И пришла осень. То была ранняя осень, когда неугомонное озорство жизни и теплое дыхание летнего ветерка мирно уживаются с монументальной пышностью умирания (Два в одном, но не Шолдерс, так сказать).
     Именно в это время легкой грусти и смятения чувств на белый свет в поисках вдохновения из своих уютных келий появляется особый творческий народ. Словно сказочные эльфы, они вдруг возникают повсюду, где есть хоть чуточку нектара вдохновения и пьют его жадными глотками, превращая в особый вид совершенства – произведение искусства, заполняя им, словно соты, многочисленные нотные станы, мольберты, подрамники, блокноты и прочие носители.
     Но сразу же за легкокрылыми ценителями нектара к месту событий с тяжелым и недовольным видом (увы, как правило, недовольным), подтягиваются уважаемые граждане творческого (и не только) сообщества – критики .
     И пришла ранняя осень. В один из таких осенних погожих дней по полупустым аллеям парка прогуливался человек с серьезным видом, в серьезной одежде и годах средней серьезности. Он придирчиво осматривал окрестности, но серьезных нарушений не наблюдалось. Все вокруг было относительно неплохо, и этот факт немного настораживал серьезного человека. Как Вы уже догадались, уважаемый читатель, серьезный человек был критиком. И когда притихшие под строгим взглядом окрестности, казалось, полностью дискредитировали себя, критик увидел художника. Тот стоял в самом конце аллеи, сосредоточенно колдовал над подрамником.

     - Здравствуйте, - вежливо поздоровался он.

     Художник мельком оглянулся и, буркнув что-то неразборчивое, вновь уткнулся в холст. Критик упустил это мелкое нарушение без внимания, потому что не хотел скандала, а хотел лишь помочь.

     - По-моему, современное изобразительное искусство, - начал он издалека, - потеряло самое главное.
     - Угу. - согласился художник.
     - Вот и в вашей картине перспектива явно не доработана, - как можно мягче отметил критик, оказывая художнику посильную помощь.
     - Вот тут, например, - и критик для наглядности протянул к холсту указательный палец.

     Художник проворно перехватил его руку.
     - На вкус и цвет, - отшутился он.
     - Кстати о цвете, - в голосе критика царило миролюбие, - не слишком ли ярко?
     - Такова осень, - все еще пытаясь рисовать, ответил художник.
     - Ну где же Ваше творческое облагораживающее начало? - Немного повысив голос от волнения, вскричал критик.
     - Послушайте! – улыбаясь, сказал художник. - Если Вы так любите живопись и громкую речь, я нарисую вам мегафон. Потом. А сейчас не мешайте. Вы знаете, сколько всего я еще должен сегодня написать?
     - Вот-вот, - грустно перебил критик.- Поток, халтура, сейчас так везде. Вот тут, посреди аллеи, у вас человек с зонтиком. Лето, жара, а у него зонтик.

     Художник внимательно посмотрел на критика, что-то обдумал и сказал:

     - Давайте сделаем так: Вы сейчас посидите тут рядом на скамейке, а когда я дорисую, мы с Вами подробно все обсудим.
     Критик обиженно хмыкнул и, развернувшись, пошел к скамейке. «А ведь и правда, - подумал художник, снова занявшись холстом, - зонтик здесь лишний. Хорошо все-таки, что есть критики... и... и валерьянка». С этой мыслью он двумя отточенными движениями закрасил зонт. «Вроде все», - подумал он, - глядя то на аллею, то на картину, то на критика, но немного искоса и испуганно. Оценив ситуацию, он быстро собрал мольберт и юркнул в заросли.
     А тем временем критик осматривал аллею удивленным растерянным взглядом. «Куда же он мог деться? Только что ведь он был здесь... Мой любимый черный зонтик...»