Вы можете считать меня сумасшедшей - ваше право. Хотя, честно говоря, мне на него глубоко наплевать. Потому что вы, умеющие рассуждать, могущие различать буквы, читать, писать, говорить, но не умеющие чувствовать - вы просто не имеете души.
     Считается, что только Человек имеет Душу. Наверное, потому, что умеет говорить, в отличие от животных. Бог создал человека по «образу и подобию своему». А кто сказал, что Боги безгрешны? Имеют ли они души? Какой бред!
     Я вам скажу, что человек - это самое жалкое и ничтожное создание Господа, убивающее к тому же себе подобных.
     Но какое, впрочем, мне дело до вас? Я обращаюсь к своей Кошке!

     Ты пришла в мою соразмеренную жизнь нежданно-негаданно и совершенно непрошено.
     Кто тебе дал право появиться вдруг в моей неухоженной квартире в виде неспособного к самостоятельной жизни пищащего комочка? И кто дал мне право не отказаться от тебя и принять твоё крохотное тельце, помещающееся на ладони, из рук «медвежеуслужливой» подруги?
     Не было печали - черти накачали!
     Я выкармливала тебя с пипетки, которую ты категорически отказывалась брать в рот, а по ночам согревала в постели, не вынося твоих жалобных писков в коробке, которую ты невзлюбила с первых дней своего существования. Я носилась с тобой, как с ребёнком, выполняя малейшие твои прихоти, я даже не ругала тебя за твои «похождения под стол», считая, что твои «детские шалости» ещё не воняют. Я кормила тебя с ложечки и позволяла облизывать свои губы, я с готовностью подставляла свои руки, когда у тебя просыпался «охотничий инстинкт» и ты с упоением грызла их, накидываясь с разбегу, как на самую желанную добычу, а потом, получая по носу, брезгливо и обиженно отскакивала в сторону. Но через мгновенье нападала снова, и мы опять сражались с тобой. До смерти.
     А потом ты начинала подхалимажно урчать и зализывать только что нанесённые мне раны и царапины. И я, как наивная мышка, попадалась в твою ловушку и отдавалась тебе всей душой, расслабившись и забыв о твоей коварности. И тогда ты, хищница, снова впивалась в мои руки своими острыми зубками. Конечно, я ведь и сама не раз говорила, что ты - маленький брат Большого Тигра. А вернее, его сестричка. Кто же мне виноват, что я забывала об этом?
     Ты, дурочка, ещё молочко-то пить не умела, а уже тряслась за мясом. И получала его, жадно выхватив из рук. И тут же начала задыхаться, подавившись смачным кусмярой. Ты агонизировала, катаясь по дивану (заметь - не по полу!), и твой высунувшийся синий язычок свидетельствовал о приближении однозначной «развязки».
     И дети вопили: «Мама! Ну сделай же что-нибудь!», заранее оплакивая тебя, ещё полуживую. И я смотрела на тебя выпученными от страха глазами, боясь прикоснуться к твоему крохотному тельцу , а потом, решив, что хуже уже не сделаю, разодрала тебе пасть и вытащила злополучный кусок мяса.
     Ты откинулась навзничь и задышала. Ты смотрела на меня сквозь слёзы помутневшими голубыми глазами, а я всё ещё не верила, что опасность миновала.
     Ты росла. Но я ещё по старой привычке всю еду для тебя разрезала на маленькие кусочки, которые заветривались, не съеденные вовремя, а к таким ты больше не прикасалась. Кроме того, тебе хотелось разнообразия пищи, как и нам. Ты быстро освоилась и переняла все наши замашки и привычки, но ещё быстрее ты сообразила, КТО в доме Хозяин.
     Ну, конечно же, Ты! Наша Кити-Кэт! Как непроизвольно окрестила я тебя, глядя на твои беззаботные проделки на диване.
     Стоило только присесть рядом с тобой, как ты запрыгивала на голову и начинала путаться в волосах. А ещё ты подкрадывалась к лицу и нежно покусывала его за щёки, нос, губы и подбородок. А по ночам ломилась в закрытую дверь детской комнаты, намереваясь поспать некоторое время на подушках, а потом скакать лошадью по всей квартире. И будить нас по утрам призывным мяуканьем.
     В тебе было столько неуёмной энергии, столько силы, столько любви к жизни и ко всем нам!
     И я неоднократно делала предупреждения: «Наша Кити – это наше священное животное, наш член семьи. Не вздумайте его обидеть!»
     Хотя кому могло прийти в голову такое кощунство!
     Мы все беззаветно любили тебя, и ты отвечала нам тем же. Несчастная!
     Наверное, поэтому ты и отдала свою жизнь за нас!
     Сначала у тебя отказали задние лапки. Это случилось внезапно. В тот день, когда я пришла домой с разболевшимися от долгой ходьбы ногами. Я устало плюхнулась в кресло, а когда поднялась, обнаружила, что совсем не могу ступать на правую пятку. На следующий день боль была ещё более невыносимой. И тут дети обнаружили, что ты тоже не можешь ходить.
     Сначала мы просто недоумевали, что могло приключиться, но, когда через день ты призывно поднялась с дивана на все четыре ноги и замяукала, глядя мне в глаза, я кинулась к тебе, забыв про боль и обнаружила, что её как не бывало! Для пущей убедительности ты прошагала туда-сюда, и я повторила этот нехитрый манёвр за тобой. Сомнений не было: противная боль, мучавшая меня ещё минуту назад, прошла!
     Не будь в тот момент со мной моя подруга, мне, пожалуй, не пришло бы в голову связать в одну связку своё «чудесное исцеление» с легендами о кошках. Другими словами, с Тобой.
     Но потом, через несколько дней, твои ножки разболелись снова. Ты не могла ходить; с трудом подтягиваясь на передних лапках, ты кое-как продвигалась вперёд. Тогда я научилась предугадывать твоё малейшее желание, твоё ещё несказанное «мяу», относя тебя на руках то в туалет, то в «столовую», то в спальню.
     Но жажда любви в тебе была настолько сильна, что ты, не дожидаясь подачек, превозмогая боль, карабкалась на брюшке из прихожей в кухню, из спальни в зал, чтоб только на мгновенье прижаться к моим ногам и потом снова ползти за ними на край света.
     И тогда я бросала все свои дела ради Тебя.
     Похоже было, что тебе всё это начинало нравиться. И ты даже стала «использовать» меня. Ведь ты балдела, когда я брала тебя на руки, прижимала к сердцу, к лицу, позволяя его облизывать твоим шершавым языком, и разговаривала с тобой, как с равной себе. Как с Человеком. Хотя и была уверена в душе, что Ты - намного выше нас, человеков.
     Я в шутку называла тебя Хранительницей Домашнего Очага и просила у тебя Защиты.
     Ты равнодушно мурлыкала, отворачивая мордочку и делая вид, что ничего не понимаешь. Прикидывалась этакой дурочкой.
     Но откуда мне было знать, что ты столь серьёзно отнесёшься к возложенным на тебя в шутку обязательствам! Только узнала я об этом немного позже. После твоей смерти.
     Скажи, ну что мы сделали не так?! Ну, разве не я регулярно впихивала тебе прописанные ветеринаром лекарства, поставившим диагноз: «Нехватка кальция - не смертельно!», и дела твои уже заметно шли на поправку. И вдруг в один день ты стала умирать. Так вдруг, ни с того, ни с сего, внезапно, очевидно и несправедливо.
     Ещё с утра ты ползала за мной по квартире, а к обеду превратилась в «живой труп». Ты не могла ни есть, ни пить. Ты не меняла позы, в какую тебя не положи, ты молча и безучастно лежала с широко открытыми глазами и тяжело дышала.
     И мы поняли, что ты умираешь. И я взяла тебя на руки и прижалась своим носом к твоему. И я умоляла тебя не делать этого, но ты грустно смотрела мне в глаза, уже не прикидываясь дурочкой. Ты ясно и чётко мне говорила: «Так надо! Прости!»
     Уж кто, как не я, научился понимать тебя с полуслова!
     Я заклинала тебя не умирать. А ты упрямо смотрела мне в глаза и отвечала: «Я не могу иначе!»
     Я целовала твою головку и, не переставая, гладила твоё тельце, которое стало всё реже и реже взыматься. Тогда я положила тебя на старые одежды около воды и села рядом. Ты не хотела пить, но мне казалось, что ты отказывалась сознательно. Добровольно решив поскорее уйти из жизни. И эта догадка сверлила мой мозг - уж кто, как не я, знал тебя, как свои пять пальцев! Но почему? И это чувство порождало другое - беспредельной вины за всё, что случилось с тобою.
     Сын выл уже в полный голос, я ещё пыталась сдерживать свои эмоции, но слёзы градом катились по щекам.
     Ты смотрела на нас, не мигая, и только еле заметное шевеление брюшка говорило о том, что ты ещё дышишь. И спешишь умереть. Чтобы не мучить нас, и уже потом - не мучиться самой.
     Но, вот странно... Твой взгляд светился чувством исполненного долга. А наш - виной.
     Я приняла твоё последнее дыханье. Я пыталась закрыть тебе глаза, но потом вспомнила, что кошки, пожалуй, умирают с открытыми глазами... И прекратила свои попытки. Только ещё несколько раз притрагивалась к твоему тёплому, но бездыханному тельцу, в надежде, что ты зашевелишься вновь...
     А через несколько дней мне сказала одна медиум... Нет, я не сумасшедшая, и не верю ни во что подобное, конечно. Но она сказала, что наша кошка, внезапно ушедшая в таком молодом возрасте, возможно, приняла на себя какое-то большое несчастье, готовившееся случиться... Быть может, тяжёлую болезнь или несчастный случай... Ведь она была членом нашей семьи, к тому же «священным», как напророчила я ей лично.
     Вот она и расплатилась с нами за всё. Своей жизнью. Которую жертвовала совершенно добровольно.
     Я верю в это. Потому что я ЭТО видела.
     Хотите верьте, хотите - нет. Хотите - назовите меня дурой. Мне всё равно. Ведь этот некролог я посвящаю не вам (и радуйтесь этому!), а своей Кошке.
     Дай бог её душе не поселиться в тело Человека. Не оскверниться. Пусть она так и останется Кошкой.
     Мудрой и хитрой. Независимой и верной. И войдёт доброй Хранительницей к вам в дом.