Зачем люди берут газеты? Даже имея телевизор, Интернет и качественную туалетную бумагу, человек все равно тянется к этому анахронизму с офсетной печатью.
     В пятницу Вениамин взял в газетном киоске свежий номер «Купи - Продай» и с головой погрузился в водоворот торговых страстей.
     Обложка ласкала взор разнообразием шрифтов и качеством цветоделения. Порадовала последняя страница. Здесь за пластиковым окном Веню ждала улыбчивая красотка в распахнутом халатике. Красный штамп «кредит» недвусмысленно намекал, что Веню вполне могут дождаться, стоит только поднапрячься. Веня тоскливо прикинул сумму залога, вспомнил процентные ставки, и, обреченно вздохнув, отвел взгляд - как раз на упругую попу в мини-юбке. Даже дурацкие жалюзи на переднем плане не могли скрыть очарование молодости и вожделенной округлости форм. Штамп «Бесплатно!» заставил было сердце встрепенуться, но приступ эйфории быстро сменился разочарованием: бесплатным был только замер, а все остальное предлагалось хотя и за низкие, но все-таки цены. И вообще, речь шла о жалюзи, которые Вене были совсем ни к чему.
     Под обложкой буйство красок сменил штиль серых строк, демонстрируя победу содержания над формой.
     Содержание впечатляло многообразием. Какой-то сумасшедший предлагал даже глюкометр. Глюками Веня не страдал, поэтому подивившись богатству выбора и охвату научно технического прогресса, продолжил чтение. «За 10 копеек Мотю».
     Взгляд, легко скользивший по велосипедам, бочкам и шарикам для пейнтбола, тот самый взгляд, что не споткнулся даже на альянсе грузчиков-разнорабочих, заклинился в строчке с Мотей как зуб в пельмене со счастливой монеткой.
     Как Мотю?! - возмутился рассудок. Почему Мотю? И вообще, кто это?!
     Воображение услужливо живописало Вене Мотю - узкогрудую девушку в пестреньком ситцевом платье. Над подведенными голодом скулами лучились добротой большие доверчивые глаза. Мотя комкала в худеньких руках платок, с трудом сдерживая слезы. На панель ее толкнула нужда в лице престарелой матери и отца инвалида. Мотя совсем не походила на развязных девиц из рубрики «досуг», и незримая цена в десять копеек витала над скорбной фигуркой, вызывая недоумение и сострадание. Повеяло Достоевским, Толстым и черт знает кем еще, - из тех, кого Веня никогда не читал, но к кому относился с трепетным почитанием.
     Задохнувшись от жалости к бедной девушке, Веня машинально дочитал объявление: «2 месяца, приучена к туалету, трехшерстная». Десятикопеечная Мотя приютилась в рубрике «Животные» под траурным аншлагом «Продаю». Оплошавшее воображение поспешно лепило новую Мотю: щедрой рукой сумасшедшего художника рисовало ей шерсть трех сортов, растило хвост и усы.
     Сам Матисс преломил бы кисть перед творением Вениамина. Плечи Моти косматились ангоркой, кофейный бобрик на руках намекал о предках из Сиама, а носик над заячьей губой ощетинился проволочной шерстью терьера. Лаконизм ярких контрастных созвучий вкупе с равновесием локальных больших пятен и масс цвета передавали созерцающему наслаждение от чувственной красоты внешних форм Моти.
     Поклонники сюрра были бы в восторге, но консервативный Веня остался недоволен. Решительным «брысь» Моте-2 было также отказано от дома.
     Третья попытка удалась. На ласковое кис-кис пришла с грацией, присущей беспородным аристократкам, кошечка классической трехцветной раскраски, с кокетливым белым пятнышком на розоватом носике. Держалась она просто, но с достоинством, и имя Мотя ей шло удивительно.
     Вокруг царила суета: возились в лукошке британские вислоухие котята (С родословной. Окрас белый, голубой, лиловый.). Чуть ниже - сопливился полуторагодовалый мопс чудного абрикосового окраса (Мать - Москва, отец - США. Дорого.). Мопс дергал коротким носом, не решаясь сунуть его в перепалку между щенками немецкой овчарки из соседней колонки (От сына чемпиона мира. Клеймо. Вакцинация. Родословная. 5000 руб.) и стаффордами (2 девочки - 400 руб., 1 мальчик - 500 руб. Красивые, умные.).
     На дне колонки, ни на что не претендуя, столпились «пушистые, ласковые и добрые», но непростительно беспородные, заклейменные брезгливым «отдам в хорошие руки».
     Все продавалось и отдавалось. И только Мотя случайной гостьей освещала эту серую массу продажных друзей десятикопеечным солнышком, свободная и независимая.
     С женой у Вени состоялся короткий, содержательный разговор.
     - Тань, тут кошечку продают, Мотю. Десять копеек всего.
     Татьяна быстро рассудила, что падение цен на кошек ее не интересует, и перешла сразу к сути:
     - И что?
     - Давай возьмем?
     - Ага, щас все бросим и возьмем!
     - Тебе что, десяльчика жалко?
     - Мне себя жалко. Ты-то - принес и бросил. А мне убирай за ней. Будет тут гадить.
     - Не будет, - Веня сунул жене под нос объявление, - видишь, приучена к туалету.
     - Написать хоть что можно.
     - Она мышей будет ловить, - нашел новый довод Веня.
     - Так мы еще и мышей заведем, для Моти?
     - Ну что ты цепляешься…
     - Да ничего! Мне ходить не в чем - туфли вон - стыдно на улицу выйти, а он кошек покупает. Козел.
     - Что ты взъелась из-за пары копеек!
     Хлопнувшая дверь отрезала кухню с Веней от раздраженной Татьяны, оставив тяжелую, тягостную тишину.
     Спать легли врозь.
     Веня разложил в зале кресло, и, ворочаясь в этом гибриде пенала с кроватью, задумался о Моте и ее хозяйке. Мягкий гробик узкого кресла навевал мысли возвышенные и печальные.
     Хозяйка Моти, разумеется, учительница. В этом сомнений не было никаких. Заслуженная старушка с благородной сединой и лучиками морщин в уголках добрых глаз. Ведет, конечно, литературу. Только литературу! Разве могла дать такое имя какая-нибудь физичка - черствая душа, погрязшая в амперах, метрах и прочих джоулях? Конечно нет! Не под силу это и всяким химикам, историкам и прочим сухарям от педагогики на полторы ставки. Только душа, которая тонко чувствует раннего Набокова и понимает позднего Бунина, способна на такое. А вот к практической жизни у Мотиной хозяйки способности наверняка не ахти какие. Тяготит бабульку пошлость быта. Бьется она об него как рыба об лед, перебиваясь хлебомолочной диетой. Продавщица из продуктового - толстая обесцвеченная стерва, конечно, подсовывает ей просроченный кефир. Видит, что человек перед ней тонкий, интеллигентный, неспособный к скандалу.
     Наглая рожа продавщицы с презрительной ухмылкой под толстым слоем розовой помады так явственно нарисовалась перед Веней, что он, не выдержав, плюнул в эту хамскую морду. Смачный звук плевка, прилипшего к полированной дверце стенки, вернул Веню к действительности.
     Вытерев дверцу, Веня снова заворочался в неудобном кресле, беспокоясь о Моте. Как она там - на прогорклом кефире и моченых сухариках бородинского?
     Тьма затушевала зал под бездонное небо, и из глубин этого космоса, где-то в районе полярной звезды, у самой люстры, блестели никелем, подмигивали Вене два пятикопеечных глаза Моти. Было в них что-то умиротворяющее, и Вениамин заснул уверенный, что завтра все у них с Мотей будет хорошо.
     Утро и впрямь началось удачно: в окна улыбалось солнце, жена ушла на базар. Ободренный, Веня набрал номер из объявления.
     Телефон, делая многозначительные паузы, заныл в ухо протяжными гудками. Веня терпеливо ждал, понимая, что пожилая женщина ходит медленно. Казалось, он даже слышит в перерывах между гудками ее шаркающую походку.
     Наконец трубка отозвалась неожиданно-бодрым детским голоском. «Внучка»,- понял Веня. Голосок без утайки поведал, где обитает Мотя.
     Уже в автобусе, протягивая кондуктору мелочь, Веня задумался над одним щекотливым вопросом. Сколько дать за Мотю?
     Конечно, в объявлении все написано, однако десять копеек как-то мелочно. Человек истинно скупой, Веня больше всего боялся показаться жмотом, и теперь метался между копейками и рублями, терзаясь сомнениями.
     В голове мелькнуло даже отчаянное - «Может, сотню дать?». Но, как и все глупо-мимолетное, быстро исчезло, оставив чувство неловкости за бессмысленное гусарство.
     Сотню было не то чтобы жалко…, только ведь гордая старушка все равно не возьмет. Она же не продает Мотю. Десять копеек так, дань приметам, чтобы Мотя легче прижилась на новом месте. Нет, точно не возьмет. Веня зябко поежился, словно уже стоял под осуждающим взглядом педагога со стажем.
     В общем, сотня ни к чему.
     Выручил Веню Гагарин.
     Формой - металлическим блинчиком, Гагарин походил на десятикопеечную монетку, а содержанием, то есть номиналом, мог поспорить с бумажными купюрами. Довольный, Веня отложил червонец особняком от прочих денег, чтобы не рыться в них перед учительницей. Подготовившись к встрече, Веня вышел на нужной остановке в предвкушении счастья.
     Хозяйка Моти, как и положено заслуженной учительнице, жила в обшарпанной хрущебе, стыдливо прикрытой от посторонних глаз разлапистыми кленами.
     Найдя нужную квартиру, Веня нажал на прожженную сигаретами кнопку звонка и стал ждать. За дверью ненатурально взвизгнул соловей, и долго давился фальшивой трелью, вызывая хозяев. Наконец дверь открылась. Старенькая учительница почему-то оказалась небритым мужиком в линялой майке с аппликацией из пивных пятен. Выставив пузо в приоткрытую дверь, Мотевладелец молча смотрел на пришедшего.
     - Извините, это у Вас продается Мотя? - недоверчиво спросил Веня.
     - Продавалась, - осклабился мужик. - Забрали Мотьку. Отгавкалась.
     - Как отгавкалась? - не понял Веня.
     - Обыкновенно. Будет брехать в другом месте.
     - Мотя собака?!
     - Ну да. А что?
     - Нет, ничего… - Веня, огорошенный коварством Моти, только поинтересовался. - Разве собаки бывают трехцветные?
     - Бывают, - удивился мужик. - Только Мотя не трехцветная, а трехшерстная. Я же писал в объявлении. Намешано в ней… от таксы до водолаза. Чебушная сучонка. Посмотришь - своя шерсть дыбом встает. Червонец за нее дали. Мужик в доказательство поболтал початой бутылкой «Ворсина» - на него и отмечаю утрату.
     Веня покраснел. Гагарин в брюках раскалился и жег ногу как тавро.
     - Я-то, про десять копеек так, для смеха написал, - продолжал пузан. - А дамочка сует червонец - типа возьмите, за Мотю не жалко…
     Веня развернулся и пошел прочь. На душе было гадко как никогда. Подвыпивший толстяк, утерянная Мотя - все это опустошило Вениамина, и он понуро брел обратно к остановке.
     Проходя мимо мусорки, Веня, вспомнив что-то важное, вынул из кармана червонец, и с силой швырнул его в зловонную утробу бака.
     Бак раздраженно фыркнул, и выплюнул Вене под ноги нечто мохнатое. Грязный комок ткнулся в туфли, зашипел, пытаясь испугать и, спасаясь, метнулся на ближайший клен.
     Опешивший было от неожиданности, Веня осторожно подошел к дереву. Вцепившись коготками в ствол, на клене висел серый потрепанный котенок. Заслышав шаги, он повернул испуганную мордочку, и на Веню блеснули никелем два знакомых пятикопеечных глаза.
     Веня осторожно протянул к котенку руки:
     - Пошли домой, Мотя.