Рождество я решил провести в своей любимой Праге.
     Живу в Америке, занимаюсь журналистикой, потому и объехал полсвета, а теперь, являясь владельцем небольшой газеты и приличного капитала, могу располагать своим временем и временем своей любимой, не завися от редакторов, начальства и прочего. Рождество в Праге… Давняя мечта. И встретить его здесь я решил со своими друзьями из Парижа, и моей подругой, которая сначала решила заехать к ним, а потом уже все вместе мы соберемся здесь. Но они приедут попозже. А я, наоборот, решил выехать пораньше, побродить по Праге, Карлову мосту, навестить своего пражского друга- художника. Замечательные планы! Они практически уже начались сбываться, как вдруг, направляясь в гости к своему другу, я ухитрился сломать ногу прямо во дворе его дома…. Ну, и, как водится, дальнейший сценарий известен - скорая, операционная. И вот я, упакованный в гипс, лежу в одной из лучших больниц. Почти на Карловой площади, на улице Неможница (или Немоцница) в больнице Карлова университета.
     У них в Праге куда не посмотри - сплошной Карл. Карлов мост - замечательный. Карлова площадь - тоже вполне приличная, Карлов университет - старейший. И больница этого самого университета - тоже старейшая, но напичканная суперсовременной техникой, и врачами-профессионалами. Что-то я пою всем похвальные рождественские гимны - наверно, потому что нога разболелась. Лежу я один, но в палате на двоих. И каждый день меня навещают художник с подругой. А вот парижские приятели вместе с моей подругой приедут только через недельку-другую. Мы так и договаривались, собственно говоря, а вот о покалеченной ноге я им сообщать не стал. Успеют еще узнать.
     Итак, я лежал себе в больнице, нога болела, как ей и полагалось, домой меня не отпускали. Не то, чтобы домой, но в гостиницу, где я остановился. Правда, мой друг, во дворе у которого я и сломал ногу, старался меня всячески развлекать рассказами, книжками и прочими мелкими дозволенными радостями.
     Но вот мое одиночество и кончилось - в палату поместили второго больного. У него была сломана рука. И предстояло еще одна операция. Сначала я загрустил - чешский все же выучить не смог, хотя в Праге бывал не раз. Однако оказалось, что судьба у моего соседа потрясающая. Англичанин по рождению, да еще и с солидным капиталом, доставшемся от родственников, он стал летчиком. Приехав как-то лет в тридцать в Прагу, он влюбился в очаровательную Милену, и резко переменил свою жизнь. Развелся со своей английской женой, оставив двух детей, переехал в Прагу, женился на Милене, устроился летчиком, хотя вполне мог бы жить на проценты от своего капитала. Чем-то он мне напоминал Сент-Экзюпери. И внешне, и внутренне. Мы с ним много разговаривали - слава богу, английский у него и у меня родной язык. Милена приходила каждый день, и украшала нашу жизнь в прямом и переносном смысле слова. Она была очаровательна - нежное тонкое лицо с приподнятыми бровями, белокурые локоны, при этом замечательное чувство юмора, неправильный с акцентом английский, но в ее устах это выглядело трогательно. Она была художницей, прекрасно знала историю Праги. А в нашей палате устроила нечто уютное и вполне рождественское, хотя, что можно устроить в больничной палате. Каждый день она приносила альбомы по искусству - для меня. И замечательную домашнюю еду для нас со Стивом. Хотя здесь он звался Стефаном. Тоже не очень понятно - мне казалось, что это польское имя. Операцию ему сделали, но сказали. Что должны еще понаблюдать за ним недельку. Милена все время была рядом.
     Но через пару дней после операции она пришла не одна - с ней был высокий грузный человек, сразу схвативший Стива в охапку, так что тот закричал: «постой, черт, ты же мне опять руку сломаешь! Здорово, что прилетел».
     Это был Джордж - давний приятель Стива. Они дружили в молодости в Англии. Вместе основали какую-то компанию, и дружба продолжалась годами. Джордж приехал с документами, которые Стив должен был подписать.
     Мог бы отправить по почте, по факсу.…Нет, Джордж лично хотел повидать Стива, страшно огорчился, что тот сломал руку, собирался праздновать с ним Рождество. Но дела отзывали его в Англию.
     Стив сказал, что просмотрит документы позже - особой срочности он в них не видит. Да и подписать пока ничего не может. В крайнем случае, потом оформит доверенность на Милену. А, в общем, к черту дела - главное, что они свиделись, и жаль, что Джордж уезжает - мог бы вполне весело провести Рождество в больнице с ним. Миленой и со мной. Мы все проговорили до вечера.
     На следующий день Милена появилась в больнице с новыми салфетками и очаровательными керамическими баночками с соленьем и вареньем. Странное сочетание, но Стив любил всяческие маринады, а варенье просто обожал.
     - Что за баночки-горшочки, - спросили мы дружно. - Это было нечто, расписанное глазурью, с крышечками.
     - Это Джордж оставил тебе в подарок, - сказала Милена., - чтобы вы тут веселились в палате время от времени.
     Мы и веселились, но недолго. К сожалению, состояние Стива начало ухудшаться. И дело даже было не в переломе - что-то разладилось у него в организме.
     Врачи затревожились, предприняли грандиозное обследование, каждый день приглашали все новых специалистов. На всякий случай проверили даже еду, которую приносила Милена….
     - Это уж совсем смешно, - сказал Стивен. И был прав. Все оказалось в порядке.
     Мы с ним рассказывали всякую чепуху, детские и взрослые истории, говорили о своей работе (он о своей, я о своей). Оба успели много повидать в жизни. Я сказал, что наши с ним жизни сплошной сюжет для романа. Или детектива. А как, кстати, он относится к детективам? Он оказался любителем Агаты Кристи, Милена детективов вообще не любит, дети в Англии в детстве увлекались, но скорее приключениями, а вот его друг Джордж в юности мечтал написать детектив о безупречном и нераскрытом убийстве.
     - И что? - спросил я.
     - Ничего, - ответил Стив. - Мы с ним попробовали придумать массу вариантов. Но оказалось, что все это уже использовали авторы детективов - та же Агата Кристи.
     Разговоры разговорами, но Стиву становилось все хуже. Он уже не вставал с кровати, большую часть времени лежал под капельницами. Как-то. Попытавшись улыбнуться, он мне сказал: Пожалуй, пора писать завещание…
     Что на это ответишь. Мысль о завещании - мысль о смерти. Мне не хотелось, чтобы он думал о смерти. Я решил свести дело к шутке.
     - Мне казалось, - сказал я, - что вы англичане такие педантичные, что пишете завещание, чуть ли не в день своего рождения.
     - Увы, - сказал он, - вероятно, я легкомысленный тип. И все же… на всякий случай…
     Напиши - я тебе продиктую, и позовем врача - он и ты заверите мою подпись, а так же, что я нахожусь в здравом уме и твердой памяти.
     Писать особенно было и нечего. Все свое состояние он оставлял Милене и детям. Сделал неловкую попытку отписать что-то мне, но я объяснил, что и своих денег хватает, а, кроме того, я не смогу тогда быть свидетелем. Он не унимался: « Тогда я подарю тебе свой дневник - представляешь, всю жизнь его вел. Но…по-английски, так что Милене он ни к чему. А с тобой мы сроднились. Разрешаю использовать материалы для твоей книги - ты же у нас пишешь - вдруг для какой-то вставки пригодится. Он у меня в тумбочке здесь лежит. Только условие - Милене о завещании ни слова. И адвокату звонить не будем».
     Завещание было подписано, упрятано куда-то в тумбочку, и я надеялся, что все это не пригодится в обозримое время.
     Увы, все произошло довольно быстро. Как раз, когда Милена была в палате, вокруг суетились врачи, он пришел в сознание, сказал ей: Я люблю тебя. Отдай дневник Рику и картину…тут он стал задыхаться, врачи вызвали реанимацию. Но оказалось уже поздно…
    
     На следующий день Милена явилась в больницу, собрала вещи Стива, отправилась к врачам. О чем-то с ними поговорила. Пришла ко мне и решительно сказала, что забирает меня к себе. Нечего мне одному оставаться в больнице. Да и ей сейчас тяжело оставаться в квартире одной. Единственный с кем она сейчас может быть - это я. И ей важно доверие, которое питал ко мне Стив. Спорить я и не собирался. Приехал мой друг художник. И они вместе перевезли меня в квартиру Стива и Милены. Теплый, уютный дом, с картинами на стенах, с угловой мансардой, цветами, книгами. Просторно, с уютными уголками и закоулками. Здесь явно проявились ее таланты дизайнера, А угловые диванчики в каждой комнате оказались просто созданными для моей загипсованной ноги.
     Но сама Милена держалась так, что становилось страшно. Выглядела приветливой, дружелюбной. Улыбалась, как будто не было этой неожиданной смерти и завтрашних похорон. И только ночью я услышал из соседней комнаты сдавленные жуткие рыдания.
     На похоронах, как я понял, было огромное количество народа, но в дом после этого, вопреки всем обычаям, она не пустила никого. Только моего друга-художника Карела.
     Мы выпили вместе, потом она поставила на стол чашки с чаем и вазочку с вареньем. Не так. Сначала она машинально положила варенье в те керамические кружечки с глазурью, в которых приносила варенье в больницу. Потом опомнилась, переменилась в лице. Переложила варенье в хрустальную вазочку, взяла в руки керамические кружки, и мне показалось, что сейчас она швырнет их об пол. Но она справилась с собой и протянула их мне.
     Пусть у вас они останутся в память о нем, - сказала она. - Я все равно не смогу их больше видеть. Да, его дневник. Он просил его отдать вам, Рик. Он же сказал мне это перед…
     Она остановилась, выбежала из комнаты. И вернулась с плотной тетрадью в коричневой обложке.
     Невеселый был вечер. Перед уходом Карел сказал мне: Ты бы позвонил в Париж своей Лане. Они ведь завтра приезжают сюда. Надо бы их встретить. Ладно, я сам встречу. Их везти в гостиницу, или сразу сюда?
     О. Боже, я же ничего не говорил им про сломанную ногу, и все прочее…Они - то думают, что я тут развлекаюсь, болтаясь по Праге. Наверно, пора перебираться в гостиницу! - сообразил я.
     - Нет, - сказала Милена. - я очень прошу побыть со мной еще хоть пару дней. Может, они смогут приехать сюда. Места много.
     Абсурд, - подумал я. - Им, радостным и настроенным на веселье, делать здесь совершенно нечего. Через два дня Рождество. Ладно. Посмотрим. Ее сейчас тоже нельзя оставлять.
     Короче, мы договорились, что Карел встретит их, отвезет в гостиницу, подготовит морально и привезет сюда.
     На том мы и расстались.
    
     Рождество мы провели все вместе. Одарили друг друга подарками, Карел принес Милене свою картину, моя подруга изумительно связанную шаль - она у меня умеет все, и время от времени я обнаруживаю в ней все новые таланты, Люк с Мартиной бутылочку отличного французского вина, и новую книгу Люка. Елка, свечи, за окном праздничная Прага. Но наш праздник был невеселым. На стене висел портрет Стивена. И все же мы пытались развеселить Милену. Как могли. В доме нашлась гитара и Мартина пела французские песни.
    
     Часть вторая
    
     После Нового Года все разъехались - Люк с Мартиной в Париж, моя Лана в наш дом в Америке - у нее были срочные дела, а я решил пока остаться. Мне почему-то казалось, что что-то еще может произойти, и Милене понадобится моя помощь.
     И в самом деле, через несколько дней, и неожиданно Милену вызвали к юристу.
     Я и Карел пошли с ней, как группа сопровождения и поддержки. Хороша поддержка - я на костылях.
     Оказалось, что дело касается завещания.
     - Какое завещание? - удивилась Милена.
     Тут я выступил вперед, рассказал, что мы со Стивом составили в больнице завещание и вместе с врачом подписали его…
     - Не знаю - не знаю, - сказал адвокат. О завещании, про которое вы говорите, я слышу первый раз. Мы считали, что вообще никакого завещания нет, а ко мне поступили два завещания из Англии. И что удивительно, они составлены с разницей в несколько дней два года назад
     - Верно, - сказала Милена. - Он был в Англии как раз два года назад, навещал детей, но о завещании не говорил ни слова. Странно.
     - Мне тоже эти завещания показались странными, продолжил адвокат. - В одном Стив оставляет большую часть состояния детям и первой жене, а небольшую часть вам. Во втором он передает свои акции Джорджу, оставляет ему же некий капитал для детей, и назначает его опекуном.
     - Посмотрите, - обратился адвокат к Милене - это подпись вашего мужа?
     - Да, конечно, но он в жизни никогда даже и не думал о завещании.
     - А мог бы, - заметил адвокат, - если учесть его профессию. А здесь - он протянул ей бумагу - здесь тоже его подпись?
     - По-моему, да, - совсем растерялась Милена. Потом расплакалась
     - Да, Бог с ним, с завещанием - сказала она, - Для меня все это уже не имеет никакого значения.
     - Мне это все сразу не понравилось, - сказал адвокат. -Если нет другого завещания, следует обратиться в полицию. Но вы ведь что-то сказали о последнем завещании, - посмотрел он на меня. - Где оно?
     Я не знал. Знал только, что подписали его мы с врачом, и мог рассказать суть.
     - Это мы все проверим, - сказал адвокат. - Думаю, что придется привлечь полицию. И нужно будет вызвать врача, который подписывал завещание вместе с вами.
     Милена вообще отказалась иметь со всем этим дело - ее горе было глубоко и неподдельно.
    
     Мы встретились с адвокатом и врачом. Врач подтвердил, что все было именно так, как я рассказал, но само завещание исчезло. Два новых завещания отдали на экспертизу. И тут выяснилось, что подпись Стивена была подделана. Чего впрочем, я и ожидал. Что-то мне не понравился этот Джордж, который даже на похороны не приехал, а завещание аккуратно выслал.
     Ну, вот и все. Пора уезжать. Собирая свои вещи у Милены, я наткнулся на дневник Стивена. Спросил у Милены, не хочет ли она его оставить себе, но она заявила, что последняя воля Стивена, который хотел, чтобы дневник был у меня. Его воля для нее важнее всего. Ночью я взялся за дневник. Начав его читать, я не мог уже оторваться. Сначала детские записи, первая любовь. Книги, которые он читал, подвиги, к которым стремился. Первые слова детей, полеты, встреча с Миленой, дружба с Джорджем - пылкая в юности, почти формальная в конце…Мечта о фильме, который он хотел бы снять. Преклонение перед Сент-Экзюпери…
     Я неловко перелистнул страницу, и дневник упал на пол. Из него выпала бумага. Я поднял ее. Да, конечно. Это и было оно - завещание.
    
     Часть третья.
    
     Прошло время. Мы с Миленой - перезванивались, звали ее к нам в гости в Америку, но так получилось, что первыми к нам приехали те самые парижские друзья. Я рассказывал уже о них. Мой друг Люк - бывший сыщик, сделавшийся писателем, и его жена Мартина
     Они приехали ко мне, как раз через год после этой всей истории, свидетелями которой они в некотором роде являлись, и как-то мы с ними разговорились о тех печальных событиях. Я рассказал им, что дневник меня настолько заинтересовал, что я уже начал писать книгу о Стивене. Дневник, и керамические стаканчики - вот все. Что у меня осталось от …
     - А кстати, - заинтересовался Люк, - что же оказалось с теми завещаниями?
     - Все понятно, исходя из человеческой природы, - сказал я. - Джордж, узнав о смерти Стивена, решил, что это неплохой способ прибрать к рукам контрольный пакет акций Стивена, а заодно и кусочек состояния.
     - А дети? - спросил он, - они не замешаны в истории со вторым завещанием.
     - Нет, конечно, они же еще несовершеннолетние. Это их мать. Она тоже захотела какой-то компенсации, и попыталась получше обеспечить детей и себя, любимую. Беда в том, что эта идея пришла им в голову почти одновременно, каждый из них был твердо уверен, что Стивену и в голову не пришло бы писать завещание, вот они и подсуетились, как только узнали о его смерти. Кстати, по поводу подлога там были уже после какие-то судебные выяснения, плохо кончившиеся для Джорджа, и, более или менее, сошедшие с рук бывшей жене. В конце концов, дети и так получили свою долю. А с ней, практически, разбираться не стали. Тем более что последнее завещание вошло в силу.
     - И все же здесь что-то не то, - задумчиво сказал Люк. Вероятно, в нем взыграло его прошлое детектива.
     -Расскажи-ка мне еще немного про этого Джорджа.
     Я рассказал, что вспомнил. Стивен дружил с ним еще в детстве, вместе они владели компанией, потом он приезжал в больницу, а Стивен не подписал какие-то бумаги - может, тогда Джордж и решил воспользоваться его смертью, чтобы получить всю компанию.
     - А что-то ты рассказывал, что они спорили об идеальном убийстве.
     - Да, школьная чепуха. Решили переплюнуть Агату Кристи. Но… не вышло.
     - Ты уверен? - спросил приятель. - Ведь по сути дела был только один человек, который мог выиграть от смерти Стива - это Джордж.
     - Но он же не знал, что Стив заболеет. Не он же ломал ему руку.
     - Но ведь и ты говорил, что Стив умер не от сломанной руки, а от каких-то осложнений.
     - Нет, тогда Джордж вел себя благородно. Прилетел. Навестил. Привез подарки.
     - А ухудшение у Стива наступило до или после приезда Джорджа?
     Я задумался. Действительно, Стив ведь был еще совершенно бодр, когда был Джордж. Он ходил по палате, еще и мне помогал, чем мог.
     - Нет, - решительно сказал я. -Это глупости. Он и был-то всего пару дней, и яду Стиву явно не подсыпал.
     - А какие подарки он привез?
     - Да, ерунду, глиняные горшочки с глазурью - Милена потом Стиву приносила в них в больницу варенье. И что-то еще. А после смерти Стива отдала их мне - ты же их только что видел - на полке.
     - Покажи-ка…
     Они и впрямь были очаровательны - никак не могу придумать, как их назвать - горшочки, или стаканчики, или баночки, но с крышечкой, и покрытые замечательной глазурью.
     - Варенье, - задумчиво произнес он. - А что еще в них можно было приносить?
     - Не помню уже. Кажется, какие-то маринады, или соленья…Стив их обожал. Но ты это брось - врачи проверили все, чем питался Стивен.
     - И варенье?
     - А что проверять варенье? Варенье - варенье и есть.
     - Смерть от маринадов? - засмеялся приятель, - слушай, а нет ли у тебя медицинской энциклопедии - что-нибудь ведь там найдется о пищевых отравлениях, давай посмотрим…
     Ерунда какая-то. Но энциклопедия в доме нашлась, и Люк углубился в нее.
     Он долго листал книгу. Потом остановился, и закричал: иди сюда! Я подошел. Вот оно.
     Отрывки из медицинской энциклопедии:
     «Хлориды, сульфаты и окись цинка могут возникнуть при хранении пищевых продуктов в цинковой и оцинкованной посуде. При цинковом отравлении наступает фиброзное перерождение поджелудочной железы....
     Нельзя пользоваться цинковой посудой и эмалированной с отбитой эмалью, столовой и чайной посудой с отбитыми краями.... ...варки сахарного сиропа в сильно
     ...Возможны бытовые отравления свинцом при употреблении варенья или маринадов, хранящихся в глиняной посуде, покрытой свинцовой глазурью»
     Он захлопнул книгу, и мы с ним установились на горшочки, ярко сверкавшие глазурью.
     - Я думаю, что это не все, - задумчиво сказал Люк. - Что-то он туда еще, конечно, подбавил, но это проясняет дело.
     - О, Господи! Знаешь, - сказал я, - не нужно Милене знать об этом. Она ведь приезжает сюда на Рождество. А мысль о том, что она сама в этих горшочках… я не стал договаривать…. - И потом, это абсолютно недоказуемо.
     - Насчет Милены, ты, конечно, прав, - согласился Люк. - Она об этом знать не должна. Но я за это возьмусь.
     -------
     Прошло полгода.
     Мне позвонил Люк из Парижа.
     - Я добил все-таки это дело!
     - О чем ты!
     - Ах, да. Я же тебе ничего не рассказывал. Но меня так тогда потрясла история смерти твоего друга, и эти дурацкие горшочки, что я продолжил расследование. Связался и с Лондоном и с Прагой. Провели настоящее расследование. Конечно, дело было не в горшочках. Мы вышли на…. - тут он сделал паузу, давая мне время проявить сообразительность.
     - На Джорджа! - предположил я.
     - Это само собой. Но мы вышли и на врача, который лечил Стива. Вскоре после смерти Стива (а я полагаю, что до), он получил наследство. Уволился с работы и уехал. Короче, он был подкуплен Джорджем, потихонечку травил Стива, а в момент, когда тому стало плохо и вызвали реанимацию, до их прихода он успел сделать укол. Стива погубил пузырек воздуха, и это не было обнаружено при вскрытии. То ли реаниматоры много своих средств употребили, то ли патологоанатом тоже был в этом замешан. Врача уже разыскали. И связь его с Джорджем доказана. Следствие идет.
     - А как вы подобрали шифр замка? Глупости я говорю - вам ее вскрыть пару пустякоа.
     - Ну, зачем я буду привлекать внимание окружающих? Я открыл ячейку ее шифром.
     - Каким?
     - Люди мыслят стереотипно, обычно. Свой день рожденья. Или что-нибудь в этом роде. Да и возиться тут было нечего - день рожденья подошел сразу.
     - А откуда вы его взяли.
     - А тут вас подводит память. В кабинете директора, мы ведь просмотрели дела мадемуазель Франс и охранника. Так что адресок и день рожденья - оттуда. Ну, как вам сюрприз?
     - Ужасный, - схватился я за голову. - Вы, Пьер, конечно, меня уели по части сообразительности. Но как мы теперь докажем, что все это принадлежало старому мерзавцу?
     - Элементарно, Люк. Пройдем весь процесс заново, но в обратном порядке. Рюкзак в ту же ячейку с тем же шифром, бумажку (он потряс ею перед моими глазами) в квартиру к милому Марку на прежнее место --за картину. Вы вместе со своими ребятами и подследственным заново обыскиваете квартиру. Находите бумажку. Идете на вокзал и. проявив чудеса смекалки, вскрываете ячейку. Все доказательства - налицо. Вам - слава, как самому сообразительному детективу. Воришкам - законное обвинение. Вкладчикам обратно деньги - все счастливы и довольны.
     - А вам. Пьер?
     - Легкое чувство удовлетворение. Я же говорил, что я нахожу некую романтику в своих прошлых подвигах. Вы еще тогда не поверили. А теперь я поработал клеточками серого вещества, как говаривал Эркюдь Пуаро. И получил удовольствия от обратного процесса - возврата похищенных денег. Ну, и немножко вас переиграл. Не правда ли?
     Увы, это была чистая правда! Меня переполняли негодование и восхищение. В этом весь Пьер. Пьер - джентельмен, Пьер - воришка, Пьер, снова переигравший всех.
     И тут Пьер снова меня удивил. Он прочел мои мысли и сказал.
     - Люк! Я искренне прошу прощения за свои игры - конечно, я мог просто еще раньше все рассказать вам, и вам не пришлось бы мучиться и переживать. Все мое проклятое бахвальство и тщеславие.
     И вдруг быстро переменил тему: Вы меня с кем-то, кажется, собирались познакомить? Где же она?
     - А с чего вы взяли, что это она?
     - По вашему выражению лица, мой юный друг, когда в прошлый раз мы говорили об этом, самодовольно заявил он.
     - Пьер! Она уже идет к нашему столику. Это Элен - мой издатель. Ей очень хотелось познакомиться с вами.
     Пьер ошеломленно посмотрел на очаровательную пятидесятилетнюю Элен. Но тут же пришел в себя. И галантно придвинул ей стул.