«Наши поступки связаны с нами,
как свечение с фосфором.
Они разрушают нас, это правда,
но они же создают наше сияние.
И если наша душа чего-нибудь стоила,
значит, она горела жарче, чем другие».
(Андре Жид «Яства земные»)

     Голая сухая земля, едва прикрытая мертвой травой, казалось, стонала от огромного красного солнца, парившего высоко над ней. Воздух плавился от раскаленного песка.
     С горизонта, где клубилась пыль и слышался шум мощного мотора, надвигалась пустыня. Так же было обозначено и на карте. Именно туда по дороге, едва обозначенной старой колеей, мчался джип. Именно туда стремился попасть водитель джипа, Клавиус Эб, специальный фотограф международного географического журнала. Он надеялся успеть до заката солнца, чтобы успеть сделать необходимые кадры. Эб считался лучшим фотографом Восточной Европы, которому, уже по традиции, поручались самые трудные и ответственные задания. Пустыня Руб-эль-Хали на юго-западе Аравийского полуострова стала добровольным испытанием для опытного фотографа - там следовало найти обозначенное на карте таинственное селение Урдук. В редкие дни из Урдука исходили странные световые импульсы, которые впервые были зафиксированы российскими космонавтами со станции «Мир». Импульсы тем были странны, что Урдук, появившийся в начале 7 века, считался перевалочным пунктом для кочевников и прекратил свое существование лишь с распадом государства Саудидов. Урдук был одной из величайших загадок земной цивилизации – ни одна экспедиция и ни один смельчак, бросившие вызов судьбе, оттуда не вернулись. Редакция не хотела посылать туда Клавиуса Эба – у журнала вообще не было планов отправлять туда экспедицию, но… Клавиус Эб всегда был исключением.

     Вдали уже виднелись очертания Урдука. Эб взглянул на часы – он успевал. В назначенный час возле селения должен сесть вертолет и оставить ему еще топлива и провизии. Правда, если верить карте, до Урдука надо было ехать еще десятка два километров, но Эб подумал, что картографы могли ошибиться.
     Подъехав к городу, он остановил машину – дальше джип уже не проехал бы из-за узкой дороги, терявшейся среди глинобитных домов. Смочив горло теплой водой из старой фляги, Эб задумался – город вызвал у него неясную тревогу. Но, возможно, это все из-за дурной славы. Эб тряхнул головой и, нагрузив себя фотоаппаратурой, пошел в город.

     Фотограф наслаждался видом развалин мертвого Урдука - лучи предзакатного солнца окрасили их в это время в багровые тона, еще резче пролегли длинные, мрачные тени и изредка, всполохами, низко по небу пролетали черные облака. Эб пробегал по кривым улочкам и временами походил на гепарда, застывающего в напряженном ожидании снайперски точного прыжка за нужной "картинкой". Эб не догадывался, что он сам, сухопарый, с обветренным и опаленным странствиями лицом с резкими морщинами, с глубоко посаженными внимательными зелеными глазами как нельзя более подходил к мертвому Урдуку. Город признал Клавиуса Эба своим...
     Вдруг фотограф уловил какой-то странный звук, хотя это был даже не звук, а запах, а, скорее всего, и звук, и запах. Тогда Эб, крадучись, пошел на звук - в темные расщелины города. И тут же отпрянул - под его ногами молнией проскользнула гюрза. Клавиус, привалившись к стене, тяжело задышал, продолжая прислушиваться. В городе кто-то быстро шел, касаясь кончиками пальцев стен на поворотах, отчего, ворча, ссыпалась пыль в местах соприкосновений. Внезапно из темного проема соседнего дома вышла высокая женщина, одетая в длинное, почти до пят, черное платье и, не заметив фотографа, быстрым шагом прошла мимо. Длинные черные волосы были свободно разбросаны по плечам. Лица незнакомки Эб не увидел, но отметил волнующее покачивание округлых бедер и почти недвижные при ходьбе плечи и спину. Эб был потрясен - значит, в Урдуке кто-то живет. Он забыл о фотоаппарате, чего с ним никогда не случалось, и, побежав вперед, крикнул:
     - Эй, подождите!
     Незнакомка на мгновение обернулась, не прекращая ходьбы, и фотограф успел только запомнить миндалевидный разрез больших, как у лани, карих глаз.
     - Эй! - крикнул еще раз Клавиус и махнул ей рукой, но она отвернулась и через мгновение исчезла за поворотом. Добежав до угла, Эб с досадой ударил кулаком по стене.

     Когда фотограф вернулся назад, машина исчезла – вместо нее на земле сидел, поджав ноги, старик. Соломенная, конусовидной формы шляпа с длинными полями скрывала лицо, оставляя видимой лишь длинную белую бороду. В руках старик перебирал бусины четок. Одет он был в традиционный восточный халат. Эб огляделся, сжимая кулаки, но никого больше не увидел.
     - Где машина? – обратился он к старику.
     Тот ничего не ответил, приложил руку к своим губам, поднял указательный палец и поманил за собой. Клавиусу ничего не оставалось, как подчиниться и снова войти в город, но уже под предводительством старика. Эб посмотрел на часы – до прилета вертолета оставалось полчаса.

     Они пришли к дому возле минарета и вошли в тишину. В одной из комнат дома, в углах которой чадили длинные светильники, сидели в круг восемь молчаливых стариков. На головах у всех были такие же странные большие шляпы, как и у проводника. Старик жестом пригласил фотографа в центр круга, что-то гортанно проговорив своим сородичам. Они огладили свои белые бороды и достали длинные трубки...
     Над фотографом столбиками курился удушающе сладкий дым, и Эб вдруг почувствовал, что быстро погружается в сон. Он сжал голову руками, пытаясь прогнать оцепенение:
     - Кто вы!?
     Вдруг все поплыло перед его глазами, и Эб упал.

     Старики докурили трубки, и, выбив из них пепел, снова спрятали. Один из стариков, Сатиш, выпростав из-под халата руку, приложил ее ко лбу спящего фотографа. Все молчали и слушали дыхание чужака. Наконец Сатиш убрал руку, спрятав ее в складки халата, и кивнул. Так же кивнули остальные старики и, сняв шляпы, огладили белые бороды.
     - Аллах да всемилостив к нам, - сказал Сатиш и ласково посмотрел на Клавиуса.
     - Всемогущее небо услышало наши молитвы, - сказал старик, приведший фотографа, - Хайрам, не пора ли нам воспеть Аллаху песню?
     И посмотрел на Джафара. Джафар кивнул головой, и, набрав больше воздуха в дряблые легкие, запел песню. Его заунывное пение разносилось над мертвым Урдуком, где только скорпионы и змеи продолжали плодиться и населять руины. Пока Джафар пел, старики с трудом перетащили спящего фотографа в другую комнату и замкнули тяжелую дверь.

     В назначенное время прилетел вертолет. Потратив на поиски фотографа и машины бесплодный час, вертолетчики доложили о ситуации в Эр-Рияд и получили команду вернуться. Над Урдуком загорелось багровое небо – солнце уходило за горизонт…

     Прошло несколько дней...

     Хайрам, превосходно владея родным языком фотографа, пытался убедить Клавиуса, что ничего страшного не произошло и что тот выйдет на свободу только тогда, когда выполнит определенную миссию. И с этой миссией его, Клавиуса, послал к ним сам Аллах. Эб ничего не хотел слышать и требовал свободы. Тогда Хайрам невозмутимо садился, поджав ноги, в углу комнаты, доставал свою трубку и раскуривал ее. Дым тонкой змейкой вился в комнате, растворяясь в затхлом воздухе, Клавиус успокаивался и незаметно для себя засыпал.
     Спустя месяц Эб сдался и выслушал все, что ему рассказал Хайрам:
     - Урдук, в котором живут только старики, скорпионы и змеи, в добрые старые времена знал тайную славу и принимал только гонцов с секретными миссиями. Урдук был центром Вселенной и средоточием разума Земли. Именно здесь рождались гении, прославившиеся на века. Все величайшие ученые, философы, композиторы и живописцы появлялись на свет здесь, в этом тайном городе, скрытом в песках Азии.
     Но однажды Аллах прогневался на Город и запечатал в нем свое проклятие. И дети перестали рождаться, и был созван Верховный Круг Бессмертных Старейшин, и было принято решение, согласно которому Старейшины денно и нощно зовут Аллаха, моля о всепрощении...
     Хайрам раскурил трубку, и фотограф уснул.
     На следующий день Хайрам, в сопровождении трех Старейшин, принес ослабевшему фотографу дымящийся плов на огромном блюде, пару душистых лепешек и кувшин вина. Клавиусу даже не пришел в голову простой вопрос, откуда все это может появиться в городе-призраке; он набросился на плов, жадно забрасывая обжигающий рис в рот. Старейшины молча стояли. Они терпеливо дождались, когда Клавиус все доел и оставшимся куском лепешки вытер опустевшее блюдо. Он поднял голову. Четыре пары черных, как уголь, глаз пристально изучали его. Клавиусу показалось, что так, наверное, смотрят на жертвенного агнца, решая, достоин ли он кровавой участи быть преподнесенным неведомым богам…
     Рассказ продолжался - в Урдуке все эти горькие и безмолвные столетия вместе со старейшинами живет женщина. Ее имя Калли. В свое время она была сказочно красива, но только старейшины имели право лицезреть ее. Сейчас она выглядит хуже, значительно хуже, но может снова вернуть себе красоту. И вернуть ее с помощью пришельца. Хайрам уважительно склонил голову перед Клавиусом.
     Это сон, решил фотограф, дурной сон...
     - Именно Калли, - продолжил свой рассказ Хайрам, - плодила столетиями маленьких гениев, развозимых в теплых свертках в четыре конца света. Именно Калли являлась своеобразной маткой тайного города, именно с ней связано проклятье. Аллах запечатал ее могучее чрево и лишил ее божественной красоты. Такова была цена попытки Калли сбежать с возлюбленным из города.
     - Как романтично, - пробормотал Эб, - а что стало с ее любовником?
     Хайрам насупился, ему не понравился легкомысленный тон фотографа:
     - Он горел три дня и три ночи. Перед глазами Калли был живой факел.
     - Жесток же ваш Аллах.
     - Аллах справедлив, - стукнул посохом о пол Хайрам,- обязанность Калли рожать, а не услаждаться с мужчиной.
     Огладив бороду, старик продолжил свое повествование, - Урдук умер, и Земля оказалась на грани вырождения человеческой цивилизации. Но все возродится, если он, Клавиус Эб, оплодотворит Калли.
     - Что? - недоуменно спросил Клавиус,- это должен сделать я?
     Хайрам кивнул, доставая из кармана халата трубку, и неспешно стал набивать ее табаком.
     - Это несерьезно, – пожал плечами Клавиус,- вы могли бы пошутить удачнее?
     Хайрам усмехнулся, спрятав улыбку в бороду:
     - Только после того, как вы оплодотворите Калли, вы, Клавиус Эб, будете отпущены на волю...
     - Простите, - поднял палец Эб, вспомнив историю Урдука, - но отсюда никто живым не выходил.
     - Да, - согласился Хайрам и закурил трубку, - никто не смог выполнить свою задачу.
     - Но если я не сделаю того, о чем вы просите, - пристально смотрел на старика фотограф, - вы меня убьете?
     - Мы никого не убиваем, - мягко возразил Хайрам, - но разве пустыня милостива к пришельцам?

     Вечером Хайрам доложил Совету Старейшин о согласии фотографа выполнить свою миссию. Старики одобрительно закивали головами и снова закурили трубки, и каждый думал, что скоро начнется возрождение некогда могущественного Урдука…

     Заскрипела тяжелая дверь, и Клавиус, облаченный в парадные, шитые золотом, одежды, впервые переступил порог большой и мрачной комнаты, где обитала Калли. Эб ничего не видел, пока не послышался надсадный скрип в темном углу. С гулко бьющимся сердцем Клавиус приблизился. Под грудой грязных тряпок лежало огромное бесформенное тело. В то, что перед ним была женщина, Клавиус мог верить только со слов Хайрама. В руке Клавиус сжимал большую ячменную лепешку, которую должен был дать Калли. Он вспомнил о лепешке и протянул руку с ней вперед. Груда тряпок зашевелилась вновь, оттуда раздался дикий, пробравший до ужаса душу вой, и огромная обнаженная туша словно выплыла из марева душной комнаты, протягивая к мужчине большие, одутловатые руки. В одной из них, блистая холодом и смертью, был зажат стальной обоюдоострый клинок.
     Клавиус на мгновение застыл, так был велик объявший его ужас от созерцания безобразной голой вибрирующей плоти, но, вспомнив наказы Хайрама, он бросил ей навстречу лепешку. Калли мгновенно, на лету, схватила ее и с довольным урчанием отползла на ложе. Первый день миссии прошел...
     В восьмой день миссии Калли схватила лепешку, но никуда не отошла с нею, а с немым и тупым интересом уставилась на Клавиуса. Мужчина смотрел в ее мелкие, заплывшие дряблым жиром глазки и вдруг почувствовал какое-то исходящее от нее волнами смутное притяжение. Он чувствовал это притяжение так, как будто его охватывали и оглаживали некие сгустки воздуха, подобно щупальцам исследовавшие его тело. Глазки моргнули, рука с неизменным клинком опустилась; из огромной желеобразной груди вырвалось тихое рыганье, и Калли отвернулась.
     На десятый день миссии Клавиусу не дали одежд, и он вынужден был зайти к Калли обнаженным. На этот раз он с собой нес три лепешки. Это было необходимо для отвлечения внимания Калли, и в тот момент, когда она будет пожирать еду, Клавиус должен овладеть ею. И вот теперь, покрытый от страха и брезгливости гусиной кожей, фотограф стоял и смотрел на бесшумно скользящую навстречу ему Калли. На этот раз Калли оказалась в черных одеждах, полы которых шумели по воздуху вслед за ней. Перед Клавиусом Калли остановилась и с молчаливой угрозой в глазках выпростала из складок одежды руку с клинком.
     Клавиус бросил ей первую лепешку. Калли схватила ее и отошла к ложу, где присела на пол, набросила на голову глубокий капюшон и с глухим ворчанием стала пожирать лепешку. Фотограф с замиранием сердца приблизился к ней, и в эту же секунду из одежд Калли выскользнула рука с клинком, легко и бесшумно полоснув мужчину сталью по груди. Рана под левым соском Клавиуса стала наполняться густой кровью, и первые ее капли звонко ударились о каменный пол. Калли перестала урчать, голова под капюшоном вздрогнула, и огромное тело повернулось навстречу капающей крови. В эту же секунду заскрипела дверь за спиной фотографа, и Хайрам знаками позвал его. Пока Калли, пригнувшись к полу, слизывала кровь, Клавиус скрылся за дверью.

     Так прошло шестнадцать лет…

     Калли словно не собиралась одаривать Вселенную новым гением - для нее все удовольствия в жизни сосредоточились только в пожирании лепешек и стремлении убить Клавиуса. Когда он входил в ее одуряющую плоть, то тщательно следил за ее рукой, сжимавшей клинок. И никогда эта рука не разжималась. И всегда после соития ее рука рассекала клинком пустой воздух - Клавиус уже был за дверями...
     Временами Эбу казалось, что он находится внутри дурного нескончаемого сновидения, тонкими путами клейко притянувшего к себе. Ощущения изменял и некий напиток, заботливо подаваемый Клавиусу Хайрамом. Сладковатая, с привкусом корицы, тёмная вода наполняла Клавиуса животной силой и тупым инстинктом. Только ночью Эб, глядя сквозь узкое окно своей камеры на зажигающиеся звезды, изредка вдруг вспоминал о прошлой жизни. Тогда рыдания и плач разносились по глухим улицам Урдука.
     Страшная действительность, в которой очутился Эб, была похожа на ожидание в красном полумраке студии, когда создаются фотографии. На затянувшееся ожидание, когда вопреки всему, на бумаге, плавающей в ванночке, проступает чернота. Эта чернота была сродни злобной усмешке, затаившейся в уголках кривого оскала Калли. Ошибка никогда не дает фотографу права на обратный билет...

     Однажды Хайрам не дал Клавиусу тёмной воды с привкусом корицы, и у двери, ведущей в комнату Калли, стояли все старики. Клавиус понял, что должно что-то произойти, может, ему суждено умереть – ведь он не смог выполнить задачи. Он не стал ничего спрашивать, впрочем, задавать вопросы он давно разучился, как потерял способность ощущать время, как забыл свое лицо.
     Войдя к Калли, Эб застыл на пороге, потрясенный и очарованный. Комната преобразилась. Старые щербатые стены скрылись под огромными, причудливых узоров, коврами, они устилали каменный и холодный когда-то пол, и огромные, расшитые драгоценными камнями, подушки были небрежно брошены под ноги. По углам курились благовония, от которых пьянела голова, и сладостный дурман холодком проникал в сердце. Ложе Калли было убрано белоснежным атласным бельем, и края свисающего сверху балдахина слегка шевелились от ветерка, влетающего сквозь распахнутые створки окна.
     Перед Клавиусом, спиной к нему, стояла Калли и смотрела на него, отраженного в большом, в полный рост, зеркале. Мужчина не сразу поймал ее взгляд – он смотрел на незнакомца в зеркале. Худой, поджарый, с лысым черепом и большой бородой. И глаза, горящие изумрудом на темном лице.
     Калли повернулась к нему. Клавиус Эб перевел взгляд на нее и вскрикнул - чудесное преображение свершилось. Перед ним стояла женщина, красоту которой могли воспевать только поэты. И эту красоту создал он, Клавиус Эб. От нахлынувших на него чувств мужчина чуть не задохнулся. Но тут молнией пронеслось яркое воспоминание - незнакомка на пустынной улочке, убегающая от него босиком. Женщина, которую он видел в первый день своего появления в Урдуке - миндалевидный разрез больших, как у лани, загадочных темных глаз мог принадлежать только ей. Клавиус подался вперед, не смея приблизиться к ней и только тяжело, как приговоренный к казни, прошептал:
     - Калли... Неужели это была ты?
     Калли откинула тяжелую прядь вороных волос со лба и рассмеялась легким смехом, обнажая белоснежный ряд зубов. Ее чувственные губы едва сдерживали усмешку при виде потрясенного мужчины.
     - Калли, - повторил Клавиус, - Калли, тогда? Это была ты?.. Да?
     Она проговорила неожиданно глубоким контральто, качая головой:
     - Нет, нет, - и протянула к нему руки.
     Но Эб стоял, словно пригвожденный к своему месту. Тогда Калли подошла к нему и, взяв его за руку, как маленького ребенка, подвела к ложу. Посмотрела своими бархатными, с миндалевидным разрезом, глазами на него и снова прошептала:
     - Нет, нет.
     И приложила палец к его губам. Он поцеловал. Калли снова рассмеялась:
     - Нет, нет, это было ощущение.
     - Ощущение? - удивился Клавиус.
     - Да.
     Калли словно лучилась своим волшебным превращением, ей доставляла радость видеть удивленного мужчину.
     - Это было ощущение меня.
     В постели Калли ласкала его своими губами, ее мягкие руки любовно пробегали по его телу, и она все время что-то шептала. Запретное. Загадочное. Только для них. Калли погладила его лицо своими тонкими пальцами и пристально посмотрела в его глаза. Эб прошептал:
     - Милостива ли пустыня к пришельцам?
     В ее глазах промелькнула тень.
     - Где твой нож, Калли? Ты, верно, убьешь меня, - попытался улыбнуться Клавиус.
     - Ты первый, кто спрашивает меня об этом, - наклонилась к его уху Калли, - ты не боишься смерти.
     - Нет, - покачал головой Клавиус, - уже нет, ведь смерть - это растворение в бескрайнем небе со звездами. Умереть - это уступить дорогу другой жизни…

     Калли поднялась над телом Клавиуса - из его вены на шее пульсирующими толчками уходила жизнь. Его наполненные благодарными слезами глаза смотрели на прекрасную, улыбающуюся ему кровавой улыбкой Калли, которая подняла над ним свои руки, сжимающие холодную сталь, и с криком боли и отчаяния вонзила в сердце Клавиуса клинок...

     Из Урдука куда-то уползали змеи и скорпионы, ласточки лепили свои гнезда и на деревьях светлой зеленью набухали почки. А в бескрайнем небе вдруг засияла радуга.

     2002.