Родители Толика приехали в Израиль за два года до его рождения. Как люди образованные, они высоко ценили возможность знания дополнительного языка, и поэтому уделяли немало времени занятиям с Толиком русским языком. Ивриту, как справедливо решили они, он научится сам, в садике. Толик рос смышленным парнем, почти как Володя Ульянов. К шести годам он не просто умел читать, а уже самостоятельно одолел «Чипполино» Родари и подбирался к книжкам Астрид Линдгрен и Туве Янссон.
     Приехав из пятимиллионного мегаполиса в достаточно крупный, разве что по израильским меркам, город на холмах Нижней Галилеи, родители Толика, даже после восьми лет жизни на исторической родине, испытывали острую ностальгию по родным ленинградским улицам. Каждый год строились планы, и каждый год поездка откладывалась: то не получается взять отпуск одновременно, то какие-то незапланированные расходы, то Толик болеет. На этот раз, однако, долгожданная поездка должна была состояться. Уже были куплены билеты, получены паспорта, а на почетном месте в гостиной восседали два новеньких полусобранных чемодана.
     Толика, разумеется, брали с собой. Ностальгии, по понятным причинам, он не испытывал, но, тем не менее, был чрезвычайно возбужден предстоящим путешествием. Он пытался принять активное участие в сборах и постоянно мешался под ногами, пока ему не был выдан отдельный рюкзачок, который он немедленно принялся собирать, весь надувшись от чувства собственной важности.
     Всю ночь накануне вылета Толик проворочался с боку на бок, поэтому, едва лишь самолет оторвался от взлетной полосы, он задремал. Прилетев в Пулково, поймали частника и поехали на Петроградскую сторону, к родственникам, у которых планировали остановиться...

     Анна Семеновна сидела на скамейке в скверике на Кронверкской и, несмотря на демонтаж сооружения рядомстоявшей бани, наслаждалась жизнью. Всю неделю шли дожди, она застудила поясницу, да и суставы давали о себе знать, все-таки уже восьмой десяток пошел. Теперь же, когда, наконец, выдался солнечный, по-настоящему летний денек, она выбралась на улицу «погреть свои старые кости», как она сама говорила. Вот уже несколько лет, как она осталась одна: мужа похоронила давным-давно, а дочка с мужем и детьми уехали в Штаты. Ее звали с собой, но она отказалась наотрез. Для себя она твердо решила, что похоронена будет рядом с мужем, а не где-то на чужбине. Из Америки регулярно приходили письма, а также деньги, только благодаря которым она кое-как сводила концы с концами. Внуки росли на фотографиях, и каждый раз она с болью ощущала, насколько ей их не хватает. Единственной отрадой в ее жизни были церковные службы. Как-то, на автопилоте, она забрела в храм, где не была ни разу уже десятки лет, и с тех пор не пропускала ни одной службы. В молитве она забывала про свои беды и болячки, Иисус воистину был для нее Спасителем...
     - Бабушка, почему ты такая грустная?

     Из глубины своих мыслей она не сразу сообразила, что к ней обращаются...
     - Бабушка, почему ты такая грустная? – повторил Толик, и она окончательно очнулась. Перед ней стоял мальчик лет шести, вылитый ангелок. Одет, оценила она, явно не с барахолки, но и не так вызывающе ярко и нарядно, как часто одевают своих детей представители сливок общества. Почему-то вспомнились собственные внуки на фотографиях.
     - Ножки у меня болят, внучек, - ответила она, и тут ее прорвало. Она минут десять изливала все, что накопилось в ее душе за эти годы, всю боль своего одиночества.
     Наконец она, всхлипнув, прервалась, чтобы достать из сумки платок.
     - Не плачь, бабушка, все у тебя будет хорошо, и ножки пройдут, - сказал Толик. Добрая душа, он с детской непосредственностью пытался утешить ее, так же, как утешали его взрослые в минуты обиды.
     Анна Семеновна утерла глаза, растроганная его участием.
     - Спасибо тебе, внучек. Откуда ты?
     - Из Назарета, - ответил Толик, не смутившись.
     - Господи, Иисусе! – ахнула Анна Семеновна, перекрестившись, и погрузилась в счастливый обморок.