Иешуа, насвистывая какой-то веселый еврейский мотив, возвращался после работы домой. Работал он плотником в мастерской у Шломо. Работа сегодня спорилась как никогда, да к тому же Иешуа по природе своей был человеком жизнерадостным, так что для хорошего настроения ему надо было не много.
     Было по весеннему тепло. День близился к концу. Краснеющий диск солнца еще можно было различить сквозь оливы Гефсиманского сада. Иешуа оставалось миновать сад, пройти еще пару тысяч шагов прямо, а затем свернуть в улочку, где находился его дом. Там его ждала любящая жена и семеро детишек. При мысли о детях Иешуа заулыбался и решил по дороге заскочить в лавку Моше, чтобы прихватить сладостей для них.
     На одной из полян Гефсиманского сада Иешуа заметил скопище народу и решил полюбопытствовать, что же там происходит. В окружении толпы стоял человек в простых одеждах и с тонкими чертами лица и что-то оживленно рассказывал толпе, подкрепляя свои слова жестами рук. Толпа внимала ему, изредка перебивая выкриками: «Да здравствует Иешуа, царь Израилев!». Услышав свое имя, Иешуа решил пробраться в первые ряды, чтобы послушать, о чем же этот человек говорит, что удостаивается толпой такого почета. Он уже протиснулся в середину толпы, когда что-то произошло. Раздались крики, толпа пришла в беспорядочное движение и в считанные мгновения рассеялась. Иешуа стоял и озирался по сторонам, ничего не понимая, пока не услышал за спиной окрик.
     - Эй, ты!
     Иешуа обернулся. Перед ним стояли двое легионеров в полном боевом обмундировании. Их копья недвусмысленно указывали на него.
     - Как тебя зовут, еврей?
     - Иешуа, - после небольшой паузы ответил он.
     - Ты-то нам и нужен! Следуй за нами.
     - Но....
     - И никаких «но»! Оправдываться будешь в другом месте.
     - Не вздумай шутить! – добавил второй легионер и для убедительности повертел копьем перед носом Иешуа.

     Иешуа поместили в какую-то каморку без окон. Там его уже поджидали трое непрезентабельного вида людей, коротавших время поисками блох на своем теле. Запах в каморке стоял невыносимый. Эти люди, молча, лишь поднятием рук приветствовали его. Иешуа не обрадовало это соседство, и он надеялся, что скоро все выяснится, и его отпустят домой. Ведь за ним не значилось никакой вины. Но ждать пришлось долго: лишь утром пришли за ним и отвели к самому прокуратору Иудеи.

     На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону.
     Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил:
     -- Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?
     -- Да, прокуратор, -- ответил секретарь.
     -- Что же он?
     -- Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона направил на ваше утверждение, -- объяснил секретарь.
     Прокуратор дернул щекой и сказал тихо:
     -- Приведите обвиняемого.

     - Ну, здравствуй, Иешуа, царь Израиля! – в шутливой манере приветствовал его прокуратор. – Что же ты молчишь? Или считаешь ниже своего достоинства разговаривать со мной?
     Иешуа растерялся. Он вдруг понял, что его принимают за того худощавого человека, выступавшего перед толпой.
     - Я простой плотник, а вовсе не царь.
     - Да что ты говоришь! А я-то думал, что ты и вправду царь. Впрочем, я тебе верю. И одежда-то у тебя совсем не царская. Только почему ты народ баламутишь, царем прикидываешься, храм разрушить хочешь?
     - Я простой плотник, и вы меня путаете с другим...
     - А это мы сейчас проверим. Мы вчера схватили еще несколько твоих так называемых учеников. Введите их по одному, - уже обращаясь к стражникам, приказал прокуратор.
     Стражники по очереди вводили не знакомых Иешуа мужчин, лишь одного, кажется, он видел вчера в толпе. Всем им задавали один и тот же вопрос, указывая на Иешуа: «Тот ли это человек, что вчера в Гефсиманском саду подстрекал вас?», и все они отвечали «нет».
     - Сговорились, собаки! – выругался прокуратор, когда очная ставка была закончена. – Но ничто тебе не поможет, меня не проведешь! Висеть тебе завтра на кресте!
     - Но я же ни в чем не виноват. – промямлил Иешуа, но его уже никто не слушал.
     - Включите его имя в список к тем трем разбойникам и отправьте его в Синедрион, - распорядился прокуратор и, уже обращаясь к Иешуа, добавил – Впрочем, один шанс у тебя еще есть: по случаю праздника Синедрион может просить о помиловании одного из приговоренных к казни, но очень сомневаюсь, что они выберут тебя...

     Сидя в темной вонючей каморке, Иешуа прощался с жизнью. Он мысленно обнял жену, наказал ей заботиться о детях, а затем по очереди прижимал к себе детей, желая им счастья. Слезы выступили на его глазах, и он не мог сдержать их. Но завтра, завтра он будет мужествен. Выбора у него все-равно нет. Так что он встретит смерть, как и подобает мужчине, с поднятой головой. Он примет смерть за чужие грехи. Что ж, все в твоей власти, Господи! И он начал горячо молиться и в молитве провел всю ночь.
     А утром ему на голову одели колючий венец, взвалили на плечи огромный крест. «Кто ж его так сделал?» - подумал Иешуа. «Я б его обстругал как следует, подровнял, избавил от заусенцев. Впрочем...». Печальная процессия двинулась в путь. Иешуа с трудом передвигал ноги под тяжестью своей ноши. «Такова моя судьба, таков мой крест!» - проносилось у него в голове. «А тот, наверное, сейчас прячется где-то в пещерах...». Он обо что-то споткнулся и упал, уронив крест на землю. Колючки врезались в его лоб, выступила кровь, смешиваясь с потом. Кто-то протер ему лицо влажным платком. Люди помогли ему подняться, и он, снова взвалив на себя крест, продолжил чужой путь на Голгофу...

     А три дня спустя Иешуа видели идущим из города в сопровождении нескольких учеников. Он воскрес! Аминь.