Безумное чаепитие. Куда там Кэрроллу! Самые безумные чаепития творятся не в кроличьей норе, за столом с безумным шляпником, ореховой соней и мартовским зайцем. Маленькая кухня маленькой квартиры, утренний чай, долитый кипяточком, малиновое варенье из трёхлитровой банки – вот она, сцена на которой непризнанные актёры играют настоящие безумные чаепития.
     С.Лукьяненко «Ночной Дозор»

    Погодка, к слову сказать, выдалась пречудеснейшая. Дождь, зачинавшийся утром как некая слабоосязаемая водяная взвесь с едва ли не отрицательной массой, к вечеру благополучно метаморфировал во вполне состоявшийся октябрьский ливень. Монолитно свинцовое, стремительно темнеющее небо, минуя невнятный городской спектр, состоявший большей частью из фальшивых радуг всяческих полуказино и великой красно-белой реки дорожного движения, плавно перетекало в не менее монолитную в своей аморфности чёрную грязевую жижу. Целеустремлённо плетущиеся по всем мыслимым и немыслимым направлениям прохожие весело цеплялись друг за друга разномастными зонтиками, что, вне всяких сомнений, добавляло им жизнерадостности и человеколюбия. Вектор осмысленности окончательно уравнялся с нулём.
     В таких вот неоднозначных декорациях, на мой неискушённый взгляд, хорошо делать лишь две, в корне своём различные, вещи. Во-первых, можно, дописав (не исключено, что кровью) последнее в своей жизни стихотворение, пускать пулю в лоб (глотать снотворное, шагать в окно, принимать ванну – в силу, опять-таки, неискушённости судить о преимуществах того или иного метода не берусь). Вторая же альтернатива предполагает наличие доброй компании (хе-хе, пэст тайм виз гуд компани… Ричи – мужик умный, даром, что англосакс), соответствующего компании реактиватора (не путать с расширителями!) сознания и необозримо огромной кучи таинств бытия, постижение коих на трезвую голову невозможно в принципе. Из всего этого многообразия я, как личность толстокожая и к радикальным формам красоты невосприимчивая, всегда выбирал раскопки в недрах вселенских тайн. И по этой самой причине в данный момент я пребывал на автобусной остановке.
     За спиной упомянули о близких родственниках сибирской погоды. Я обернулся. Придерживая рукой фонарный столб, хотя тот вроде бы никаких попыток скрыться с насиженного места не предпринимал, в неровном круге света возвышался коренастый гражданин вида для наших широт и времени года, мягко говоря, необычного. Облачение его составляли умеренно белый пиджак, куда менее белые шорты и сланцы на босу ногу, цвет которых в силу всего вышеописанного разглядеть я как-то не удосужился. Вдобавок ко всему был он совершенно лыс, весьма и весьма небрит, в ещё большей степени нетрезв и, видимо осознавая неуловимую странность происходящего, пребывал в глубочайшем унынии.
     - Братишка, временем не богат? – осведомился гражданин.
     - Ась? – восхитился я нетривиальностью вопроса.
     Незнакомец вздохнул, издав при этом звук, заставивший вспомнить о работе кузнечных мехов, и вопросил повторно.
     Я помотал головой, в знак чистоты помыслов демонстрируя запястья. На всякий случай, оба. Не помогло.
     - Ну, хотя бы приблизи-и-ительно-о-о?
     Содержание заданного вопроса, по всей видимости, пробудило мозжечок незнакомца и он, в полном с ним соответствии, начал приближаться ко мне. Секунд пять его порывы сдерживала рука, не желающая расставаться со столбом, но, в конце концов, и она сдалась. Подволакивая посиневшие от холода ноги, сверкая лысиной и обозревая окрестности мутными очами зловещий белопиджачник сокращал ещё совсем недавно надежно разделяющее нас расстояние.
     Я, растрогавшись от столь самоотверженного стремления незнакомого человека к общению со мной, начал понемногу пятиться к проезжей части, хотя особых иллюзий по поводу внезапной подмоги не питал.
     - Десять, - навскидку выпалил я и тут же понял, что промахнулся минимум на час.
     Гражданина, впрочем, ответ мой устроил, и он остановился. Пару минут он прояснившимся взглядом молча созерцал небо, а затем…
     - Пояс Ориона, - прошептал незнакомец с улыбкой блаженного.
     Удирать уже не хотелось, зато наружу всё настойчивее рвался смех. И что-то подсказывало, что вряд ли он будет похож на смех нормального человека.
     - Его сейчас не видно. Часам к двенадцати поднимется, - меня в данный момент тот факт, что на небе ни черта не видно, беспокоил слабо.
     - Секёшь? – полюбопытствовал незнакомец, теряя интерес к небу, а вместе с ним и улыбку.
     - Есть немного, - скромно подтвердил я.
     - А я со свадьбы, - со всеобъемлющей тоской в голосе сообщил он.
     - Бывает, - сфилософствовал я, ничуть не удивляясь способностям собеседника к удержанию смысловой линии разговора.
     Да и чему, скажите мне на милость, тут удивляться? Ориона не видно, значит где-то поблизости свадьба. Железная, блин, четырёхмерная логика!
     - Ждёшь кого? – щегольнул очередным надлогическим переходом белопиджачник.
     - Воздухом дышу, - по сюжету полагалось добавить «… и никто, совсем никто не знает, что я здесь».
     Скрипнув тормозами, у обочины остановилась чёрная иномарка без опознавательных знаков, но с пожухлым воздушным шариком пурпурной окраски на месте флагманского гюйса. Однако.
     - За мной, - удручённо пояснил незнакомец, протягивая мне руку. – Нашли всё-таки.
     Я с чувством ответил на рукопожатие – очень уж воссоединение загадочного гражданина с его, надеюсь, друзьями меня обрадовало. Завершив ритуал прощания, мой новый знакомый (а то, что это я – незнакомец да незнакомец) по затухающей синусоиде подошёл к машине и нырнул в открывшуюся заднюю дверцу. Причём, как мне показалось, его туда скорее втягивали, нежели полз он сам. Дверца захлопнулась. Свалившийся в процессе втаскивания сланец остался сиротливо мокнуть на асфальте, хотя, если кого в тот момент заинтересовало бы моё мнение, был отличным претендентом на роль кормового флага.
     Буркнув что-то на своём забугорном наречии, чёрная иномарка отчалила в ночь. В появившейся на миг небесной прорехе мне поочерёдно подмигнули три звёздочки Пояса Ориона.
     - Здравствуй, Минтака. Здравствуй, Алнилам. Здравствуй, Алнитак, - в порядке старшинства поздоровался я с каждой. Вот такой вот я вежливый, и ничего тут не поделаешь.
     - Джалам, Митрич! – проорали неподалёку. Что характерно, опять за спиной. Вот денёк, хоть голову на подшипник сажай.
     Вывалившись, иначе и не скажешь, из автобуса, ко мне спешил Андрюха Стоборов – мой старинный товарищ и «почти родственник». Года полтора назад без видимых на то причин он побросал все дела и вместе с женой убыл в Новороссийск, отчего его коллеги по бизнесу очень расстроились и долгое время интересовались, не известно ли мне, случайно, местонахождение многоуважаемого Андрея Александровича. К счастью для меня, сырокоптильный бизнес оказался не таким уж и крупным, а доля участия моего нерадивого товарища в его развале не столь уж значимой, и дело обошлось без применения допроса третьей степени. То ли время и впрямь оказалось отличным патологоанатомом, то ли компаньоны сами решили последовать Андрюхиному примеру и попроведывать родню в разных краях нашей всё ещё необъятной Родины, но в один прекрасный момент напряжённость в предпринимательских кругах города сошла на нет, и А.А.Стоборов торжественно вернулся из ссылки восстанавливать утраченные, казалось бы навсегда, связи. На время репатриации законного жилья из загребущих лап кредиторов он, как не трудно догадаться, планировал оттяпать часть моего жизненного пространства. У меня по этому поводу никаких возражений не имелось.
     Одежда Стоборова, слава Богу, с погодой вполне гармонировала, а траектория перемещения пролегала по кратчайшему расстоянию между двумя точками. Рукой свободной от объёмистой спортивной сумки (ей оказалась правая) он дружески поприветствовал меня неслабым хлопком по плечу. Я, опять-таки исключительно по-дружески, легонько двинул ему под дых, сопровождая сие действие проникновенным возгласом «Йоханг!». Андрея всё это крайне удивило, но такой уж видать сегодня день.
     - Рехнулся? – сочувственно поинтересовался он.
     - Вы, пан Анжи, мерзавец редкостный, - объяснил я своё поведение.
     Совесть Андрюхи проснулась на удивление быстро, и он предпринял попытку смягчить приговор.
     - Митрич, да я хотел предупредить! Так ведь эти ж гады, туды их…
     - И брехлопут, к тому же, - мстительно добавил я.
     - Сам неумный, - попытался обидеться Стоборов.
     - Твоё счастье, что не пришибли меня, а то стал бы тебе по ночам являться… - нараспев изрёк я, вздымая руки к небу.
     Несчастный Андрейка молча хлопал глазами, понимая, что это ещё не всё.
     - …Пел бы при этом Гражданскую Оборону…
     Андрейка ухмыльнулся.
     - …И Лера бы от тебя ушла. К Топорскому, - завершил я описание восьмой казни египетской.
     - Точно спятил, - констатировал обвиняемый.
     - И всё из-за тебя, - согласился я. – Как жить-то с таким грузом на душе будешь?
     - Долго и счастливо. Возможно даже, умру в один день. Но впредь обязуюсь подобного не совершать.
     - То-то же. Ну что, за фуражом и в путь?
     - Веди, Вергилий, нас по кругам ада! – откликнулся мигом повеселевший Андрей.
     - Кстати, о Вергилии… - вспомнил я уже на ходу.
     - Чего?
     - Да вот хоромы мои…
     - В римском стиле обставил что ли?
     - Ага, хрущовка времён заката республики, - усмехнулся я. – Нет, рассказывать тут бесполезно, ещё звонить начнёшь куда попало… На месте разберёмся.
     Я прибавил ходу, дорогу особо не разбирая – темно, да и разницы как таковой не было. Моим берцам не было. Андрею же с его пижонскими туфлями оставалось лишь обречённо чертыхаться. Вину свою надо искупать кровью… Ну, или ухлюстаными брюками, на худой конец.
     ***
     Реактиватор был откупорен и разлит, картошечка настругана и зажарена, гуляш извлечён из холодильника и разогрет. Закупленные в ближайшем месте круглосуточного скопления провианта разносолы разместились в соответствующих положению чашках-плошках и потихоньку восстанавливали термодинамическое равновесие с окружающей средой. Во всём мире воцарились тишина, покой и благоговение. И лишь печальный обладатель белого пиджака метался по салону чёрной иномарки, катящей куда-то загород, бормоча: «Какое кольцо? Какой отец? Какое благословение? Я ж ведь в хлам пьяный был! Я и говорить-то не мог!..» Прочие пассажиры этого более чем странного экипажа успокаивали его тем, что он и сейчас отнюдь не трезв, а значит, всё в порядке. Мир продолжал благоговеть…
     - Нутес-с-с… Скъёль?
     - Скъёль!
     Стопки с целеустремлённостью камикадзе врезались друг в друга, расплескав при этом добрую половину своего содержимого. Послышалось методичное причмокивание и звяканье металла по стеклу. Гуляш вышел на диво пристойным – мадьяр, конечно, привередливо отворотил бы от него нос, но мы-то не мадьяры, а посему поглощалось блюдо за милую душу. Я представил, как живущий по соседству пубертат, не удостоившись чести отведать моего гуляша, ставит точку в последней строфе, и отправил в рот полный навильник золотистой картопли. Водятся же дураки на белом свете… И ведь стишок-то, наверняка, так себе получился.
     Повторили. Ещё разок. И ещё. Грибочки, огурчики и загадочная зелёная хрень, выдаваемая хитрыми корейцами за нечто съедобное, также оказались очень кстати. Снедь и горячительное таяли с удручающей скоростью, обсуждаемые проблемы с точно такой же скоростью отрывались от реальности. Добивающую закусывали чудом отыскавшейся в холодильнике нарезкой.
     - Боглах, - провозгласил Андрюха, чуть было не откинувшись на несуществующую у табуретки спинку.
     «Боглах» - это просто. Это значит «катите меня к ближайшему болоту, ибо лучше сразу помереть, чем так мучиться». Также известно, как «в жизни больше есть не буду».
     - Митрич, у тебя что, стены такие тонкие? Я, кажись, соседей слышу, - отвлекая меня от лингвистических размышлений, поинтересовался Стоборов.
     Я прислушался. Это были не соседи.
     - Слушай, - прошептал я.
     Кухню наполняло едва различимое бормотание, но с каждой секундой оно становилось всё громче и членораздельнее. Говорили несколько голосов, поочерёдно выделяясь из общего потока.
     - …Селиванов прав, этого нельзя больше терпеть…
     - …а вот здесь, здесь читай…
     - …явное искажение идеалов партии…
     - …я по «Голосу Свободы» вчера…
     - …и лики вечно пьяных вождей!..
     Внезапно удивительно чистый и сильный голос произнёс, чеканя каждое слово:
     - Ваша теория противоречит сама себе, – и тут же всё стихло. Заткнулся даже хорошо знакомый мне чтец-декламатор со своими «пьяными вождями», а его утихомирить было ой как непросто.
     Андрюха пару мгновений балансировал на табуретке и всё-таки откинулся, упёршись спиной в подоконник.
     - Якого биса?! – прохрипел он. – Белочка, да? Или… Или… Вергилий твой, точно?!
     - Мёртвые не пишут писем, не приходят и не звонят. Они про нас и так всё знают, и вряд ли здесь тому кто рад, - пропел я замогильным голосом.
     - Чего?! – ошалело переспросил Стоборов.
     - Чего-чего, - передразнил я. – Борисенкова не признал?
     - А-а-а… Не люблю… Чёрный Обелиск…
     - Ну и зря. Умные вещи толкуют.
     Стоборов отлип от подоконника и с подозрением уставился на меня.
     - Извольте объясниться! – потребовал он и добавил, зачем-то заглядывая под стол. – Ты, дружище, что-то больно спокоен. Не морочишь ли меня, часом? С тебя ведь станется.
     - А не слишком ли вы, пан Анжи, высокого о себе мнения? За вами, случаем, спецслужбы не следят? Или пришельцы? Такое, знаете ли, бывает. Особенно с великими. Что же касается моего, как вы выразились, спокойствия, так чего мне нервничать? Уже месяц так живу и ничего, жив, уж простите за тавтологию.
     - И как оно? – если Андрюху и смутила моя отповедь, то вида он не подал.
     - Попривык, как видишь. Даже интересно порой. А порой… Тут как-то капитан-погранец выступал. Рассказывал, как он китайских контрабандистов на предмет схронов допрашивал. Так там… - я поёжился. – Хорошо хоть, что всё больше диссиденты разные спорят. Да вот последний ещё.
     - А он кто? – заинтересовался Андрюха.
     - Учёный какой-то. Физик твёрдого тела, по-моему. Сверхпроводниками занимался. Знаешь, кому он это излагал? Себе! Методика у него такая была – сначала убедить себя в полной несостоятельности гипотезы, а потом доказать обратное.
     - Шиза…
     - Ты лучше вспомни, как сам к защите готовился.
     - Не, ну не настолько же…
     - Ну так то и не докторская была.
     Андрюха помотал головой.
     - Так это вооб …
     И тут снова очухались диссиденты. Гвалт поднялся неимоверный. Вольнодумцы пели хором, орали друг на друга, рассказывали политические анекдоты и сами же хихикали над ними мерзкими, с подвизгиванием, голосами. Проклюнулся и пограничник, который тут же начал заплетающимся языком объяснять незримому собеседнику, как именно «я ему тогда р-р-раз, а он брык и всё». Громкость голосов уже не варьировалась, а только возрастала.
     - Митрич, пся крев! - завопил Андрюха, хватаясь за голову. - Как к ЭТОМУ можно привыкнуть?!
     Я поднялся из-за стола, подошёл к висящей в углу иконке «Неупиваемая Чаша» и, склонив голову, прочитал «Отче наш». Голоса пропали, словно и не было их.
     - Силё-ё-ён… - протянул Андрей, всё ещё держащийся за голову.
     - Вот потому и привык, - признался я. – В первую же ночь, как эта чертовщина началась, я ничего не понимая спросонья молитву-то и прочитал. Потом ещё подумал, что приснилось всё, ан нет – на следующую ночь они опять разговоры разговаривать принялись. Я послушал-послушал, да и помолился вновь. И снова помогло. Теперь как только борзеть начинают, только молитвой и спасаюсь, иначе б давно уже в санаторий свели.
     - Боятся, стало быть.
     - Ещё бы, не бояться. По воле ли Его они тут, или против оной, а всё одно – напоминаний о Нём не любят… А вообще, знаешь чего мне думается? Завидуют они.
     - Как это? – удивился Андрюха. – Кому? Чему?
     - Нам. Такие, как они почему всю жизнь на кухнях выговаривались?
     - Боялись.
     - Да брось ты! Их и с кухонь толпами выводили и пачками рассылали. Тут дело в другом… Таких больше нигде не слушали. А здесь они собирались в кругу себе подобных и скармливали им всё своё инакомыслие. Ясно тебе?
     - Небесспорно, но ясно. А зависть-то причём?
     Я вздохнул.
     - Нас Он слышит. Везде и всегда. Он и их слышал, но они в это не верили. И сейчас не верят. А мы верим.
     Воцарилось молчание.
     - Красиво излагаешь, - нарушил тишину Андрей. – Я сейчас тоже кое до чего домыслился. Как думаешь, кто первым хозяином квартиры был?
     - Физик?
     - Точно. И сдаётся мне, что он не только теоретиком был. И так далеко он в практике забрался, что вывел сверхпроводимость этих стеночек аж на ту сторону. Не к соседям, как ты понимаешь. Вернее, к другим соседям. Теперича соседи с нами и общаются.
     - Хорошо, вот только… Ваша теория противоречит сама себе.
     - Это в чём это?! – возмутился Андрюха.
     - Не знаю, - пожал плечами я. – Не я это сказал.
     - А…
     - А ты подумай. Они про нас и так всё знают…
     Андрей крутил в руках пустую стопку. Я отобрал её и разлил остатки реактиватора.
     - По-моему, совпадение, - сказал он наконец.
     - Может быть, вот только раньше он исключительно терминологией сыпал, даже когда сам себе опровержения давал. А на этот раз, гляди-ка, до русского языка снизошёл.
     Помолчали ещё немного.
     - Это что же тогда получается? Мы с тобой, выходит, тоже со своей болтовнёй в стенках застрянем? – спросил Андрей, поднимая стопку.
     Я пожал плечами, поднимая свою.
     - Да ну их к чёрту! Давай лучше молча, - предложил он.
     - И не чокаясь, - добавил я.
     Где-то за городом печальный обладатель белого пиджака последний раз в жизни нашёл Пояс Ориона.
    
     9.XII.2007 – 16.XII.2007