Война всюду, где человеку плохо.

     Этой ночью вертолёт доставит припасы: патроны, консервы, лекарства и горючее. Всё в одном большом чёрном вертолёте, грозном и быстром, как сам Сатана.
     -Да мы с вами просто разбогатеем,- говорит завёрнутый в одеяло Мигель с печки. У него страшный кашель. Неизвестно, доживёт ли до утра. Мигель один прикончил остатки нашего алкоголя, но лучше ему не стало. -Вы представляете? Тушёное мясо огромными банками, и всё нам.
     Сантьяго играет пулей от магнума. Катает её по ладони; ставит на стол, щелчком сбивает и ловит на лету. Последняя. Если в эту ночь враги постучатся за нашими душами, отвечать придётся ножам.
     -Он опаздывает,- говорит Сантьяго, нахмурившись.
     -Красивая девушка всегда опаздывает на первое свидание,- отзывается Мигель. -Это её право.
     Совсем плох; голос хриплый-хриплый, слов почти не разобрать.
     Я, Мануэль, старший в отряде, провожу ночь за чтением карты. Она плохая, рукописная, её для нас составили местные дети, но другой нет. Мы выступаем рано поутру и нам нужен план.
     -У кого-нибудь уже есть письмо?- спрашивает Диего. Это он придумал: каждый день мы пишем письма. Потом нас не станет; они будут вместо нас, после нас. Мы редко разговариваем между собой. Мы никогда больше не увидим никого из друзей, никого из родных. Письмо - попытка сказать то, чего никогда не говорил. Попытка оставить после себя то, чем ты был на самом деле.
     Да что вообще можно сказать в шести-восьми строчках?
     Я не знаю, как провожали Сантьяго, как провожали Диего. Мигель - сирота, никто его не провожал. Он последний. Вон хрипит и кашляет; плюнул кровью, будто слишком горячим супом. Кому его жаль?
     Всё, что нам остаётся, – память и ожидание, только память и ожидание, и больше ничего.
     Меня провожала она. Невеста, жена, судьба? Наверное. Стояли вдвоём. Молчали. Поезд ждали в семь, а мы стояли на вокзале уже в половине шестого. Людей - никого, только бродят нищие и рассказывают, будто потеряли билет.
     -Это ведь навсегда?
     Глажу её по волосам. Она знает, что я никогда её не целую, но всё ещё ждёт... Глажу её по волосам, по плечам, легко-легко обнимаю. Она красавица. Она лучше всех.
     -Ты будешь писать?
     У меня даже фотографии её с собой не было. Времени прошло немало, но оно так и не стёрло её лица из моей памяти. Я легко узнал бы её в толпе; но когда закрывал глаза, всё никак не удавалось вернуть её себе целиком, в платье, высокую.
     Впрочем, я никогда не был одинок.
     -И это... это всё?..
     Я обхватываю её руками за шею, за плечи; прижимаюсь к ней всем телом, что есть силы, до конца; кажется - ей больно, но она молчит. Она плачет. Я растрепал её волосы, а она так долго их укладывала. Поезд даёт свисток. Он требует меня.
     Прощай. Прощай меня.
     -Простите... братцы...- нет, я не слышу, что шепчет Мигель, только угадываю по губам. Вот она, последняя, страшная минута. Сейчас умрёт. Дальше губы только кривятся, не выдают ни буквы. Пена. Кровь. Судороги.
     Больше уже ничего.
     -Все его письма у меня,- напоминает Диего. -Под подушкой. Если всё закончится без меня, не забудьте.
     Сантьяго точит наши ножи. Падают крошечные искорки, падают и тают... Так течёт вода. Так горит огонь.
     -Мануэль, план готов?
     Я стучу карандашом по столу.
     -Мой план - всё. Я изучил карту. Любая дорога приведёт нас к победе.
     Сантьяго кивает. Он чистит магнум и смазывает его. Закончив, вставляет пулю. Магнум блестит, как новенький чайник.
     -Только бы не упустить рассвет,- добавляю я. -Если выдвинемся рано утром, нам нечего бояться.
     Возражений нет ни у кого. Они пойдут за мной.
     -Тише,- подаёт голос Диего, и мы вслушиваемся. -Слышите? Либо смерть пришла к нашему окну, либо мы дождались вертолёта.
     Со свечой и магнумом мы выходим наружу. Нет, не смерть ждала нас там.
     -Полковник,- я отдаю честь.
     -Вольно, Мануэль,- он тонок и бледен, как ночной сторож. Форма чересчур велика для него. -Пусть твои люди забирают припасы.
     Я делаю знак, и они вприпрыжку бросаются исполнять приказ.
     Патроны. Консервы. Лекарства. Горючее.
     -Что в пятом ящике?
     -Небольшой подарок от меня лично,- у него ухмылка крокодила. -Солдат!- кричит он Сантьяго. -Подай сюда пятый ящик и вскрой его.
     В ящике журналы. Должно быть, работа отличного фотографа. Должно быть, очень опытные модели.
     -Что это?
     -Мы, наверху, тоже люди и всё понимаем,- он подмигивает, будто школьному приятелю. Я жду объяснений. Он продолжает, пытаясь сохранять игривый тон. -Солдатская доля полна лишений, и, чёрт возьми, разве не обязаны мы дать своему брату солдату то, что ему так необходимо?
     На моих руках десять пальцев, по пять на каждую руку. Из них можно сложить кулак. Ими можно согнуть толстую проволоку.
     -Уберите это,- говорю я, и Сантьяго подчиняется. -Вы презираете солдат, но солдаты презирают вас. Полковник, мы слишком долго воевали на разных рубежах, и теперь нам не понять друг друга.
     Он больше не ухмыляется. У него такой же взгляд, как у людей, которых я убил.
     -Я и мои люди благодарим вас за припасы,- говорю я. -Но передайте мои слова. Мы сражаемся для вас, но не с вами. И больше мне сказать нечего.
     Мы вернулись в дом. Вскоре вертолёт взлетел и исчез где-то по ту сторону окна, далеко. Совсем скоро начинался новый день, но мы не думали об этом; нужно было срочно обыскать дом, потому что на столе не оказалось консервного ножа.