Иногда я просыпаюсь в самом чреве ночи – в два часа? Три? Четыре? Не важно. На стене кухни шамкают часы, но я не смотрю на них. Время, события, предметы не имеют значения. Что такое мгновение, сколько оно длится? Я не знаю. Я знаю только, понимаю, что являюсь лишь одним из элементов огромного бездонного мира, не более значительным, чем розовая раковина со дна моря, которая покоится на полке в спальне. Мы, в сущности, очень похожи с ней. Ее достали со дна, высушили и привезли в пыльный город, и никто не спросил, – желает ли она расставаться со своей прежней жизнью? Меня тоже не спрашивали о том, чего я хочу. Разница между нами в том, что морская раковина еще помнит шум прибоя, а я не ведаю, кем был раньше. Эта память закрыта для меня навсегда. Есть и еще одно различие. Если все же предположить, что раковина, как сотни и тысячи других окружающих нас предметов, лишена разума и памяти, то мне дано много больше. Я вмещаю в себя миллионы существующих и никогда не существовавших явлений, и многие из них сами являются контейнерами, то есть элементами, включающими в себя другие – простые и сложные. Я могу придумать историю жизни этого диковинного украшения моря, могу и его наделить разумом и чувствами. Это умение - счастье или страдание? Наверное, невозможно дать ответ. Кто-то большой и мудрый, кого мы по привычке называем богом, так задумал. Он создал крошечный элемент мира – человека. Который сам в себе - бесконечен, в котором есть опасность потеряться, словно в черной дыре космоса. Я в мире – и мир во мне. Яйцо в утке – и утка в яйце. Где лицевая сторона, а где изнанка, что первично? Непостижимо…
    Когда спорят о том, существует ли во вселенной альтернатива человеку, я уже знаю ответ. Конечно, да, потому что в бесконечности не может быть одного вида, наделенного столь уникальными свойствами. Но мы никогда об этом не узнаем – всё из-за той же проклятой бесконечности. Зачем нужна творцу толпа в вечности, не имеющей ни начала, ни конца?

    Творец будит меня среди ночи для того, чтобы я мог ощутить себя виджетом. Для того чтобы я умерил свою гордыню, забыл о действительной или мнимой значимости своего земного пути. Для того чтобы я перестал думать о том, что чем-то лучше той самой морской раковины с чувственными губами, часового механизма, куска хлеба, оставленного на столе – не говоря уж о кошке, спящей на стуле в углу. В бледной лимонной дымке от света уличного фонаря, проникающего через полупрозрачные занавески кухни, я всё вижу как бы заново. Что я там наплел выше про контейнеры, миры, память и разум? Ничего этого нет. На самом деле есть лишь элементарные частицы всемирной библиотеки виджетов. Пыльный хлам, коллекция безделушек, барахло. Да, да, и вы – себя считающие тенью бога – оно же.
    И ты - обремененный учеными степенями и знаниями четырех языков. И ты - композитор, ищущий гармонию и уверенный в том, что ее нашел, хотя к ней даже не приближался. И ты - человек с орлиным взглядом и волчьей хваткой, обалдевший от своей крутости. И ты - олигарх, обманувший всех и вся, на все могущий влиять (какое заблуждение!) и всегда выходящий сухим из воды. Для Творца вы все – виджеты. Даже не мишура на Рождественском древе мироздания, даже не разноцветные монетки конфетти. Еще мельче, еще призрачнее. Вы важны и красивы в собственных глазах и в глазах части окружающих вас виджетов лишь до тех пор, пока интересны Ему. Пока Он не наиграется вами. Вы бы поняли, если бы не было слишком поздно, что у морской раковины есть одно неоспоримое преимущество перед вами. Когда движущиеся игрушки Творцу наскучат, вы будете сожжены в английской печи, и серый пепел – все, что останется от важности и влияния, зароют в землю или закроют мраморной табличкой. А раковина останется. И шум волн в ней, ее незамысловатая память – останется тоже. Ее будут слушать ваши дети, внуки и правнуки. И даже если ее выбросят или забудут во время переезда в богатый дом, это не изменит ее сущности. Она, она, а не вы - и не я – элемент вечности. Время жизни виджетов разносит их по разным классам бытия. Мы – переменные, она – константа. Мы – виртуальные, придуманные собой и другими, и можем занимать в разное время различное количество пространства, а она – настоящая. Морская раковина навсегда заполнила собой маленькую клеточку во вселенной. Ее, конечно, можно разбить, раскрошить, – то есть сделать то же самое, что творец когда-нибудь (может быть, уже довольно скоро) сделает со мной. Иногда мне очень хочется разрушить невинную причуду моря. Потому что, находя такой порядок вещей совершенно естественным и неизбежным, я все равно протестую. Я хочу, чтобы мы были в одинаковом положении. Да нет же, я хочу быть выше ее! Ведь я все же - контейнерный объект, и во мне действительно много других контейнеров, я не какая-то там кнопка на экране, которую можно перемещать куда угодно, а затем стереть, просто уничтожить! Сначала ведь уничтожаются вложенные элементы, а в моем случае всё происходит почти сразу! Не многим дано постепенно терять связь с миром, прежде чем умереть. Многие до самого конца не хотят, не могут выпустить из себя мир, который им дали, словно в насмешку, как кость, привязанную к веревочке, голодной собаке. Чтобы затем вынуть из глотки, когда уже близко ощущение блаженства.

     Да, я протестую. Но ничего нельзя изменить. Я могу выкуривать по три пачки в день, объедаться жареным мясом, редко выходить на улицу, пить и работать по ночам. Или могу вести себя иначе – бегать трусцой, питаться вареными овощами и спать по восемь часов ровно – ни больше, не меньше. И никаких сигарет! Никакой выпивки! Никаких волнений! Тогда я, наверное, проживу дольше. Если, разумеется, мне на голову не свалится кирпич. Но кирпичи, как известно из классики, ни с того, ни с сего на голову не падают. И когда он свалится, да и свалится ли вообще, или умру я другой смертью – мне неизвестно. Да и лучше, пожалуй, этого не знать. Но как жить, если знаешь, что неизбежна смерть?
     Всякий священник любой религии снисходительно улыбнулся бы мне и протянул бы руку ладонью вверх, уверенный в том, что может мне помочь встать на путь истинный. Но вся загвоздка том, о преподобный святой отец, что подход к проблеме жизни и смерти, который вы предлагаете, меня совсем не устраивает. Вы ведь, конечно, имеете в виду веру. Но это не для меня. Мне нужны доказательства. А заповеди я и так, в общем, соблюдаю. Бывает, нарушаю, конечно, но чуть-чуть – то таракана убью, то у жены украду червонец из кошелька, который сам же туда и положил. Доказательств бессмертия нет – вот в чем беда. А не значит ли, что если за тыщи лет ничего не нашли, то и самого бессмертия нет? Вот и говорят святые отцы, – верь, может, чего и будет. А если не верить, то не будет? Непонятно мне это. И потому – страшно. От того страшно, что сотрут меня, как иконку с экрана вселенной, и не вспомнит никто, что она была – вот здесь, в правом верхнем углу. До того, как ее переместили в левый нижний уголок, чтобы не маячила она перед глазами. Ненужное… Несущественное… Просто виджет.
     Но как же все-таки жить?
     А так, как живется, – пока живется. В эту эпоху, в этом городе, с этими людьми. Можно глупо улыбнуться полной луне и подумать о том, что неплохо бы завтра (в выходной!) взять четвертинку водочки, маринованных грибочков, копченой колбаски и немного расслабиться – пусть хоть в одиночку. А можно поехать на дачу, сразу свернуть с тропинки и окунуться в маленькое теплое озеро, посыпанное с краев березовыми листьями. Можно дождаться позднего вечера, сесть за компьютер и начать писать роман. О чем? Пока я не знаю. Поэтому и не начинаю, что не знаю. И начну, скорее всего, писать лишь маленький рассказ о чем-нибудь очень важном, как представляется мне. Программировать небольшие фрагменты жизни. И оживут виджеты в безбрежном пространстве воображения, закружатся подобно снежинкам во дворе, заживут своей жизнью. Что-то растает без следа, а что-то, быть может, превратится в твердый лед, затем – в камень и продлит на земле память обо мне. Но даже если нет, – это не так уж важно. Место моего стертого виджета займет виджет кого-то другого. Быть может, он продолжит мое предназначение, которого я сам еще не понимаю (и пойму ли когда?), и сделает это лучше. На первых порах ему будет немного неуютно, у него часто будут случаться дежа-вю, он будет ерзать на месте и пытаться спрятаться от незримого наблюдателя, но затем он привыкнет. И никогда не узнает о том, что в его виджете продолжаюсь я. В новой версии. От сознания этого – именно от сознания, а не от веры! – уже не так страшна смерть. Хотя немного все равно не по себе…
     Луна стала растворяться в утреннем небе, как таблетка аспирина. Громко каркнул в тишине черный виджет вороны.
     Сигарета потухла, чай был допит, тревоги улеглись, и душа в согласии с обмякшим телом лениво зевнула.
     Всё, теперь можно идти досыпать - и продолжать жить.

    2000 г.