Ты слышишь тихое дыханье?
     Мой шепот боли в темноте?..
     Столь обжигающе касанье
     Холодных губ. И ночь... везде.

    Бывают такие моменты в жизни, когда силы покидают тебя, и смотря на очередной рассвет, ты не радуешься его красоте. Оливер сидел на крыльце своего дома и пристально вглядывался куда-то за горизонт. Серебристый туман поднимался к деревьям, мягко окутывая пожелтевшую к осени траву. Здесь было холодно, здесь царил ветер и сырость. Но вот что странно, ему совсем не хотелось возвращаться в теплую уютную постель к жене, такой же теплой и привычной, как и все вокруг. Вот только… Он удивленно привстал. Что же это за запах?
     Охваченный странным волнением, Оливер обошел дом. Маленький такой, с белыми стенами, и тремя небольшими окошками. Он всегда говорил Энн, что ему нужен простор, и предлагал прорубить еще одно окно, но она отмахивалась от его слов, словно прогоняя никчемных мух. Так ничего и не найдя, он подошел к северному окну, жена всегда почему-то любила эту сторону света, и, чувствуя себя двенадцатилетним мальчишкой, встал на цыпочки и заглянул в комнату. Как это глупо наверно смотрится со стороны. Он усмехнулся. Просто так, от нечего делать, резко свистнул. Энн вздрогнула, включила свет, стала оглядываться. Оливер внезапно устыдился своей детской выходки, и пригнулся к земле. Нет, наверно все-таки стоит пойти в дом, солнце уже встало, через несколько часов на работу… Последний раз вдохнул этот чудный странный аромат с примесью липового меда, погладил старый, изъеденный жуками, столетний дуб, и ушел.
     Деревянная кровать с мягкими подушками обещала ему покой, но он покачал головой и сел за письменный стол. Время еще было, и ему захотелось что-нибудь написать. Рассказ? Нет, не получится. Вдохновение уже давно оставило его, или это он покинул свою музу в поисках быстрых денег. И славы, конечно. Человеку так хочется признания, что он готов разрезать и заново перекроить самого себя, чтобы достичь чего-то. А вдруг какой-то маленький, но очень важный кусочек души возьми и потеряйся?...
     -Что ты сказал, милый?
     Оливер посмотрел на жену. Она терла заспанные глаза одной рукой, и пыталась второй пригладить волосы. Вот кто точно знает, ради чего живет и что будет дальше. В семь утра – подъем, потом двадцать минут дыхательные упражнения, завтрак – раз сегодня среда, значит стручковая фасоль, яблоко и черный кофе, сахар не класть; затем пять минут на разговоры с подружкой по телефону, двадцать на макияж… Потом Энн сделает ровно три шага к входной двери, посмотрит на позолоченные ручки, и недовольно скажет: « Нам сегодня же надо купить новые! Оливер, любимый, тебе же не трудно съездить в магазин, заодно купишь там…» Конечно, он снова промолчит, и покивать можно, жена сморщит нос, поцелует его в небритую щеку, и упорхнет на улицу. Через минуту он услышит ровный шум мотора, и сам выйдет из дома. И так всегда, как по кругу, с редкими исключениями…
     -Оливер, ты опять где-то витаешь?
     -Что? Нет, просто я… - он развел руками, виновато улыбнувшись. - Задумался немного. Ты ж меня знаешь.
     -Это меня и пугает, - серьезно кивнула она и широко зевнула. – Сколько времени?.. Пять десять?! Оливер, ты, конечно, редкий эгоист, но не до такой же степени! Я понимаю, что ты любишь вставать ни свет, ни заря. Это твое личное дело. Но у меня есть еще мои законные…
     -Да, да, твои законные два часа, - он наклонился, поцеловал ее в лоб. - Все, меня уже нет. Поработаю на кухне.
     -Отлично, раз ты все равно не спишь, приготовь завтрак.
     -Как всегда, дорогая.
     -Сегодня среда, значит фасоль…
     -Знаю!
     -И в кофе не клади…
     -Помню.
     -И, Оливер, ты меня совсем не слушаешь!
     -Абсолютно не слушаю, спи уже.
    
    
     Если лежа смотреть на свое отражение в воде, можно забыть, где ты настоящий. Потеряться между двумя мирами, разделенными прозрачной поверхностью озера. И будут над головой плавать неторопливые рыбы, а под ногами будут пружинить зеленые деревья, и чайки будут кружить, где – не понятно, но точно будут.
     Было воскресенье, еще одно среди многих, бесконечно долгих, наполненных запахом и вкусом ветчины, свежеиспеченного хлеба, и обязательно красного вина урожая семьдесят четвертого года. Другого вина Энн не признавала. Итак, пикник. Слово, впитанное с молоком матери всеми приличными людьми, для которых оно олицетворяло день отдыха на идеально постриженной лужайке, с плетеной корзиной и какой-нибудь старой скатертью, которую муж втихаря от жены выдал за только что купленное покрывало. Надежды мужа, разумеется, никогда не оправдывались, и ему приходилось под гневную проповедь избранницы собираться и бежать в ближайший супермаркет покупать достойное, а не «скатерть моей мамы!», покрывало.
     Да, для Оливера это был самый скучный день за всю неделю.
     -Ты так и будешь сидеть? -Энн пощелкала пальцами у него перед носом - Помочь не хочешь?
     Честно? – спросил он. - Нет. Думаю, ты сама отлично управишься.
     -Мужчины все одинаковы, - пробурчала жена, нарезая ананас тонкими ломтиками. Она терпеть не могла этого делать из-за постоянно брызжущего сока, но делала, за чем Оливер с удовольствием и наблюдал.
     -Конечно, дорогая, и это наш плюс. Мы надежные и постоянные, не то что вы, ветреные изменницы.
     Улыбке, которую выдала в ответ Энн, могла бы позавидовать любая акула. К счастью, их милую беседу вовремя прервали.
     -О, это Стифлеры! Оливер, пригласим их к нам?
     -Может, не стоит? Мы вроде хотели побыть наедине…- он попытался вяло сопротивляться. Поздно. Энн уже вовсю махала руками наподобие ветряной мельницы.
     Многодетные соседы всей оравой направились к ним. Оливер глубоко вздохнул, и попытался убедить себя, что его здесь нет. Сейчас они подойдут и начнется…
     -Дрейк, черт возьми, ты почему не был на футболе?! Да за нашу сборную весь город болеет! Не понимаю, как ты можешь…
     - Оливер, мне Энн говорила, что вы прикупили чудные розы, а где…
     -Мам, Том укусил меня за палец!!!
     -Дядя, Оливер, а если вас проткнуть шпагой, вам будет больно?
     -Ты мужик или кто?! Футбол – это же…
     -Пчела!! Уберите ее, я боюсь, боюсь, боюсь…
     -Розы такие замечательные цветы! Но фиалки мне тоже нравятся… И маргаритки. Энн, ты помнишь, мы были в ботаническом саду…
     -Уррра, война!!! Инопланетяне нападают! Умри, мерзкий предатель!
     -Оливер, дорогой, закрой рот, и верни свои глаза в нормальное положение, иначе про тебя подумают, что…
     -Мам, мам, мам, мам, мам, я хочу колу!!!
     -Они, гады, все ж побили наших. Но я им говорю: «Чертовы янки!!! Да это мы придумали футбол…»
     -Оливер, ты не знаешь…
     -Слушай сюда, Дрейк!!..
     -Дядя Оливер!!
     -Дорогой!!! Выйди из ступора!!!
     Так прошел почти весь день. Ближе к вечеру, когда дети Стифферов обпились соком и осоловевшими глазами смотрели на мир, а их родители уже угомонились, и больше не приставали к Оливеру с вопросами, он понял, что можно снять оборону.
     Рядом сидела Энн и задумчиво смотрела на закат. Когда он наконец зашевелился, пытаясь размять затекшие конечности, она чуть повернула голову в его сторону:
     -А, вернулся, мой герой, - она улыбнулась. - Как тебе денечек? Когда у нас появятся дети, будет так же.
     -Да не дай Бог! – искренне ужаснулся Оливер.
     Жена надулась, и отвернулась в сторону. Пришлось ее успокаивать, говорить ласковые слова, и тщетно перебирая свой скудный словарь, придумывать новые. На этапе «мой усталый милипусечек» Энн гордо отстранилась, сказала, что с ей уже лучше, и начала собираться домой. Замечательно, очередной пикник за плечами, впереди – целая неделя отдыха, то есть работы, тяжелой, изматывающей… Ура.
     -Рано радуешься, любимый, - подколола жена, - у нас отпуск.
     -Неужели радуюсь? – огорчился Оливер.
     -У тебя все на лице написано, - улыбнулась Энн.
     -Сотру, - торжественно пообещал он. - Ладно, ты тут собирайся, я пойду пока прогуляюсь по парку.
     -Через десять минут уходим, не опоздай.
     -Я что, имею привычку опаздывать?!
     Энн засмеялась:
     -К счастью, это худшая из твоих привычек.
     Он показал ей язык, и сам удивляясь своему поведению, направился к озеру.
     Ивы склонились к воде, тонко шелестели на ветру зеленые листья, солнце рассыпалось в мелких волнах на тысячи маленьких блесток. И внезапно Оливер снова почувствовал какой-то неуловимо манящий запах с нотками липового меда. Он приоткрыл рот, и явственно ощутил терпкий сладкий привкус, который, правда, тут же исчез.
     -Любите закат, да?
     Оливер обернулся, на него с интересом смотрела молодая женщина. Но какая это была женщина! Прекрасная, с идеальным овалом лица, чуть приподнятыми, словно в удивлении, четко очерченными бровями, коралловым ртом и пронзительными, ярко-зелеными глазами. Он невольно отступил на шаг, и не отрывая от нее восхищенного взгляда, сбивчиво прошептал:
     -Да… Любуюсь иногда, воодушея… Воодушевляет очень.
     -Ясно, - улыбнувшись, незнакомка небрежно откинула назад длинные, до пояса, иссиня-черные волосы. С тупым удивлением Оливер подумал, что такие волосы, наверно, тяжело носить, выглядят они густыми, и блестят, когда в них отражается солнце. И как повезло ветру, что он может играть с ними по вечерам, с натугой и любовью раздувая их черным ореолом…
     -Вот ты где! Пошли скорей, мы уже собраны, - голос Энн подействовал на него, словно ведро ледяной воды.
     Он покрутил головой по сторонам. Незнакомки нигде не было.
     -Ты никого тут не видела?
     -Что? Да нет, ты один стоял. Ол, - она поежилась, - идем, я замерзла.
     -Сейчас, сейчас… - он выглянул на дорогу, куда она могла пропасть, ведь была только что здесь…
     -Дорогой!
     -Иду, – ее нигде не видно, может, ему это приснилось? Или он снова замечтался, и представил себе… Но нет, она такая живая, и волосы, ветер шевелил ее волосы…
     -Посмотри, что я нашла! Какая прелесть…
     Оливер вздрогнул, в руке его жена держала серебряную цепочку с крупной черной жемчужиной.
     -Странно, не находишь? Кто-то потерял такую дорогую вещь… Или, Оливер! Не говори! Это твой подарок мне? Конечно, дорогой, как умно. Сказал, что прогуляешься, а сам купил жемчуг, вот только к чему бы это? Наша годовщина еще не скоро, а…
     Он непонимающе на нее уставился. Подарок? Нет, цепочка принадлежит ей, незнакомке с зелеными глазами. Значит, он ее не выдумал, она существует!
     -Нет, Энн, - он разжал ее ладонь, бережно взял цепочку. - Я разговаривал с одной… дамой. Надо вернуть, дорогая, прости, - Оливер поцеловал ее в щеку, ощущая вкус меда на языке. Он никогда не врал ей раньше. Никогда.
     -Ничего, - грустно улыбнулась жена. - Ты мне купишь такую же, правда? Сделать приятное своей любимой – это полезно для организма, так мне отец говорил. Не переживай, милый, не разоримся. И тебе что-нибудь примерим…
     -Обязательно, - кивнул он. - Обязательно.
    
    
     Иногда все вокруг, все лица, голоса, ощущения, - вся жизнь становится размытой, нечеткой. Кажется, что стоишь посередине какой-то большой комнаты, а вокруг тебя кружатся в бешеном танце желто-бурые листья, не останавливаясь ни на секунду, и кажется, они столь хрупкие и легкие, что могут рассыпаться от твоего прикосновения… Но протягивая руку, ты натыкаешься на твердую стену, за которую тебе дороги нет. Чувство потери, вот что сопровождает тебя постоянно. И кружит, кружит в вечном вальсе хоровод опавших листьев…
     Прошла неделя. Оливер безостановочно ходил взад-вперед по номеру, который они с Энн сняли на время отпуска. Жена настояла на поездке к морю, и он не смог ей отказать, если честно, ему было все равно. На следующий же день после пикника он пришел к озеру и прождал там до глубокой ночи. И еще один день, и еще. Она не появлялась. Ни намека, ничего. Словно ему действительно все это приснилось. И только прохлада серебра говорила о том, что их встреча – реальна.
     Каждый раз, встречая на улице женщин с черными волосами, он пристально вглядывался в их лица. Некоторые смущались, иные пытались флиртовать, но от последних он сразу же убегал. И плевать, что это выглядело нелепо!.. К субботе Оливер уже был готов завыть от безысходности, ничего не радовало, Энн постоянно требовала к себе внимания, его это, конечно, очень раздражало. Хуже всего было то, что он понимал, что не прав, пытался как-то поладить с женой… Надо ли говорить, что ничего дельного из этого не получалось. Только чаще стали звучать из их номера взаимные упреки, Энн дважды разбила в гневе посуду, чего Оливер от нее не ожидал, и пообещав «промыть ему мозги», хлопнув дверью, исчезла в неизвестном направлении.
     Он остался один. Сел в кресло. С тоской посмотрел на телефон. Позвонить кому-нибудь, что ли? И тут в голову стукнуло: Дэн! Его брат. Ведь он собирался их навестить здесь, и заодно подправить свое «ну просто очень хилое здоровье». Какое сегодня число? Черт возьми, двадцать шестое августа, до первого еще несколько дней… Плюнув на все сомнения, Оливер набрал подзабытый слегка номер:
     -Два-два-шесть… нет, не то! Два-два-семь? Да чтоб тебя, Дэн, ты что, опять номер сменил?.. А… Алле, Дэн! Братишка! Привет, как дела? Да ты что? Ммм… Нет. Я об этом как-то не думал. И… Дай мне хоть слово вставить!.. Спасибо. Слушай, мне нужна твоя поддержка, срочно. Сможешь приехать на несколько дней пораньше? Точно? Отлично, ты меня просто спасаешь. Нет, с Энн все хорошо, потом расскажу… Раз ты такой умный, женись сам. Не хочешь?! Молчи тогда, советник. Собирайся, и… Дэн, ладно, я плачу, закажи бизнес-класс, только быстрей. Ты сама скорость? Ну надо же, что деньги с людьми делают… Я шучу, не придирайся. Пока, и не забудь солнечные очки. Я знаю, что я тебе не мать! Дэн!!!
     Тщетно. В трубке послышались короткие гудки. Маленький негодяй! Умеет же выводить из себя. Несмотря ни на что, Оливер ужасно обрадовался скорой встрече. Если кто и сможет его подбодрить, так это двадцатилетний задира, шутник и забияка. Оставалось только надеяться, что рейс не отменят, или что беспутный братец не залетит случайно в Гонконг.
     Оливер сжал голову руками и приложил жемчужину ко лбу:
     -Быстрее, Дэн. Иначе я сойду с ума…
    
    
     …Что такое счастье? Энн бы определила его как чувство защищенности, нежности, любви – конечно - и еще чего-то… Доверия. Именно так. Когда ты ощущаешь все это рядом с любимым – вот оно, счастье. Что же делать, кода счастье разбивается, словно подброшенная вверх посуда?... Нет, а все-таки ловко она попала той тарелкой по торшеру! Чуть правее – и голове Оливера было бы плохо. Оливер, Оливер… Что же он творит? Зачем все рушит?! И что твориться с ним самим?.. Ему что, нравится, над ней издеваться7 Чем она это заслужила, чем?
     Внезапно Энн вспомнила день их первой встречи. Как ни прозаично, встретились они в библиотеке. Она – капитан группы поддержки, королева бала, и он – ссутуленный очкарик, закоренелый ботаник. Оливер все дни напролет сидел за книгами и читал, читал, читал… Словно не было занятия лучше. Они стали партнерами по домашнему заданию на химии, сначала она сторонилась странного задумчивого парня, затем вдруг увлеклась разговорами о всемирной истории, и через полгода поняла, что жить без Оливера ей не то чтобы невозможно, а как-то непривычно. И это было началом…
     -Как мы дошли до этого, Олли? – она смахнула набежавшие слезы.
     Ей, конечно, никто не ответил. Набережная была пуста, дул холодный, пронизывающий ветер, море беспокойно шумело. Кричали на все голоса белые прожорливые чайки. Энн стало обидно, а ведь они могли бы быть здесь вместе…
     -Ты мне не нужен, - прошептала она. - Видишь, мне и без тебя хорошо! Делай, что хочешь, мне все равно…
     -Не нужен, говоришь? - прошелестело за спиной.
     Энн судорожно обернулась, и наткнулась на колючий взгляд зеленых глаз. Ветер словно рвал черные волосы, в неестественно белых руках слабо мерцал бронзовый фонарь. Вокруг, властно поедая кислород, разлился острый пряный запах корицы, окутанный ледяным дыханьем морской соли.
     -Кто… кто вы? – прошептала Энн, ей стало вдруг страшно.
     Женщина проигнорировала ее вопрос:
     -Я заберу его.
     -Что? Я не понимаю..
     Незнакомка холодно улыбнулась:
     -И не нужно, девочка. Ты сама от него отказалась…
     Запах соли стал невыносим, он словно тяжелым шарфом опутал лицо, не давая вздохнуть, царапал горло, оседая серебристыми кристалликами на щеках… На секунду у Энн закружилась голова, тьма нахлынула и отступила, а когда все прошло – женщины нигде не было. Так же надрывался ветер, и недовольно шумело море..
     А за несколько миль оттуда дворник, старательно подметающий двор перед отелем, застыл в немом восхищении, когда мимо него, не взглянув даже, прошла женщина с черными волосами. За ней тянулся шлейф с дурманящим запахом роз, и трава под ее ногами не пригибалась к земле. Земля отторгала ее, как и небо. И солнечные лучи, залившие мир, не касались ее лица. Женщина не отбрасывала тени. Вечная спутница людей гнездилась в самом ее сердце, черном, как ночное небо, и застывшем, как звезды на нем.
     …Оливер почувствовал чье-то присутствие, и нехотя поднял голову. Удивленно вскочил с бешено бьющимся сердцем. Она стояла перед ним, безмолвная и гордая, и ждала.
     -Идем, любимый, - ее кожа была обжигающе горячей и успокаивающе холодной. - Я так долго тебя искала.
     Не осознавая того, что он делает, Оливер шагнул к ней навстречу. Вялые и тягучие мысли медленно шевелились в голове. Страха не было. Он ждал.
     - Ты хочешь в последний раз увидеть дом?
     Оливер кивнул, взял ее за руку, и закрыл глаза. Впервые водоворот осенних листьев стих от одного его прикосновения. И он увидел… пустоту.
    
    
     Что Она такое?! Не кто, а что! Откуда?.. Энн бежала к отелю, сбивая по пути удивленных прихожих, кровь стучала в голове, сердце отзывалась короткими вспышками боли. Но ей нельзя было останавливаться, иначе Оливер… А что Оливер? Что с ним может случится? Вопросы, вопросы требуют ответа… Как тяжело найти истину, единственную золотую песчинку среди моря обычного песка, сыпучего, ускользающего сквозь пальцы, одинакового, как минуты нашей жизни… Впереди показалось нужное здание, Энн добежала до входа, споткнулась, расцарапала коленку. На скамейке рядом сидел, сгорбившись, старый дворник, и бормотал что-то себе под нос.
     -Ундина, моя Ундина, она пришла, столько лет не верил…
     Энн отряхнула шорты, и хотела уже бежать дальше, как вдруг блуждающий взгляд старика остановился именно на ней:
     -Поздно, ты упустила…Она забрала его… его, не меня! Почему, почему, я так долго ждал…
     -Что вы сказали?! – она боялась вздохнуть. - Повторите!
     Она подбежала к нему, схватила за грудки, и стала трясти как дерево, словно надеясь вытряхнуть правдивый ответ. Голова старика быстро моталась из стороны в сторону. Ее руки задрожали, ноги подогнулись и ужаснувшись тому, что она делает, Энн зарыдала. Старик неловко погладил ее по голове, он не рассердился, он понял ее поступок, принял, и словно пропустил через себя, усмиряя отчаянье, клокотавшее в девушке.
     -Ундина… Сирена, вестница смерти, Хранящая Врата…Она приходит и забирает лучших, позвавших ее… Я тоже звал, но она не пришла, не пришла… - он безнадежно покачал головой. - Я не нужен ей… Одиночество – удел стариков… Я так мечтал…
     -Что вы говорите! – Энн с яростью вытерла слезы. - Оливер не звал ее, эту вашу вестницу. Он был счастлив!
     -Счастлив? - старик удивленно посмотрел на нее.
     -Да! - ответила она с вызовом, - да, - повторила уже тише, - Наверно…
     -Он звал ее, как и я, искал постоянно… Сам не знал, что… Смотрел вдаль, и растворялся в тишине, говорил вслух, и хотел покоя… умиротворения., неизведанного… Ундину. И она явилась к нему, не связанному ни с кем…
     -Неправда! Он мой муж… Он связан со мной!
     Дворник посмотрел на небо, заслонился рукой от палящего солнца.
     -Она забирает одиноких… Таких, как я… Что словно облака, гонимые в небесах, никому не нужные… Все вместе – и врозь. Все вместе – и врозь… - его голос постепенно стих, он задумался.
     И так они сидели в безмолвии, каждый думая о своем, вспоминая ошибки, вспоминая удачи, вспоминая…
    
    
     Через три дня Энн вернулся домой. Дом обнял ее своими надежными стенами, встретил легким запахом пыли, скрипом деревянных ступенек. Он пробуждал ее ночными звонками из полицейского управления, и кто-то спокойным, и оттого безжизненным голосом, говорил, что тело пока не найдено, но они ищут, что есть надежда… Энн молча кивала, аккуратно клала трубку на место. Иногда под окнами ей слышался чей-то свист, в такие ночи она вскакивала с кровати, и как была, полуголая, выскакивала на улицу… И смотрела в ночь, пытаясь различить среди множества силуэтов и переплетения теней один единственный знакомый силуэт…
     И лишь с рассветом она возвращалась в уже остывшую кровать. Дом убаюкивал ее мерным тиканьем дедушкиных часов, но сон приходил не сразу. Под пение птиц она погружалась в его пучины, и снились ей осенние листья, множества ярких, пахнущих солнцем, листьев, что кружились вокруг в причудливом танце, под странную, томящую душу мелодию… И слушая музыку Вечности, Энн улыбалась.
     Прошло два месяца. Дни становились все холоднее, и вечером изо рта прохожих то и дело вырывалось облачко пара, застывая на секунду перед лицом бесформенным туманом. Минуты сменялись часами, так же неторопливо стучали стрелки, в положенное время в часах с едва слышным скрипом открывались деревянные створки, и высовывалась медная кукушка, предвещая новый день. Но единственной обитательнице старого дома не было дела до времени. В ее жизни появился новый Бог. И ему она посвящала все свои секунды, бесконечную череду однообразных мгновений. Работа поселилась в мыслях Энн, угнездилась на ее письменном столике, забралась под подушку и постоянно напоминала о себе по выходным.
     Покрывало для пикника сиротливо висело в шкафу, никому не нужное. Отдых отошел на второе место, ведь только работа давала Энн возможность забыться. И хоть она по-прежнему вставала с рассветом, вздрагивая от свиста соседских мальчишек, стало ясно, что вся ее надежда на возвращение Оливера – лишь хорошо отрепетированная игра, давно вошедшая в привычку.
     Энн умирала. Ее тело было здорово, но сам дух оказался сломлен. Друзья сначала пытались ее развеселить, как-то отвлечь от бессмысленного существования, но, узрев бесполезность своих попыток, вскоре перестали ее навещать и лишь изредка звонили, чтоб как обычно услышать: «Извините, у меня сейчас много работы. Перезвоните потом».
     Как работа сделалась богом Энн, так и слово «потом» стало для нее девизом. Дом же постепенно приходил в запустение, он словно заболел без веселого смеха, шуточек Оливера, без их постоянных споров ни о чем. Вечерами ему не хватало тепла разожженного камина и шипения капающего с сосисок жира. Зеленая лужайка вся заросла и пожелтела, и если это хоть как-то объяснялось приближающейся зимой, то отсутствие птиц на ветках дуба именно около ее дома, было необъяснимо.
     Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром, часы, с натугой сделав два удара, совсем не остановились. Энн нехотя оторвалась от двадцатистраничного отчета для компании, и подошла к погибшим ходикам. Ее взгляд немного прояснился, словно вид неподвижной кукушки вернул ее к действительности. А впрочем, так оно и было.
     Через полчаса в дверь позвонил мастер.
     -Пыльно тут у вас, - чихнув, пожаловался он. - Вы что, здесь редко бываете?
     -Нет, почему… Постоянно, - ответила Энн, и сама с удивлением обвела взглядом заброшенную комнату, словно видя ее впервые. На миг устыдившись, она кинулась было за тряпкой, но вдруг случайно заметила фотографию смеющегося Оливера. В глазах защипало, и ей все снова стало безразлично.
     Небритый несколько дней мастер, показавшийся Энн из-за этого жутко неопрятным, снова оглушительно чихнул, и, ругая сквозь зубы свою аллергию, осторожно снял часы со стены.
     -Не понимаю, как они у вас еще работали! Это ж антиквариат в чистом виде. Где брали?
     -Нигде, - пожала Энн плечами, злясь про себя на то, что сразу не ушла дальше работать. - В наследство досталось.
     -А… - понимающе усмехнулся мужчина, - какой-нибудь скряга-прадед небось откупился…
     Энн промолчала, покачала головой и отвернулась. Шутка вышла на редкость неуклюжая. Снова накатило раздражение, захотелось, наплевав на все приличия, уйти на кухню и засесть за отчет.
     Мастер немного смутился, он всего лишь надеялся подбодрить эту красивую, но отчего-то очень несчастную девушку, а она на него даже не взглянула. В который раз чихнув – будь проклята вся пыль на свете! – он с некоторым разочарованием в голосе продолжил:
     -Вообщем то ничего страшного – починить можно, если поднапрячься. Работа виртуоза, сразу чувствуется. Видите, тут резьба по краю… Когда создаешь какую-то вещь, и вкладываешь в нее частичку себя, она всегда получатся чуть лучше, нежели у других. Такие часы – что сердце для дома. Даже странно, что они ни с того ни с сего сломались. Вы же ими, наверно, в баскетбол не играли?.. Вот-вот, и мне так кажется… Черт, а это что?
     С едва слышным вскриком Энн подняла вывалившийся из часов клочок бумаги. На нем знакомой рукой были выведены какие-то буквы. Строчки вдруг поплыли перед глазами, и земля ушла из-под ног.
     -Эй, что с вами? – чьи-то сильные руки не дали ей упасть, и бережно усадили на диван.
     -В-все н-нормально, - запинаясь, произнесла она, смахивая ладонью выступивший пот. - Дайте мне воды…
     -Воды? – встревожился мужчина. - Да-да, конечно. Сейчас…
     Под грохот кастрюль и звон чашек, она с выпрыгивающим из груди сердцем стала читать. Это был, наверное, отрывок из какой-то его книги. Зачем только Оливер спрятал бумажку в дедушкиных часах?..
    
     «…и странно все… Понимание того, что человек не вечен, приходит не сразу. Мы сперва живем, словно бабочки – одним днем. Нам кажется, что в наших силах достать рукой до небес, и перейти вброд море. Время – наш друг и советник, мы чувствуем его покалывание на своей коже, но это даже приятно… Это сближает.
     Нам кажется, что человек – не просто одиноко мчащаяся песчинка во Вселенной, а что-то более значимое. Чей-то Великий Замысел. Идеальное Творение, действительно с большой буквы. Но и это заблуждение вскоре проходит, лишь только стоит нам увидеть смерть, узнать, что мир не содрогнется, когда нас не станет, и солнце все так же будет весело сиять на горизонте.
     Тогда, о да, именно тогда нам становится страшно. Мы острее чувствуем покалывание Времени на коже – но уже как приговор. Все проходит. Человек смертен. Я – смертен.
     Я уверен: вот оно, второе рождение! Мы перестаем быть детьми, когда в полной мере осознаем свою сущность. И ее неминуемый конец – но лишь как часть одного целого. Принять это знание или оставаться бабочкой – каждый решает сам. Я – принимаю, и рождаюсь в третий раз. Я вижу впереди дальнюю дорогу, ей нет ни конца, ни начала. Я знаю – вот он, путь в Вечность. И смерть не пугает меня, а лишь предстает очередной остановкой...
     Ведь именно для тебя, Энн, я всегда буду огоньком в ночи. Указующим светом во мраке. Ты только не забудь вовремя распахнуть окно».
    
     Стакан с громким стуком ударился об пол и разлетелся на сотню мелких осколков.
     -Что такое? Вам нехорошо?! – взволнованный голос мастера резанул по ушам.
     Но Энн ничего не ответила, глядела сквозь него широко раскрытыми глазами. По щекам текли слезы, и руки мелко дрожали. Но с каждой секундой тупая боль, сжимавшая все время ее сердце, удивительным образом исчезала.
     -Не бойтесь, я вызову врача, - бросил мастер, и поспешил к телефону. - Лучше прилягте!
     -Не стоит, - прошептала Энн, и рывком поднялась на ноги. Во всем теле была странная легкость. - Подождите, я сейчас…
     -Куда вы? – он кинулся остановить ее, но не успел.
     Через несколько минут наверху послышались дробные шаги, и затем все перекрыл грохот падающей мебели.
     -Что на вас нашло, в конце концов?! – испугался он, и галопом взбежав по лестнице, распахнул дверь. - Все из-за этой бумажки? Там было что-то важное, я сразу так поду…
     Не договорив, он пораженно застыл на пороге. Энн, не обращая на него ровным счетом никакого внимания, быстро срывала со стен картины. Рядом валялся опрокинутый шкаф, книги из него выпали и веером разлетелись по всей комнате.
     -Да не стойте вы столбом! – яростно воскликнула она, отдуваясь, и с трудом подняла опасно ощерившуюся бензопилу. - Помогите мне!
     Только теперь он в смятении заметил, что на стене ярко-розовой помадой очерчен большой и не совсем ровный квадрат.
     -Помочь? – заплетающимся языком переспросил он, лихорадочно нащупывая сзади дверную ручку. - Что вы… Что ты делаешь?!
     Энн уверенно откинула волосы со лба и торжествующе ему улыбнулась:
     -Разве не видишь?.. Впускаю свет!
     …Через неделю дом вновь задышал.