков, в годы безвременья…
     Она родилась в обычном украинском селе на Полесье, когда 19-й век отсчитывал свои последние годы. Дарья выросла первой красавицей и певуньей. Ее черная коса, смешливые карие глаза и глубокий, бархатный голос пленили не одно сердце, но не суждено ей было стать чьей-то любимой. Она была из бедной семьи, а полюбила Емельяна, сына зажиточного крестьянина. Отец грозил лишить сына наследства, если тот женится на Дарье. Покорился Емельян отцовской воле, и вскоре его женили на богатой невесте. Дарьино любящее сердечко рвали коршуны, но она продолжала жить с гордо поднятой головой. Она не пряталась от людей, не опускала глаза, только песни ее стали солеными от затаившихся в душе слез. Тихими летними вечерами деревенские юноши и девушки приходили на старый мост на посиделки и тогда Дарьины песни, скатываясь с шершавых бревен моста, уносились быстрыми водами реки Горынь. Иногда подружки просили: «Спой, Дарьюшка, веселенькую!» Тогда она, расправив плечи, поправив ленту на голове, словно бросая вызов своей печали, начинала зажигательный танец, который подхватывал в свой водоворот всех. Только один человек, всегда сидящий в стороне безмолвной тенью, пугал её. Это был Дмитрий. Что-то угрожающее чувствовалось в его горящем взгляде.
     Зимой пришла в село эпидемия тифа, в горячке лежала вся ее семья. Болезнь не тронула лишь семнадцатилетнюю Дарью. Только она сама знала, чего ей стоило перетаскивать на себе старших братьев, которые в бреду выходили из дому и без сил валились в снег. Она знала, что никто не придет, никто не поможет – это тиф. С этой болезнью каждый оставался один на один. Дарья выходила всю семью, никто не умер. И, словно убедившись, что все живы, слегла сама. Через неделю горячки открыла глаза, попросила дать ей постолы, вышла на улицу и больше не легла. Тиф отобрал ее длинную косу, но глаза стали еще ярче и мудрее. И жизнь продолжалась, и нужно было жить.
     Отрасли Дарьины косы, притупилась в сердце боль. Как-то в селе гуляли свадьбу. Дарья с подружкой побежали посмотреть невесту, привезенную из чужого села. Заглянув в окно, увидела тонкие черты бледного лица невесты Дмитрия и отшатнулась, почувствовав его пронизывающий взгляд. Единственный глаз Дмитрия зловеще сверкнул из дальнего угла комнаты. «За такого в жизни бы замуж не пошла», - шепнула она подруге. Жизнь часто жестоко наказывает нас за наши слова. Не прошло и года, как Дмитрий овдовел, а Дарью выдали за него замуж. Он не был так беден, как она, а Дарья, не имея приданого, не могла рассчитывать на лучшую судьбу. Дмитрий, потеряв в детстве глаз, стал предметом насмешек и издевательств, и, затаив злобу на людей, находил отраду лишь в своем саду, отдавая только ему свою нежность и ласку. А сад отвечал ему взаимностью, щедро одаривая своего создателя всевозможными садовыми и даже лесными плодами. Дарья не любила Дмитрия, она не смогла его полюбить. Всю любовь, все тепло своей души она отдавала своим детям. Её красота и несгибаемая сила духа и притягивали Дмитрия, и бесили. Мой дед Дмитрий, был ревнив и жесток, не одни грабли были сломаны о бабушкину спину. Но жизнь продолжалась, и нужно было жить.
     Царя сменили поляки, затем на Западную Украину пришла советская власть, началась коллективизация, потом грянула война. Менялась власть, порядки, деньги, менялось все вокруг. Этот ураган событий уносил жизни, ломал веру, менял ценности, а в итоге, разрушая старую, создавал новую эпоху, чтобы вскоре смести и ее. Только непостижимая жажда жизни помогала моей бабушке не потерять себя в этом вихре, сохранить свою веру и умение видеть доброе и прекрасное даже в зловещем. Лучик надежды всегда ей светил даже в самые черные дни её жизни. Война отобрала у моей бабушки старшего сына, кормильца. Он был зверски убит за то, что просто косил траву в лесу. Когда соседи привезли его истерзанное тело, моя бабушка чуть не лишилась рассудка, вернули к памяти слова односельчан: «Одумайся, Дарья! У тебя на руках маленький ребенок!» Тем ребенком была моя мама. И жизнь продолжалась, и нужно было жить.
     Шли годы, росли дети. И вот, уже младшую, из троих дочерей моей бабушки, приехал сватать неудачливый кавалер, заявивший с порога: «Не хочет? Заставьте!» На что моя бабушка ответила: «Сынок, силком колодец копать, водицы не пить». Кому как не ей было это знать… Она никого никогда ни к чему не принуждала, у нее всегда находились такие слова, которые были понятны каждому. Она умела посмотреть прямо в сердце человека, согреть и излечить раненную душу.
     Она часто говорила: «Если хочешь сказать что-то доброе человеку, скажи это прямо сейчас, потому что другого случая может не представиться. Если хочешь сказать что-то плохое, то скажи это завтра».
     Она умерла во сне, как умирают счастливые люди. В то солнечное утро, казалось, небо упало на землю, мир перестал существовать, солнце перестало светить, все вдруг остановилось, стало бессмысленным. Мой организм отреагировал на горе рвотой. Со страшным известием меня послали к моей двоюродной сестре. Я бежала наугад, вслепую, слезы заливали глаза, в душе пылал пожар, в горле стоял колючий ком. Вложив все свое отчаяние в этот бешеный бег, я неслась, как бежал когда-то виденный мною петух, которому отрубили голову. Сестра не смогла долго удерживать меня, моя душа рвалась обратно. Когда подходила к своему дому, увидела возле парадного крышку гроба. Во мне взорвалась бомба, меня разорвало на куски, я перестала ощущать свое тело... Следующая неделя прошла как в тяжелом, вязком, бесконечном сне. Мне было тринадцать лет. Она ушла в лучший мир, но осталась навсегда со мной. И жизнь продолжается, и я живу.
     Ее мудрость была простой и бесхитростной: силен не тот, кто не падает, а тот, кто после падения находит в себе силы встать и идти дальше, и даже стоя на перекрестке времен, любить эту жизнь такой, какая она есть. Моя бабушка была очень сильным человеком...
    – Эххх… Пойду-ка, приготовлю себе любимой ужин. Дня три ничего не ела, аппетита не было, - вернул меня в заплаканные осенние сумерки голос моей рыжеволосой Анечки.
     Косой лучик закатного солнышка, неизвестно как пробившийся сквозь тучи, подсветил сверкающие россыпи дождевых капель на моем мокром окне. Значит, жизнь налаживается. Значит, будем жить.