Мы ждали и Это пришло. Небо ложилось на Землю. Свертывалось и падало, проносясь мимо угольного Солнца, продолжавшего освещать страх, мечущийся под ним. Кровавая луна, оскалившаяся пиявочными кратерами, усталая мать оккультизма и развращённая лампада влюблённых, катилась разделяющей немощью между нами и бездной Сидящего на престоле, видом похожего камню япису и сардису, протягивающего Агнцу книгу Жизни.
     Окружавшая престол радуга, сияющая смарагдом, накладывала лёгкие сотканные блики на двадцать четыре престола.
     Данное Богом забиралось Богом.
    

    -Голод- При чём здесь голод?
     Вздрагивающие, прокуренные, с неровно обстриженными ногтями, пальцы, дергано сунули серую от карманной трухи сигарету в щетинистую щель обветренного рта.
     Мешковатые щёки шевельнулись, перекрашивая обветренное лицо, укрытое тенью съежившейся от времени заводской трубы.
     -Вы видите эту обглоданную дымом кирпичную кость.
     Это напоминание.
     Такие толстые пальцы будут у дьявола, когда он коснётся наших душ.
     Мы все продали единственного доставшегося нам защитника.
     Думаете Его распяли две тысячи лет назад?
     Его распинают до сих пор.
     Я, Вы, прохожие. Все распинают.
     Нет это метафора.
     Мы продаём его. Оптом и в розницу.
     Простите, опять метафора.
     Я покажу Вам кусочки одной жизни жалкого прохожего истории.
     Я расстреляю словами мозаику, сложенную из дней этого человека. Проживите его совесть, она когда-то была на этой земле.
     Ей стало плохо, и совесть спряталась за наши дела и спины, превратилась в нашу тень.
     Безголосую, пугающую, беззащитную, исчезающую в ярком свете, прямом и палящем, как тогда, на Голгофе.
     Что Вы смеётесь?
     Вы считаете, что сейчас я попрошу у Вас денег.
     Это ошибка.
     Мне не нужны деньги. Мне нужен я!
     Две тысячи лет назад я потерял себя! Успокойтесь, смотрите, я достаю из кармана нож.
     У вас глупые глаза, Вам надо умереть. Вы тоже предатель. Все мы предатели совести.
     Кружащийся диск одинокого солнца, стоящий в зените сжигающего летнего полдня освещал заброшенный и от того не менее одинокий завод.
     Труба не давала больше тени.
     Она забрала тень себе и словно спряталась в её отвлечённом состоянии.
     Глазницами выбитых временем кирпичей, труба бессмысленно смотрела на два комка человеческой плоти, один из которых ловя вытекающую из живота кровь опускался на колени перед другим, сжимавшим в руках кухонную глупость стали.
     -Вот ты и умер.
     Тебе хотелось услышать историю голода, обручившегося с совестью.
     Она здесь, она в тебе.
     Ты слышишь скрип раскачивающегося стула.
     Это скрип основ виселицы твоих принципов, моралей и дней.
     Ноющий, протяжный, ржавый и безысходный стон, вытягивающий из тебя остатки человека.
     Я сижу на стуле.
     Я смотрю на тебя и говорю с тобой.
     Я- твой Искариот.
    
    
     Российскому правительству и народу от Российского солдата
    
    
     ...и это было, и это прошло, но что - то осталось..."
    
     ЗАПИСКИ ВОЙНЫ
    
     Я курю у окна. Сигарета, луна.
     Я курю и курю, поджидая зарю.
     Я тебе говорю, что уже не люблю.
     И что хуже всего, нет уже ничего...
    
    
    
     На груди качается, в сердце бьёт, медаль.
     Серебро, в крест ленточка, красная эмаль.
     Танк и самолётики, маятник войны
     Я вернулся, Мама, из чужой страны.
    
     Я приехал утром, трезвым и больным,
     Я теперь у Родины стал таким своим.
     На всю жизнь качается рота за спиной,
     Я её в подарок Вам привёз с собой.
    
     Я на Площадь Красную приведу броню,
     Я народу сонному сотворю зарю.
     Ярко – ало – красную, тёплую как кровь,
     Я любовью полон, я сама любовь.
    
     Вот, они – солдатики. Строем пеший ход.
     Пыльные бушлатики, выбирайте взвод.
     Щёк небритых сумраки, серые бинты,
     Заполняют совестью ямы пустоты.
    
     Ай, народ мой, ласковый, на колени встань,
     Дети это павшие, ты в глаза их глянь.
     Верившие в лучшее пацаны Страны,
     Я остался, мама, в стороне войны…
    
     Я остался, мама, с ними и с собой,
     На один остался с прерванной судьбой.
     От верблюжьих лакомств вонью стелет дым,
     Я в зубах с гранатой таю молодым.
    
     Таю, улетаю облачком домой,
     Я сегодня, мама, тихий и немой.
     Я сегодня, мама, прибегу во сне,
     Босоногий, маленький, как не на войне…
    
     ***
    
     МОИМ ДРУЗЬЯМ: БОРЬКЕ ШАШЛОВУ и АНДРЮХЕ СЕДОВУ, ВСЕГДА ЖИВЫМ но ПОЧЕМУ - ТО НЕ СТАРЕЮЩИМ...
    
     "...Есть такие люди, они летят, они песня , и их убивают , и его убили , и он просил курить , и дыры переливались в руках и ногах его .
     Песней и флейтой , и он был флейтой , нашей флейтой , мы бинтовали руки и ноги , мы бинтовали дыры , мы пеленали своего Господа , слышите Вы !
     Своего Господа!
     И он пел , мелодией выплёскивая кровь на наши тела..."
    
     На крутых берегах, Ах.
     Где живёт бегемот, Вот.
     Где кальяны и пряный бамбук,
     Не гуляет мой лучший друг.
    
     Его тело из рваных дыр,
     Плащ палаткой накрыл командир,
     И понёс на себе старшина,
     По земле, где идёт война.
    
     И ещё семь уставших душ,
     Чей – то брат, чей – то сын или муж
     Улетели, махнув крылом,
     Мы за них здесь как можем, живём.
    
     Мы шагаем по старой земле,
     Мы спешим домой и к семье,
     Преломляя небесный свет,
     Пацанами, которых нет…
    
     На крутых берегах, Ах.
     Где живёт бегемот, Вот.
     Где кальяны и пряный бамбук,
     Я гуляю любя подруг.
    
     Только Борьки Шашлова нет,
     И Седова Андрея нет,
     И Кирейса Оскара нет
     Нагижмана Сайхуджина нет,
     Женьки Бродина тоже нет
     И Сереги Сутягина нет,
     Игорёхи Туринцева нет…
    
     И кричу я на все времена,
     БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА, Сука Война!...
    
     ***
     Я вчера сумел родиться,
     Мать – Афганская война
     Умудрилась разродиться
     Телом раненым меня.
    
     Страшно, Господи как страшно
     Было первых триста дней.
     А вторые, лишь ужасно,
     И немножечко сытней
    
     И ещё хотели, чтобы
     Знали все Вы, за рекой,
     Мы за Ваши огороды,
     С матом жертвуем собой.
    
     Умираем, погибаем,
     А как хочется пожить.
     Помяните нас под Раем,
     Так, чтоб с водкою завыть.
    
     Что – то вбилось в лоб святое,
     Хвать за сердце и в Войну.
     Что – то въелось в нас такое,
     Срубцевалося в мозгу.
    
     И заставило трудиться
     На работе фронтовой.
     И в Россию так влюбиться,
     Всей оравой Полковой.
    
     ***
    
     Мы Родину любили, шагали воевать.
     Мы так хотели жизнью и счастьем всех обнять.
     Наивные, простые, смешные, как щенки
     Движения лихие, движения легки.
    
     А рядом шли матёрые, надёжные на век,
     Отцы и Командиры, уставшие и нет.
     А рядом шли могучие, авторитетный цвет,
     Закрывшие собою, войны в нас сучий след.
    
     Вот Телепенин, гвардии товарищ капитан,
     Афганскою войною неизданный роман.
     И был он словно старым, и словно был седым,
     И был он, самым мудрым и не был молодым.
     Вот Кубиевич – прапорщик, весёлый и шальной,
     Семь лет на скрипке Ойстраха игравший пред войной.
     А вот комвзвода Шклярик, Останин – замполит,
     С такими лейтенантами не будешь смертью бит.
    
     Мы Родину любили, мы знали долг и честь
     А было Телепенину всего лишь двадцать шесть.
     Мы в дружбу свято верили, за друга хоть умри
     А было лейтенантам всего лишь двадцать три.
     Нам в этой жизни главные завещаны слова
     А было Кубиевичу всего лишь двадцать два.
    
     А было Телепенину всего лишь двадцать шесть…
     А было Лейтенантам всего лишь двадцать три…
     А было Кубиевичу всего лишь двадцать два…
    
     ***
    
     Я лежу вместе с ротой на тёплых камнях,
     Я ищу сухари на сухих валунах,
     А кругом только гильзы и нету жратвы,
     Дистрофия в полку, вши, понос и глисты…
    
    
    
     Замастырь мне браток папиросу,
     Из крутого афганского чарса,
     Чтобы армии грёбаной стосу,
     И по полной дембилизоваться.
    
     Чтобы водки по литру на рыло,
     Чтоб не смолкли ни в жизни кукушки…
     Чтоб на горке ночной не знобило,
     По своим не лупили бы пушки…
    
     Чтоб не видеть раздувшихся в морге,
     Не тащить мертвецов в плащ - палатках,
     Не стоять у черты на пороге,
     Чтоб беседа не только на матах.
    
     Чтоб забыться до полной отключки
     И очнуться в стогу под рябиной,
     Чтобы в нём мне отдались все сучки,
     Чтоб с тоски не сродниться с осиной…
    
     И ещё, чтоб понять, что не выйти,
     Из синдрома уже не вернуться,
     Мы когда – то счастливыми были,
     И по детски могли улыбнуться.
    
     ***
    
     Постелил я мечту на луну и уснул,
     Завернувшись в бушлатик и броник,
     Запорошенный снегом во сне утонул,
     Снился мне покосившийся домик.
    
     Были в домике том, три кровати и стол,
     Занавески, сервант и посуда.
     Разделённый окошком и солнышком пол,
     Дед с отцом, мать в платке и разлука.
    
     И висел мой портрет, при медали и в рост,
     И стоял почтальон за порогом.
     С хрустом лаяла печь на сибирский мороз,
     Что ещё Вам во сне том убогом?
    
     Заберите войну и отдайте меня,
     Обменяйте на крылья погоны.
     Отпустите, взлетим мы, тоскою звеня,
     Перекрыв журавлиные стоны.
    
     Я, за ротным курлыча, на волю иду,
     Босиком в облаках утопая.
     По небесному, в звёздах и солнце мосту,
     Не по детски вздыхая и тая…
    
     ***
    
     Небо крыльями накрою ...
     Что-то сгорбилось, сломилось ...
     Люди-боли, Вам любовью,
     Всё дарю ...
     Зашевелилось ...
     Псом на горло! Ангел рвётся ...
     Режьте крылья! Не даётся ...
     И отмаялась душа.
     Закружилась не спеша,
     Завлеклась поганым в дали,
     Где пытали и сжигали .
     Где блевали и рожали ,
     Где рождаясь, умирали
     И себя осознавали ,
     И себя обожествляли
     Человеческие твари ...
    
     ***
     Пришло время собирать камни .
     Апокалипсис .
     Меня нет и я жив .
     Я под бомбами и пулями в городах Чечни , я в сгоревших автобусах Израиля , в разрушенных домах Вефлиема , я теку в пылающих небоскрёбах Нью-Йорка .
     Я не жертва , я рядом , я СОЛДАТ.
     Я солдат всех армий, религий , национальностей , потому что у солдата нет армий , нет религий , нет национальности.
     У Солдата есть приказ
     Я смотрю на истекающую светом пасть могущественного раскалённого шара , грозящего останками чёрных лучей всадникам , проносящихся между чопорных и дряхлых скал , собирающих жатву человеческого мяса и мне смешно .
     Лопнуло сумрачно-жёлтое облако включённых ламп , обволакивая меня тоской и болезненной грустью .
     АФГАНИСТАН .
     Руки , я мою Вас , смывая прошлую кровь и она не уходит .
     Что-то умерло во мне ещё не рождённое , зачатое и нужное , до боли нужное , до той самой боли , что смотрит на меня глазами полевого морга , где лежат привезённые из Джелалобада солдаты и мне смешно, но я стараюсь сделать печаль формой своей .
     И я курю , и зарываю окурок в песок , как учили меня , и я запомню их тела на всю жизнь, но во мне нет сожаления и нет ничего .
     Мне равнодушно .
     Мне хочется артистически крикнуть и обратить внимание текущих мимо меня вместе со временем , но я молчу и молчу .
     Вчера , нет , неделю назад , нет , я не помню , я вру Вам , всем вру , что я помню , но я с ним ел или не ел , но он был хороший парень , и я знал его , долго знал , он летел .
     Есть такие люди, они летят, они песня , и их убивают , и его убили , и он просил курить , и дыры переливались в руках и ногах его .
     Песней и флейтой , и он был флейтой , нашей флейтой , мы бинтовали руки и ноги , мы бинтовали дыры , мы пеленали своего Господа , слышите Вы !
     Своего Господа!
     И он пел , мелодией выплёскивая кровь на наши тела .
     Я плакал , меня боялись там , в другой жизни , за дверью комнаты , меня было много , и я сильный , и я плакал .
     Я не хотел умирать , я не хотел быть флейтой , я не хотел быть барабаном , ни горном , никем , я просто хотел быть человеком , обычным человеком , и не хотел идти в горы , я не хотел умирать, и я знал, что пойду , мне нельзя было не идти .
     Страх .
     Он уходит , он крадётся по раздавленным глиняным кишлакам и возвращается , и уходит , и снова возвращается , и он спираль.
     Он та спираль , что похожа на время .
     СОЛДАТЫ измеряют время страхом .
     И когда страх уходит и время ложится в пулемётную ленту - чик - патрон , чик - пуля , тогда приходит сон , тело выключается , и я сплю , и мне снится курица, жареная курица , и кусочек торта , и я ем их , ем ...
     Я ем еду человека.
     Я ем её в мыслях, солдату не положено есть еду человека по настоящему , у солдата есть рацион и трофеи ,трофеи и рацион ...
     Я ем её сутками , мне нельзя её не есть , мне станет тогда страшно и горы сломают меня , и не будет сил идти , и спать по три часа в сутки ...
     Я ненавижу Вас люди, я ненавижу всех , я любил Вас , я все - таки любил Вас , и я помню это .
     Мне было легко и страшно потерять любовь , она предала меня и ушла .
     Крадутся .
     Их много , они крадутся , они пахнут оружием , они с любовью и они все ползут ко мне , ползут по мне , обтирая о камни любовь к своему Богу и ненависть к моему Богу .
     Я сплю , просто сплю .
     И я не сплю , не сплю , я пост , я лежу в яме с водой , дождевой водой и рядом тела ..., тела ..., тела ..., взвод , рота , полк , дивизия , армия , и мы дышим , мы Солдаты .
     Где-то внутри гуляет грань , уставшая как и я , вымотанная , измученная грань между явью и сном .
     Я вижу , всё вижу , теперь бегут крысы , и их много , и они текут серым ковром , надо плеснуть водой в лицо ,
     Вот я иду по Вашим городам , и Вы спите тоже , и я теку серым ковром , и вместе со мной течёт Война .
     Я впускаю её в Ваши дома , я вхожу вместе с ней в улицы , и Вы не видите войны , вы видите меня , я пришёл с ней за плечами, я принёс Вам в подарок смерть.
     Я прихожу на кладбище и разговариваю с мёртвыми , я стою солдатским пеплом подле человеческого пепла, и нас разделяют несколько шагов , и я один из них , я хочу быть одним из них , я хочу стать хоть кусочком человека , пусть даже обгоревшим .
     Я грань , я та грань , что ломаясь и клубясь хватает живых людей и переносит их по другую , свою солдатскую сторону , и я остался в ней , и я не перенесён , я иду в её тумане , и хватаю вас руками , и втягиваю в себя , и вышвыриваю обратно , оставляя на Вас частицы солдата и выпрашивая у вас взамен молекулы человека .
     Лента каравана взрывается , плешивые
     верблюды , глупые , клочковатые куски мяса падают , падают , и кричит раненый сержант , и я бегу , меня качает , я тоже верблюд , и я везу на себе судьбу сержанта , и он материт меня ,
     и ему больно , и он не хочет плакать , и он плачет .
     Снимите с меня кожу , поменяйте мне кожу , поменяйте мне плоть , глаза , я не тот , кто я был , верните мне меня , верните .
     И я вижу сон .
     Я вижу последний день последней Войны , и танки , и они не должны пройти , и у меня мина , в моих руках последняя мина , и я иду к мосту по которому должны пройти танки , большие серые и зелёные танки , и я понимаю , что у меня всего одна мина и много , много танков , и я уже ползу , я уже ранен , и я всё же ползу , и я я взрываю этот проклятый мост , и взрываю себя , и взрываю танки , все танки к чёртовой матери , у меня приказ , и что-то ещё , я не понимаю что , но я пойму потом - это я устал от войны , и не хотел Войны , даже ценой своей жизни не хотел , но это всё потом .
     И госпиталь .
     Нет , госпиталь был долго , он был целых двадцать лет в моей жизни , он был после моста , после взрыва , а я не помнил его , я был без памяти , двадцать лет без памяти , и доктор дал мне зеркало , и я смотрел на бородатого себя , и на бородатого доктора , и понимал , что я потерял двадцать лет , и я плакал , и я плакал наяву , и во сне я плакал , и я просил отдать мне мои двадцать лет . Они были мои , и я не хотел дарить их ни Войне , ни приказу , ни доктору , никому , я очень хотел мои двадцать лет назад .
     И подушка была мокрая .
     Я проснулся , и подушка была мокрая , и я понял , что сон - это не сон .
     И был другой сон .
     Была крепость , и поле , и мой взвод лежал на поле , лежал перед этой крепостью , и поле было вспахано железом и свинцом , свинцом и железом , и мой взвод , он тоже был вспахан , и я полз , и кричал , и лил дождь , и я знал . что я доползу , и убью всех , я убью крепость , и всех кто в крепости , потому что я сильнее , и я очень жалел мой взвод .
     И я не дополз .
     Они применили кислотные снаряды , и я не дополз , а потом они выпустили псов , и смотрели как псы рвали то , что осталось от моего тела , моего разъеденного кислотой тела , а я сжимал гранату , и полз к крепости сквозь псов , и сквозь мой взвод , и шептал , что я доползу .
     И было очень больно .
     Я проснулся и было больно , сон ушёл , а боль осталась .
     И я понял , что это тоже не сон .
     Падают маленькие осенние кругляшки листьев , кругом большое дерево , и кругом дом , и кругом мама , и кругом рояль , и кругом музыка , и кругом сестра .
     Сестра красивая и она невеста .
     Рояль катится , катится , на своих маленьких как листья колёсах и давит , дом , и маму , и сестру , и большое дерево , и превращается в танк , и он стреляет , и рвёт мои перепонки , и я кричу , я кричу в этот момент , я кричу , что я не хочу Войны !
     Дайте мне большой нож, дайте , я буду резать Вас и искать в Вас правду .
     Я прошу , дайте мне нож сами .
     Это должен быть Ваш человеческий нож .
     Правду превращения солдата в человека .
     Вы знаете её , Вы тоже были солдатами или будете солдатами и Вы будете болезнью , и Вы будете искать в себе человека , а может быть Вы уже нашли .
     Отдайте мне тайну превращения .
     Вам страшно , Вы не верите в солдат , Вы не верите солдатам , Вы не верите Войне .
     Мы не проходим так просто , как болезнь и поэтому Вам страшно и я пишу Вас с большой буквы не потому , что вношу в Вас своё унижение , нет , я презираю Вас- не прошедших Войну ,у шедших от Войны , но так надо и это надо .
     И качаются , качаются зелёные каски , чёрные каски , жёлтые каски , белые каски , красные от крови каски и ржавые каски .
     Мы не бросим Вас , мы умираем за Вас , за Ваших детей , и мы больны , и она заразила нас эта Война , другая Война , любая Война , и её тлен он на нас , как проказа , и мы не излечимы , и мы нужны ...
     Дайте мне руку , Вашу руку , я протяну её в своё сердце и оно напоёт Вам , оно тихонько качается и поёт , и я не такой каким Вы меня видите , я тоже слаб , и тоже переживаю , и плачу над глупым и сентиментальным фильмом .
     Так не положено , но я плачу , и плачет мать того сержанта , она смотрит на безногого сына и жалеет его .
     Мне не жалко .
     Мне не ЖАЛКО !
     Почему ! ?
     Почему меня убила Война ! ?
     И качаются медали на груди моей , и качаются ранцы за спинами идущих после меня, моей дорогой .
     Стойте , да постойте же , мне надо сказать Вам самое главное .
     Не ходите .
     И дети , качаются мёртвые дети , и женщины , и старики , и это надо , и это война , и это просто щепки , и нет там ничего за нами , и за ними , и не ищите в нас грязи - мы грязь , и нам нужна грязь , она помогает спастись от пули и вшей .
     И мня ведут вдоль моря .
     Какое большое и глупое море .
     Я иду по хрустящему песку , и каждая песчинка это жизнь , и давлю её , и не могу раздавить .
     Не могу или не хочу ?
     Глас трубный , голос трубный , взываю , взрываю , взираю .
     Тщетно !
     Я шёл по своим и чужим откровениям в извечной борьбе за существование , шёл и не находил .
     Себя искал , потерянного в книжных полках приключенческих книг и военных книг , добрых книг и злых книг , теплых книг и холодных книг и книг , выпивающих меня по глоткам , дням , годам , моим вечностям .
     Выжиравшим человека во мне и меняющим ребёнка на СОЛДАТА .
     Орган , там , за стеной .
     Звук загоняет меня в угол , сжимает .
     Я кокон , я беззащитный кокон , я засыпаю и я вижу начало ...
     Я снова ЧЕЛОВЕК ...
    
     ...И качаются, качаются зелёные каски, черные каски, желтые каски, белые каски, красные от крови каски и ржавые каски. И мне жалко Вас каски.
     По человечески жалко...
    
     ...Кто из вас знает, Что такое ВОЙНА?
     Скажите, где Вы видели ВОЙНУ?
     Я просыпаюсь ночью и трогаю руками погоны…
     Погоны, вросшие в кожу…
     …Я ушёл туда чужим. Я шёл через неровные порезы судьбы, пропастями расплывающиеся в кровавые раны совести и жил.
     Я просто жил одной из многих жизней нашей «Великой» Родины.
     Кавычки умеют закрывать и раскрывать. Кавычки умеют покрывать.
     Они покрывают вагоны замороженного солдатского мяса. Они покрывают совесть.
     Раскрываются и закрываются почки наших организаций. Мы не умеем торговать и зарабатывать деньги, мы умеем ходить.
     Ходить на ногах, костылях и протезах.
     Мы ходим в атаки и ходим по коврам, на которые нас вызывают, и там мы умираем чаще.
     Ковры убивают нас.
     Нас убивают большие и малые ковры, нас убивают владельцы этих ковров, и мы барахтаемся в нищете, мы кладем, срезанные стебли цветов на сгнившие кости шагавших рядом с нами по грязи Войны и мы учимся плакать.
     Непривычно смотрю на бронепоезд, застрявший среди рельсовых полос.
     Зелень усыпанная розными пятнами камуфляжа, матерясь сплёвывает мне в след, и в след вопросу, моему вопросу: «Что там?».
     Война, там Ссука - ВОЙНА.
     Защитный рефлекс ответившего на вопрос боится меня больше чем войны, я из мира прошлого. Из мира, куда ушедшие на Войну не возвращаются.
     Он ещё в будущем тот мир и он уже в прошлом.
     У нас нет будущего, мы доживаем послевоенный перерыв.
     Война, на гармошке сыграйте это слово, с надрывом сыграйте.
     Она не сожрала меня, я ещё считаю ордена на своей и чужой парадной ткани, и я ещё по ту сторону это сволочи Войны, и я ещё могу трогать её руками.
     Потом не смогу…
     Потом я буду блевать дешёвой и дорогой водкой на свои чужие ступени мирного времени, потом я буду сидеть и решать.
     Я буду решать большую и чужую задачу, втискиваясь в попытки объединения всех ветеранов.
     Господи, зачем ты принес на землю это слово – ветеран.
     Пыльное, уставшее слово, там плавает осколок ветра и заунывных речей стекающих со всех губ на свете.
     Губы неслышно жуют это слово и носят его по новеньким креслам Управления Внутренних Дел.
     Я смотрю на сменяющийся ряд висящих рядом лиц, проплывающих по сценам чередным праздником, оживляясь и стуча по ладошам.
     Глина, она врезалась в ладоши и что-то острое так мешало через каплю пота смотреть на сволочь не приславшую вертолёт, сволочь, доставшую меня в мирной суете, на совсем другой земле, на земле, в которую я вернулся.
     Я должен был стать , я не получил , но Вы, все те, которые мне не дали мне этого, вы не отняли у меня другого, вы не отняли у меня совесть.
     Вы жрёте взятки и вам не подавиться, вам никак не подавиться, но вы никогда не купите моих мук.
     У меня ничего нет, вам не дано и этого.
     Вы смеётесь надо мной, я смешён, но и это не дано вам.
     Я равен с тем, несущим крест на Голгофу, а вы рядом. Вы просто рядом, вы в толпе.
     Бок бронепоезда, какой ты тёплый. На пуговице нитка, влажная мерзость шапки, стекло смотрящее серой зеленью в небо.
     Запомните меня, все Вы большие и малые предметы, запомните меня. Запомни меня Чечня. Запомни меня сволочь, ибо никогда более не смогу я равнодушно купить в грязных павильонах местного рынка моего города, у лиц кавказкой национальности и на рубль продуктов.
     Посмотрите на меня обладатели России.
     Я не умею торговать.
     Я не умею торговать людскими судьбами и Родиной.
     Не надо говорить мне о честных заработках и больших мозгах.
     Я не смог научиться торговать.
    
     Эпитафия:
    
     На этом месте должна была быть статья.
     Статья о формировании нового поколения и взаимодействии с Советами и Органами.
     Я похоронил её.
     Я зубами буду сжимать память о всех убитых на моей Войне.
     И это единственное что я умею после боя.
     Но я не умею торговать
    
     ЧЕЧНЯ
    
     Я умирал у горевшего танка.
     Я подыхал у орущего танка.
    
     Я завывал как солдат, как собака.
    
     Расстрел. Там так просто. Нас убивали.
     Нас жгли. Всю колону. Нас там добивали.
     Мне было больно, было мне жутко.
     Куталась трупами площадь Минутка.
    
     Корчился воздух горело - палёным.
    
     Раздайте нас сытым, раздайте голодным.
     Продайте вторично ценой преисподней,
     Иуды, харкнувшие крест новогодний.
    
     Примерьте нас мясом на праздник победы.
    
     Консервные цинки народ на обеды,
     Сожри и сблевнув, оботри морду ёлкой,
     Шарами, хлопушками, водкою горькой.
    
     Где стыд твой, Великий, где марши протеста.
     Трясёт меня, праведный. Алым уверься.
    
     Смотрите и жмурьтесь, мы плотью от плоти.
     Замёрзшие туши под масками крови.
    
     В вагонах морозных молчим штабелями.
    
     Оскалившись инеем, держим плечами
     Поганую правду командущих сук.
    
     Одервеневшими пальцами рук
     Прощаясь с узнавшими нас матерями.
    
     За рефрижераторными дверями
     Скрывалась и пряталась тайна предавших.
     Дробила на бросивших, павших, пропавших.
     На неопознанных, непогребённых,
     На неподобранных, брошенных, мёртвых.
     На тех, кого псы пожирали ночами.
    
     Мы верили высшим и рядом лежали.
    
     У танков горевших, молясь и сдыхая.
    
     Венками терновыми страшного рая.